Метаморфозы вампиров-2 - Колин Уилсон

Проплывая под нижней стороной Криспела, Карлсен уяснил, что выдолбленность представляет собой некую гигантскую воронку диаметром как минимум с полсотни миль. Тускло черные закраины сходились посередине к дыре, точащейся, казалось, к самой сердцевине луны; просто смотреть в нее, и то голова шла кругом.

— Вот она, поверхность, вбирающая энергию Саграйи, — указал Крайски. — Когда Саграйя непосредственно вверху, эта воронка канализирует энергию через центр планеты и дальше наружу, на другую сторону. Вот тебе тот самый фонтан Саграйи.

— И это все естественного происхождения?

— Частично да, а частично уже довершено. Боже, какой безмерно грандиозный замысел! Пятисотмильную глыбу породы превратить в невиданных размеров солнечную батарею, верхнюю часть забелив, чтобы не уходила энергия… Если сравнить, то крупнейшие технические достижения человечества покажутся чем-то несущественным.

Но уже проникшись соблазном предложить приземлиться на черную поверхность, он ощутил в себе то особое внутреннее напряжение, предупреждающее: что-то надвигается. Уши заложило как под местным наркозом, и голова закружилась. На секунду пронизала мысль о неистовом ветре, подхватившем его, Карлсена, словно перышко — вот-вот сейчас возьмет и ахнет о глыбу Криспела. И опять свет размазался, а тело будто вытянуло тугим жгутом, хотя и не так сильно, как бывало раньше. Сознание растворилось в некоем полусне, где все происходило с такой скоростью, что моментально забывалось — осенний мглистый ветер с лоскутьями мертвой листвы. Время пошло как бы урывками…

Придя в чувство, он снова зажмурился от нестерпимого, слепящего света Ригеля — жесткие лучи обдавали тело словно водяные струи. Напор не ослабевал и тогда, когда Карлсен отвернул голову и притиснул к лицу ладони (терпеть уже сложно: ощущение на грани болевого). И тут дискомфорт неожиданно схлынул, сменившись умиротворенной тишиной. Все равно, что из— под хлещущего града нырнуть под навес.

Он открыл глаза и понял, что причиной этого внезапного спокойствия была планета, отгородившая его, Карлсена, от солнца. С этого расстояния она смотрелась примерно вчетверо крупнее земной луны. Серого цвета и с вертикальными прожилками темных облаков, она походила на жемчужно— мраморный шар. Поверхность напоминала фотоснимки Сатурна. Секунду Карлсен недоумевал: как, интересно, планета различается, когда солнце находится сзади, но тут сообразил, что в небе еще как минимум три спутника, гигантскими зеркалами отражающих голубое сияние. Интриговало и то, что у темных прожилок вертикальная направленность (планета вращалась с севера на юг, под прямым углом к эклиптике спутников). Уже на его глазах темное пятнышко на северном полюсе неторопливо сместилось за горизонт.

Видимо, Ригель-3 имел сходство с Венерой: его тоже покрывала плотная кора облаков. С приближением (спускались, судя по всему, со скоростью тысяч миль в минуту, хотя скорость ощущалась не больше чем на авиалайнере) Карлсен в районе экватора различил нечто, напоминающее обширную прогалину в облачном слое. Но когда повернул, было, в том направлении, в груди упредительно ожил голос Крайски:

— Не туда. Нам на другую сторону планеты. Чуткое подрагивание — признак гравитационного поля планеты — указывало, что тяготение здесь гораздо сильнее земного. Может, именно поэтому по мере приближения нагнеталось какое-то неизъяснимое ощущение: зловещесть и поистине магнетическое влечение одновременно, словно затягивающие в водоворот.

— А почему не через ту брешь в облаках? — поинтересовался Карлсен.

— Это известило бы о нашем появлении.

— Оно может кому-то не понравиться?

— Местами, — тон Крайски не располагал к дальнейшим расспросам.

По мере приближения, все больше впечатлял сам размер планеты. Вот уже четверть часа летели к ней, не снижая хода, а она, во всю ширь заполонив собой горизонт, так и не приближалась. Что-то в силе ее магнетизма наполняло душу странной беспомощностью, от чего вспоминалось детство.

Наконец приблизились настолько, что в стратосфере стали различаться змеисто трепещущие языки молний, стомильной длины каждый. Временами облачный слой, казалось, разрывался вспышками напряженного огня — с шипением, как какое-нибудь опасное пресмыкающееся. Карлсена начали было разбирать опасения, но один взгляд на лицо спутника вселил уверенность, что бояться нечего.

Неожиданно, они на лету упруго вошли в ватную серость (мелькнула мысль, что вода). Прошло несколько секунд, прежде чем дошло, насколько плотна здесь облачная взвесь: облака буквально, полужидкие. Поглядев мимолетом наверх, Карлсен заметил, как за ними обоими тянется сероватый истаивающий след: что-то вроде шлейфа пузырьков, стелящегося следом за ныряльщиком.

Чем глубже проникали в атмосферу, тем темнее становилось вокруг. Крайски в какой-то момент сменил направление, и двигаться начали параллельно поверхности. Вскоре окунулись в черноту темнее ночи, и присутствие Крайски угадывалось лишь благодаря телепатической связи. Мрак, казалось, длился вечность. Наконец, к облегчению, забрезжили первые проблески света. Еще несколько минут, и вокруг занялось мутное белесое свечение, будто в толще океана. Тут Крайски снова сменил направление, и они начали терять высоту по наклонной. Удивительно то, что, несмотря на многомильный спуск через осязаемо плотный пар, свет не убывал.

— У атмосферы высокая проводимость, — прочел его мысли Крайски, — и от этой статики возникает свечение, во многом, как неоновый свет.

Совершенно неожиданно они вынырнули под облаком, милях в десяти над поверхностью, и от открывшегося вида Карлсен в благоговейном ужасе затаил дыхание. Во всех направлениях, куда ни глянь, тянулись заснеженные горы, разделенные широкими обледенелыми низинами. Только горы такие, каких он прежде не видел. В призрачном свете они смотрелись чернильно черными, и по высоте перекрывали высочайшие земные пики — у иных вершины терялись в облаках. Однако, в отличие от земных, эти были шероховаты, изогнуты, выщерблены и выскоблены так, будто созданы безумным скульптором в порыве самовыражения. Геолог впал бы в прострацию от такого вопиющего противоречия законам геологических формирований. Сама гротескность иных очертаний (звериные морды, уродливые людские силуэты) намекала, что порода здесь может быть только осадочная, вроде песчаника или мела, однако, встречались места, где она волокнисто вытягивалась подобием дьявольских языков, напоминая плавленную пластмассу или стекло. На других участках исполинские, забитые снегом зубья вершин напоминали гранит, источенный шквальными ветрами и градом.