Волшебные узоры - Ольга Лаврова

-- Какие-нибудь родные есть? -- обернулась к Афоне.

-- Тетки. Но они из первой половины века. Этакие доисторические материалистки.

-- До старости комсомолки тридцатых годов, -- уточнил Игнат.

-- А вы? -- подключился к разговору Пал Палыч, отпустив Томина.

-- Я?.. Инакомыслящий тростник.

-- Ясно. И свободный художник?

-- Свобода творчества есть осознанная необходимость денег.

Афоня беззвучно зааплодировал брату.

-- Есть, кстати, разница между творчеством и искусЭством, -- работал Игнат на Зину. -- Когда делаешь то, что хочется, -- это творчество. Что начальство велит -- уже, знаете ли, искусство. Вот, например, дали заказ -занимаюсь искусством. Новая обертка для конфеты "Накось, выкуси".

Кибрит улыбнулась:

-- В смысле "Ну-ка отними"?

Знаменский тоже пустился в обход комнаты.

-- За что сидел Серов, не знаете?

-- Вам лучше знать, -- отрезал Игнат.

-- Я-то знаю. Интересно, что знаете вы. Он о себе рассказывал?

-- А нам было до лампочки! -- хмыкнул Афоня.

Пал Палыч приостановился. Какие-то рубленые плосЭкости. Серовато-зеленые. Книзу расширяются несимметЭричным веером. Вон кружок, похожий на глаз. Нет, проЭфан я в живописи, не понимаю. Хотя...

-- Это рыбы?

-- Надо же! -- изумился Афоня.

Игнат промолчал, дернул щекой.

Ему досадно, что я догадался, сообразил Пал Палыч. Совершенный еще мальчишка. Самолюбивый, в чем-то ущербный.

-- Вы с Серовым не захаживали друг к другу в гости?

Парня словно заподозрили в чем-то унизительном:

-- С какой стати?

Тут он обнаружил у себя на локте прореху, поспешно закатал рукава рубашки. Разозлился.

-- А с кем, кроме вас, он был знаком в этом подъезде?

-- Товарищ начальник, я художник, а не участковый!

Афоня -- ехидный подголосок -- ввернул:

-- Улавливаете разницу?

Нет, не получится разговор, пора откланиваться. ДраЭный рукав вконец испортил атмосферу.

-- Ребята, ну что вы ерепенитесь? -- не утерпела Зина. -- По-моему, Игнат, вы достаточно серьезный и взрослый человек...

Тот решительно прервал:

-- Я не содержался, не привлекался и не намеревался. Но я не серьезный человек. Я человек легкомысленный.

-- Легкое отношение к жизни часто ее осложняет, -- машинально бормотнул Знаменский.

-- Серьезное отношение к жизни тоже ее осложняет.

Да откуда тебе взять легкомыслие-то? Не баловень судьбы, ничей не сынок. Один на один с миром. Да еще младший на руках.

...Когда они уже за полночь садились в машину, заЭвершив беседы с жильцами -- абсолютно безрезультатЭные, -- окно Никишиных еще светилось. ЛегкомысленЭный человек продолжал корпеть над своими листами.

x x x

На следующий день Афоня Никишин впервые сидел в ресторане. Да и старший ощущал себя в этой крахмальЭно-гастрономической обстановке новичком.

Третьим, который заказывал и платил, был Сергей Филиппович, немолодой поджарый человек с умным лицом в резких морщинах. Его глубоко посаженные, обЭведенные тенью глаза жестко смотрели на все вокруг и с сердечной симпатией на Никишиных. В особенности умиЭлял его щенячий аппетит Афони.

Раскрыв на четвертом, свободном, стуле принесенЭную Игнатом папку и нацепив непривычные очки, СерЭгей Филиппович пристально изучал гравюры. Иногда приЭкрывал лист ладонями, вычленяя отдельный штрих или изгиб линии, и оценивал по какой-то неведомой Игнату шкале. Здесь были лучшие гравюры Игната, и он ревниво ждал похвальных слов.

Вот бал у Воланда. Сергей Филиппович дотошно исЭследовал его вдоль и поперек. Игнатом овладело обидное подозрение, что тот не судит о содержании, о трактовке образов -- да и не может судить, потому что не читал Булгакова. Но он не спросил, чтобы не прозвучало упреЭком. Сам с трудом раздобыл книгу, а Сергею ФилиппоЭвичу с его тяжелой судьбой подавно извинительно.

Сергей Филиппович снял очки, затер ногтями дырочЭки от кнопок и на углах гравюры и наконец нарушил молчание:

-- Дар! Несомненный дар!

Афоня с набитым ртом радостно промычал: "Угу".

-- За это надо выпить!

-- Афоне хватит.

-- Да что ты, Игнаша, сухое, чистый виноградный сок! Тем паче суббота, завтра не вставать.

-- Заниматься ему надо. Экзамены на носу.

-- Ну, тогда символическую, -- Сергей Филиппович налил Афоне на донышко, себе и Игнату по края.

Чокнулись, выпили. Их столик находился в углу, и ресторанный шум не очень мешал разговаривать.

