Любезная сестрица (Великая княжна Екатерина Павловна) - Елена Арсеньева

Да ведь он только обрадуется, если Елизавета изменит, догадалась Катрин. Тогда он с чистой совестью сможет утешаться с распрекрасной Марией Святополк-Четвертинской, дочерью польского князя, казненного шляхтой за то, что был предан России. Его дочери Мария и Жанетта остались без всяких средств к существованию. Императрица Екатерина отдала приказ привезти их в Россию и приютить при дворе. Александр откровенно потерял из-за Марии голову.

Очень странно: к ней Катрин не ревновала. Мария всегда останется всего лишь любовницей, а не женой. Любовниц у Александра будет еще множество, к этому нужно относиться философски, как относится мать, великая княгиня Марья Федоровна, к Нелидовой и Лопухиной, отцовским фавориткам. Опасность в глазах Катрин представляли только узаконенные, благословленные церковью отношения. Только такие отношения давали женщине право не просто предаваться с императором радостям любви (подумаешь, для этого всегда можно найти другого мужчину, не обязательно мужа), но властвовать рядом с ним. Или вместо него, что умудрилась в свое время проделать бабушка Екатерина…

Пока же необходимо усугубить отвращение любимого брата к жене. Катрин высматривала-высматривала, вынюхивала-вынюхивала… и вдруг наткнулась на нечто вопиющее, невероятное: оказывается, фрейлина Елизаветы Варвара Васильевна Головина не просто так предана ей, не просто претендует на ее дружбу. Она самым настоящим образом влюблена в Елизавету! Эти взгляды, это нежное воркованье, эти томные улыбки, эти непрестанные поцелуи то ручки, то плечика… Обнаженного, заметим, плечика…

– Ты слышал о Сафо? – спросила она Александра как бы между прочим, улучив минутку и застав брата одного. – Правда, мадам Головина на нее чем-то похожа?

Вопрос бы задан в самую что ни на есть удачную минуту: Варвара Васильевна как раз хлопотала над косыночкой, прикрывавшей белые плечики Елизаветы от ярких солнечных лучей, и руки ее так и порхали над плечами и грудью жены Александра, так и порхали…

Если Александр спокойно относился к утверждению, что дружба между мужчинами может перейти даже в любовь, как доказывают многочисленные античные примеры, то при виде разнеженных глаз жены, томно взирающих на Головину, он ощутил ужасное отвращение, в котором без следа утонула вся та нежность, которую он некогда испытывал к Елизавете.

Графиня Головина была немедленно удалена от двора. А Александр принялся издевательски, методично сводить Елизавету с Адамом Чарторыйским.

Катрин довольно улыбалась. Дело сделано. Елизавета уже на полпути к изгнанию. Теперь следует поработать над родителями. Сообщить им, что их невестка – распутница.

И тут произошло два события.

Умерла императрица. На престол взошел отец, который теперь именовался его величество Павел I. Катрин чувствовала себя так, будто она бежала-бежала – и с разгону врезалась в стену. Значит, у Александра нет никаких шансов оказаться на престоле, а у нее – сесть там рядом с ним? Разве что отец умрет… Или, к примеру, его убьют какие-нибудь злодеи-заговорщики…

А почему бы и нет? В истории сколько угодно примеров, когда тирана убивали. А то, что отец был тираном, знали все. Значит, стоит подождать, пока трон снова освободится.

Для Александра и Катрин!

Второе событие сначала занимало ее ничуть не меньше.

Елизавета заболела. «Может быть, умрет?» – с надеждой подумала Катрин.

Ничуть не бывало! Оказалось: она беременна.

От кого? Катрин чуть голову не сломала над этим вопросом – от мужа или от любовника? Как поведет себя брат?

Александр вел себя, словно был счастливейшим из отцов, ожидающим вполне законного прибавления семейства.

Родилась девчонка. Ну, разумеется! Кого еще может произвести на свет эта белая баденская мышь? Вот если бы Катрин… О, она рожала бы только сыновей, тут нет никакого сомнения!

С малявкой все носились, как с писаной торбой. Пушки стреляли, проводились парады, устраивались балы. Точно такая же суматоха воцарялась, помнила Катрин, когда рожала маменька. Но ведь ее братья и сестры были императорскими детьми, появление на свет которых стоит отмечать пышно. А эта… тщедушная, чернявенькая какая-то…

Чернявенькая? Но ведь и Александр, и Елизавета белокуры и голубоглазы! В кого же она такая чернявенькая?

Понятно, в кого! Значит, Александр просто-напросто проявляет дурацкое благородство! Это не его ребенок!

У Катрин сразу отлегло от сердца. И она чуть ли не вприпрыжку помчалась к маменьке, чтобы с самым невинным видом удивиться, отчего это младенчик родился с черными глазками и черными волосиками. Или, может быть, волосы посветлеют, а глазки изменят цвет?

У маменьки у самой глазки изменили цвет от ужаса, и Катрин поняла, что императрица (как всегда, впрочем) ничего не видела дальше своего носа. Она не удостоила дочь ответом, подхватила юбки и понеслась к мужу.

Результатом сего явился вопрос, который император Павел задал статс-даме баронессе Ливен:

– Сударыня, возможно ли, чтобы у мужа-блондина и жены-блондинки родился черненький младенец?

Шарлотта Карловна и бровью не повела:

– Государь! Бог всемогущ!

Однако император, такое впечатление, во всемогущество Божье не слишком поверил. Адам Чарторыйский был немедля послан министром, то есть посланником, к королю Сардинии – строго говоря, в неизвестном направлении, потому что короля Сардинии французы из его королевства изгнали, и трудно было даже вообразить, где его теперь искать, это раз. А во-вторых, русский министр – последнее, в чем сейчас испытывал нужду вышеназванный король.

Елизавета осталась в России… Правда, маменька-императрица смотрела на нее с вызывающим отвращением, вся почта невестки перлюстрировалась, император делал вид, что ее вовсе не замечает, а муж все время проводил с Марьей Нарышкиной. Но Елизавету не выслали из России!

Катрин от злости пообгрызла все ногти, получив за это ужасный нагоняй от унылой старухи фон Ливен, и принялась размышлять над тем, как все же подобраться ей к трону. И вдруг… Вдруг случилось истинное чудо!

В Петербург был привезен из Вюртемберга принц Евгений, племянник Марьи Федоровны. Ему было тринадцать лет, и, приглашая его в Россию, Павел сначала хотел всего лишь сделать любезность жене. Однако постепенно намерения его переменились.

Самому Евгению родство с русским императором, помешанным на старопрусской военной системе Фридриха II, приносило пока только одни неприятности. С туго заплетенной по моде того времени косой, круто завитыми локонами, запрятанными под неудобную шляпу, закованный в зеленый кафтан, узкий желтый жилет, такие же панталоны и зеленые сапоги с золотыми шпорами, он чувствовал себя несчастным из-за того, что лишен всех развлечений своего возраста, и недолюбливал венценосного родственника. В Петербурге самым впечатляющим оказался для Евгения мучительный подъем по слишком крутой лестнице Михайловского замка – ботфорты были непомерно высоки и мешали сгибать ноги.