Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре - Владимир Малюгин

Однажды в газете она прочитала объявление, что родильный приют доктора П. П. Миклашевского продолжает прием в акушерскую школу. Наталья Аркадьевна поступила в школу.

Теперь к хлопотам по дому прибавились занятия на курсах. Наталья Аркадьевна уже не могла уделять столько внимания детям, как раньше.

С маленькими занималась хлопотливая тетя, которая жила в их семье и переносила все невзгоды беспокойной и кочевой жизни Голиковых.

Новый, 1912 год старшие Голиковы встречали с тревогой.

Они чувствовали, что все скромнее становятся их надежды на будущее, которое почему-то рисовалось безрадостным. Было такое чувство, что они стоят на распутье.

«С кем идти, какой путь выбрать в жизни?» — часто думал Петр Исидорович. Один из путей он уже испробовал в 1905 году, когда некоторое время состоял в партии социалистов-революционеров: этот путь принес ему большие разочарования.

Нет, рассвет обязательно настанет — в это Петр Исидорович верил. Верил потому, что после ночи всегда настает утро. Это неизбежно.

Наталья Аркадьевна тоже делилась с мужем грустными мыслями. Вот прошел год с тех пор, как умер Толстой. Сколько прекраснодушных слов говорила интеллигенция! Проводились пожертвования в клубах, в земской управе. Собирались даже открыть народный университет Льва Толстого. И все забыто, словно и не было тяжелых вздохов, слез, клятв и торжественных обещаний.

Нижегородские интеллигенты пока усердно занимались попечительством, благотворительностью. Был затеян даже праздник «белого цветка». Через Большую Покровку повисли плакаты: «Помните, сегодня день белой ромашки, покупайте цветок, жертвуйте на борьбу с чахоткой!»

Петр Исидорович видел, как на Малой Покровке группа продавщиц окружила молодого человека в потертой тужурке, предлагая купить цветок.

— Ни за что не куплю! — упорствовал молодой человек.

— Но почему вы не желаете помочь несчастным? — допытывались продавщицы — молоденькая барыня и гимназистка в дорогом пальто, отороченном серебристым мехом.

— Пятак мне не жалко, — ответил он. — Только чепуха это, а не доброе дело. Хоть весь год продавайте ромашку, а чахотка в подвалах все равно будет жить. Другие меры нужны…

— Уж не революция ли, молодой человек? — усмехнулись продавщицы.

— А там увидим, что будет. Увидим!

Молодой человек прав, так думал и Петр Исидорович. Пока есть подвалы, чахотки не избежать. И белый цветок здесь не спасет, как не спасут страну и праздные речи интеллигентов о равенстве, о братстве и свободе.

В Нижнем Новгороде Голиковы прожили без малого два года. За это время Наталья Аркадьевна закончила частные курсы Миклашевского и уехала в Казань — сдавать экзамены.

Наконец-то в руках диплом, а затем назначение в уездную больницу на должность акушерки в город Арзамас.

В апреле 1912 года Петр Исидорович начал хлопотать о своем переводе из Нижнего. Вскоре он прощался с товарищами, прощался с Нижним Новгородом.

И вот все собрано, все готово к отъезду. Грустили, и то немного, разве маленькие Голиковы.

Прощай, нижегородская жизнь! Прощай, древний кремль, шумная Покровка, прощайте, прогулки за Волгу, на Мызу к берегу Оки, и узенькая тропочка в лес, и самовары на лужайке…

Интересно, какой он, этот новый город Арзамас? Как Нижний или меньше? Родители знали о нем совсем немного: соседи говорят — тихий старинный городок со множеством церквей. О нем есть поговорка: «Один глаз на вас, другой в Арзамас». А еще — что в Арзамасе недавно жил в ссылке Максим Горький.

Рассказы о новом городе мало обрадовали Аркашу и его маленьких сестер. Но все равно, каким бы ни был этот город, а в дальние страны, в любые, ехать все равно интересно! Может, там, наконец, мама с папой, а вместе с ними и он, Аркаша, и его сестры найдут ту самую «хорошую жизнь», о которой так много им рассказывала мама?

Какая она бывает, хорошая?

В СОН-ГОРОДЕ

Стояло лето 1912 года.

После шумной нижегородской жизни Арзамас показался Голиковым особенно тихим. Пыль, жара, сонная истома.

Правда, тишину время от времени нарушал колокольный звон. Колокола гудели и словно зазывали: «К н‑ам, к н‑ам‑м, сиротам…» Много повидали Голиковы на своем веку церквей, но столько, да еще в одном городе, не приходилось им видеть. Церкви словно поглотили весь город, придавив собой небольшие домишки.

