Золотые крыланы и розовые голуби - Джеральд Даррелл

Вопреки дурным предчувствиям, которые посеяло в моей душе общение с представительством, Маврикий, хотя и впрямь не ближний свет, оказался достаточно известным и вполне досягаемым. Не прошло и нескольких дней, как заботами французской авиакомпании «Эр Франс», превосходно обставившей все путешествие, мы в обстановке роскоши и неги пересекли по воздуху половину земного шара, и полногрудые стюардессы с такой готовностью выполняли все наши пожелания, что мы с Джоном Хартли с тревогой думали, каково-то будет нам покинуть самолет и снова взглянуть в лицо внешнему миру. Однако едва вдали показался остров, как нами овладело возбуждение, неизбежное при внезапном лицезрении новой, неведомой вам земли. Зеленый и огневой, с голубыми и пурпурными вкраплениями гор, остров напоминал исполинский драгоценный камень в голубой эмалевой оправе; вместе с белопенньтм кольцом рифа он красовался на фоне густой синевы Индийского океана, словно ювелирное изделие на бархате. Наш толстокожий самолет с рыканьем зашел на посадку, и мы увидели лежащие внутри рифа зеленые островки, ослепительно белые пляжи и четырехугольные плантации сахарного тростника, которые заняли, казалось, все ровные участки, обрамляя зеленой клетчатой скатертью диковинные горы. Было что-то парадоксальное в том, что мы, бескрылые млекопитающие, на одном из самых крупных в мире летательных аппаратов приземляемся на клочке земли, скрывающем останки одной из самых удивительных бескрылых птиц на свете: кладбище дронта, откуда извлечены кости, послужившие источником того немногого, что нам известно о дронте, покоится под бетоном аэропорта Плэзнс.

Открылись двери самолета, и нас обдала волна горячего благоухающего воздуха и ослепили яркие краски, какими располагают только тропики. В теплой одежде — в Англии шел снег — мы сразу вспотели, по спине и груди побежали неприятные струйки. Через таможню мы прошли без хлопот, благодаря обаятельнейшему джентльмену с благозвучным именем Ли Эспиталье Ноэль (позднее мы установили, что семейство Ноэлей насчитывает свыше двухсот членов, вследствие чего им пришлось отказаться от обычая обмениваться рождественскими подарками), обладателю прелестного французского акцента, перед которым речь Мориса Шевалье показалась бы грубой и простонародной.

Так мы на первых же шагах столкнулись с одним из многочисленных алогизмов Маврикия. На острове, который свыше полутораста лет был английской колонией и все еще оставался членом Содружества, где английский преподают в школе как основной язык, все запросто болтают по-французски. И в других отношениях мы наблюдали своеобразный сплав английской и французской культур:, хотя движение на улицах левостороннее, и жесты водителей учтивостью и изяществом не уступают движениям балерины, манера вождения явно отдавала свойственной французской нации самоубийственной лихостью.

Наш водитель-креол гнал с бешеной скоростью по дороге между рядами молодого сахарного тростника, чьи нежные розовато-голубые стебли оттенялись ядовито-зелеными листьями, и через деревни с жестяными и деревянными домиками, где толпились женщины в цветастых, точно крылья бабочек, сари, окруженные развеселой ватагой псов, кур, горбатых коров, коз и ребятишек. Каждая деревня встречала нас благоуханием цветов и плодов и сиянием длинных шалей 6'угенвил-леи под сенью исполинских баньянов, напоминающих сотни огромных черных оплывших свечей, зеленое лиственное пламя которых, соединяясь, создавало переливающийся летучими тенями сплошной титанический полог.

Меня очаровали проносившиеся мимо вывески и указатели. «Мистер Тин Вин Вэнк» («Денежки — пенсы — винцо») торговал табачными изделиями и спиртными напитками, часы торговли нерегулярные (вероятно, они определялись недобором двух первых слагаемых названия, а не перебором третьего). Таинственный указатель среди протянувшихся па километры сахарных плантаций гласил просто и без экивоков «Нарушать»; и не поймешь, как его толковать — как предостережение или приглашение. Когда мы сбавили скорость, пропуская деловито похрюкивающих, облепленных мухами свиней, которым вздумалось пересечь дорогу, я с удовольствием отметил вывеску деревенского часовщика «Ми Ту» («Я Тоже»), а также некоего мистера с громкой фамилией Гунгадин — его лавка расположилась на перекрестке, и хозяин, но претендуя на большую изобретательность, назвал ее «Гуигадин Корнер Шоп». Я уже не говорю про мелькающие под баньянами среди плантаций аккуратные маленькие указатели «Автобусная остановка» ц обращенные к водителям призывы: «Тихий ход — школьное пересечение». Зараженный атмосферой этой Страны Чудес, я живо представлял себе набитое очаровательными детьми деревянное школьное здание на колесах, катающееся взад-вперед через дорогу. Еще в Англии, знакомясь с Маврикием по карте, я был пленен названиями населенных пунктов; теперь мы проехали через некоторые из них.

Наконец, одурманенные жарой, мельканием кадров и всевозможными тропическими запахами, ослепленные красками и солнцем, натерпевшись страху из-за склонности нашего водителя ездить на волосок от смерти, мы подкатили к гостинице, привольно разбросавшей свои здания среди гибискуса, буген-виллеи и казуарин на берегу безмятежной голубой лагуны, за которой странным Маттергорном в миниатюре высилась гора Мори. Славные люди, излучая томное очарование, встретили нас и развели по комнатам, а в тридцати шагах на белом пляже искусительно шептало что-то голубое море.

На другой день мы отправились в Блэк-Ривер знакомиться с супругами Маккелви, которые занимались программой разведения животных в неволе, финансируемой Международным советом по охране птиц. Всемирным фондом дикой природы и Нью-Йоркским зоологическим обществом. Дэвид Маккелви и его миловидная жена Линда тепло встретили пас и сразу же начали рассказывать о трудностях и испытаниях, связанных с попытками выследить и отловить экземпляры соколков и розовых голубей. Эти птицы относятся к редчайшим в мире; первые представлены всего лишь восемью, вторые — тридцатью тремя особями, и обитают они в лесном краю площадью около четырех тысяч квадратных километров. Просто чудо, что Дэйв вообще сумел добиться успеха. Голубые глаза его светились энтузиазмом; он малость гнусавил и несколько форсировал голос, словно обращался к задним рядам большой аудитории. Этот симпатичный тридцатипятилетний брюнет был в полной мере наделен живостью ума и речи, которые придают особый колорит и юмор говору американского весельчака. Быстрый остроумный рассказ, пестрящий превосходными степенями, как далматский дог пятнами, сопровождался поразительно верным звукоподражанием: Дэйв не просто описывал, как голуби, пролетев над его головой, садились на ветки и ворковали, но и чрезвычайно точно воспроизводил все звуки, так что вы ощущали себя очевидцем происходящего.