-- Да, год для вас решительный: у тебя распределеЭние, у него аттестат. Как в школе дела-то?

-- Нормально, -- тряхнул Афоня хохолком на затылке.

Игнат усмехнулся.

-- "Нормально!" Представляете, что недавно учудил -- вышел к доске на уроке астрономии и заявил, что Земля плоская.

-- Силен!

-- Наш звездочет прямо обалдел! -- радостно сообЭщил Афоня. -- Он мне про горизонт, про фотографии из Космоса, а я -- свое. Девчонки визжали от восторга!

-- Двойку схватил?

-- Ну, Сергей Филиппович, все-таки не третий класс. Теперь уважительно. Если, говорит, ты так считаешь, докажи.

-- И что он, думаете, сделал? -- подхватил Игнат. -- Добыл какую-то бредовую брошюру, проштудировал и произнес публичную речь на двадцать минут.

-- Что Земля плоская?

-- Хотите, докажу?

-- Упаси бог! Плоская так плоская, по мне один черт!

Балансируя подносом, появился официант. Афоня с энтузиазмом приветствовал новую порцию закусок и все же пожалел о недоеденном салате с крабами, который унесли из-под носа. Рыбное ассорти, украшенное долькаЭми малосольного огурчика, мясное ассорти, и по центру горка тертой свеклы... с чего начать?

Сергей Филиппович снова обратился к гравюрам.

-- Я, видимо, старомодный человек: люблю точЭность, люблю тщательную проработку деталей... -- он испытующе и задумчиво смотрел на Игната. -- Из тебя может получиться толк... Возьму кое-кому показать, не возражаешь?

Игнат покраснел от радости: у Сергея Филипповича были знакомства среди художников.

-- Как говорили в старых романах, весьма польщен.

-- Вот и ладно. -- Собеседник сложил листы в папку, завязал тесемочки. -- Ешьте, ребята, ешьте! Не брезгуй свеклой, Афоня. Стимулирует кишечник -легче переваЭривать то, что творится вокруг.

Афоня беспечно переваривал все, что творилось на свете, но послушался и зачерпнул ложку свеклы. Оркестр заиграл что-то дежурно-ресторанное, пары потянулись танцевать. Игнат следил за светловолосой, очень юной и очень декольтированной девушкой, которую рискованно кружил и перебрасывал с руки на руку рослый самоувеЭренный партнер.

-- Я вас могу угощать вполне свободно. Разбогател на старости лет.

-- Наследство из Америки? -- спросил Афоня.

-- Разве Балашиха в Америке? Хотя, если Земля плосЭкая... Сестра у меня в Балашихе умерла. Оставила дом, хозяйство. Полно всякого добра, и я -единственный наследник. Ну-ка, за упокой ее души, -- радушный хозяин налил и подмигнул Афоне: -- Отпустим Игнашу танцевать? Он там на кого-то глаз положил.

Игнат помрачнел.

-- Благодарю. Не так одет, чтобы лезть к незнакомым девушкам.

-- Кстати, о покойниках, -- сказал Афоня. -- У нас в подъезде вчера человека чуть не убили. -- Музыка как раз оборвалась, и последние слова раздались слишком громко.

Сергей Филиппович вскинулся:

-- Как это "чуть не убили"?

Афоне помешал ответить пожилой мужчина интеллигентной наружности с "Курьером Юнеско" в кармане пиджака.

-- Простите, я вижу четвертое место у вас не занято. Если разрешите...

-- Нет, -- безапелляционно отрезал Сергей Филиппович.

Мужчина был, вероятно, приезжий, из постояльцев гостиницы (при которой располагался ресторан), и пришел скромно поужинать после суматошного столичного дня. Устало и беспомощно он огляделся и отважился проявить настойчивость.

-- Еще раз простите, но место явно свободно, а больше нигде в зале...

Сергей Филиппович привстал и с внезапно прорвавшимся бешенством ухватился за спинку свободноЭго стула.

-- А ну, светильник разума, чеши отсюда!

-- Невероятно... -- произнес интеллигент и поспешно отступил.

Никишины оба испытывали некоторую неловкость после разыгравшейся сцены, но Игнат не мог оторваться от разительно изменившегося лица Сергея Филипповича. Собственно, лицо было то же, но глаза... Глаза расшириЭлись и буквально пылали. Казалось, что тени вокруг них -- это закопченные пламенем веки.

"Портрет... я просто обязан", -- который раз думал Игнат. Но как передать этот яростный огонь? Он быстро потухал, и Сергей Филиппович говорил ровным тоном: "Нервишки шалят. После всего пережитого". Вот и сейчас помянул нервишки и спокойно вернулся к прерванной беседе:

-- Так, значит, чуть не убили?

-- Пырнули ножом, лежит в больнице без сознания, -- подтвердил Афоня.

-- А за что?

-- Никто не знает. Самого спрашивали -- тоже не знает.

-- Как же спрашивали, раз без сознания?

-- Очнулся на минутку, -- Афоне нравилось перескаЭзывать страшную историю. -- И кто такой?

-- Да вы его даже видели. Он вчера на стадионе рядов на пять ниже сидел. И все нам рукой махал. А вечером его... представляете?