В соборе есть часы, и, помимо четвертей, они отбивают даже минуты. Петр Исидорович недоумевал: зачем нужен арзамасцам такой точный счет времени? Арзамасская жизнь текла медленно: жители города никуда не торопились, не спешили; казалось, сама жизнь застыла, время остановилось, а часы в соборе по-прежнему отбивали каждую минуту…

Сначала семья поселилась в доме Терентьевых на Большой улице, потом сняли совсем отдельный, одноэтажный флигелек по Новоплотинной улице.

Домик был старый. В его прогнивших пазах водились тараканы и мокрицы. Правда, тараканы зимой замерзали, и их до середины следующего лета Голиковы в квартире не видели. А вот мокрицы, забравшиеся в гнилушки стен, ранней весной оживали и прогуливались по постелям как ни в чем не бывало.

В этом домике Голиковы обосновались прочно и надолго.

Началась новая, арзамасская жизнь.

Петр Исидорович и Наталья Аркадьевна часто удивлялись: странные все же люди живут в городе! Как раз к приезду Голиковых в Арзамас пришла железная дорога. Казалось, радоваться бы надо, но обыватели ворчат:

— Инженеры понаехали, цены повысились!

Увеличилось число магазинов, приехали новые иногородние торговцы, а старые плачутся!

— Раньше лучше торговали…

Вышло постановление городской думы о том, что все домовладельцы Арзамаса обязаны иметь у своих домов тротуары, мощенные камнем. Обыватели снова ворчат:

— Жили без тротуаров и без них проживем!

— И зачем они нам? Все равно ведь ходим по середине улицы…

Словоохотливые соседи уже поведали старшим Голиковым о том, что два года тому назад Арзамас облетела удивительная весть, будто бы в доме Рейста на освещенной стене будут бегать люди, лошади и даже поезда.

Они тогда пошли к дому Рейста — крупного домовладельца. Там уже собралась толпа в несколько сот человек, жаждущая посмотреть невиданное в Арзамасе чудо — кинематограф.

Из дома Рейста доносились глухое жужжанье, смех и звуки пианино, еще больше разжигавшие любопытство собравшихся.

А народ все прибывал и прибывал и уже окружил весь дом.

Вдруг из толпы раздался громкий крик:

— Чего же они дразнят нас своим волшебством? Пойдем поглядим и мы!

Толпа хлынула к дверям и занавешенным окнам. Зазвенели битые стекла. Поднялась паника. Из помещения выбегали первые зрители — «избранная публика»: купцы и члены их семейств. Срочно вызванный Рейстом отряд конной полиции плетками избивал любопытных, а кое-кого для порядка арестовали…

Да, много странного в Арзамасе!

В городе есть общественный клуб, но в нем пусто. Он открывается в определенный час, швейцар ждет в прихожей посетителей до одиннадцати часов вечера, но никто не появляется, и клуб снова закрывают на замок. Извозчики уже наперед знают: здесь не заработаешь и, не останавливаясь, проезжают дальше.

Город купцов, крупных и мелких торговцев, кустарей, работающих на скупщика-меховщика, город церквей и монастырей жил своей извечной жизнью.

Сейчас начали строить еще одну железнодорожную линию — на Шихраны. Она соединит кратчайшим путем Арзамас с Казанью.

«Быть может, тогда в город приедут люди, которые разбудят арзамасцев и научат их спать только в определенное время суток?..» — думали Голиковы.

Впрочем, скоро Наталья Аркадьевна и Петр Исидорович убедились, что в Арзамасе живут и хорошие люди. Одним из них неожиданно оказался священник Владимирский, или отец Федор, как его звали в городе.

Странный это человек. Все дети у священника — об этом говорили шепотом — революционеры. У священника — и вдруг революционеры! И еще рассказывали, что отец Федор дружил в Арзамасе со ссыльным писателем Максимом Горьким. И до сих пор письма ему от «бунтаря» поступают.

А сейчас отец Федор весь ушел в заботы по строительству водопровода, и занимается он этим делом, говорят, лет двадцать.

В Арзамасе с водой трудно. Большинство жителей пили рыжую жижицу из оврага Сороки, а те, что побогаче, возили воду из лесных озер бочками. А Владимирский обнаружил в четырех верстах от города, в Мокром овраге, прекрасную ключевую воду и принялся собственными силами строить водопровод.

Отцы города и священнослужители смотрели на «забавы» отца Федора косо: не приличествует уподобляться простолюдину, да еще с богохульником Максимом Горьким в дружбе состоять и принимать деньги от бунтаря, коего сочинения подрывают устои власти самодержавной.

А Максим Горький и в самом деле в один из наиболее затруднительных моментов строительства пожертвовал на водопровод тысячу рублей.