Тридцать шестой - Саша Виленский

— Кстати, жена тебя бросила именно поэтому.

Я поднял на нее глаза:

— Почему «поэтому»?

— Потому что ты больше не праведник.

— А она откуда это знала?

— Она не знала. Но так было надо, чтобы мы с тобой встретились.

Ой, мамочки, да тут все серьезно! Это такое обострение после оргазмов, что ли? В общем, тема себя исчерпала, пора линять. Тихо так, вежливо, не раздражая, а то иди знай, действительно — сковородкой по голове, коленом по яйцам.

— Да не нужны никому твои яйца, успокойся.

Я что, это вслух сказал?

— Нет, ты это подумал.

Ай-яй-яй, какая неприятность.

— Ты мысли читаешь, что ли?

— Да такие мысли и читать не надо, — неожиданно раздраженно сказала Наташа. — Что тут читать-то? Что я сумасшедшая баба с гормональным всплеском? Что надо валить по-быстрому, а то она ка-а-ак выскочит?! Прямо такая тайна. Да у тебя все это на лице написано, включая гордость за мои оргазмы. Каждый раз одна и та же история, каждый раз! Просто наказание какое-то! С тобой серьезно говорят, проблема на самом деле существует, тебе надо срочно решать, как жить дальше, ты еще ничего не услышал, ничего не понял, а уже записал меня в шизофреники. Ты о своей психике лучше подумай, тебе это сейчас нужнее.

Что-то она не на шутку разошлась, может, я и правда чего-то не то ляпнул вслух?

— Да ладно, — сделал я попытку разрядить обстановку, — ты же понимаешь, что мне трудно так вот взять и переварить всю эту информацию. Поставь себя на мое место, ты бы себя как повела? Вот, например, ты откуда все это знаешь? Ну что я праведник?

Наташа неожиданно быстро успокоилась и внимательно на меня посмотрела.

— Ты родился в полчетвертого утра, в больнице Института охраны материнства и младенчества. Розалия Самойловна, твоя бабушка, упросила свою подругу детства, врача-акушера Хану Марковну, лично наблюдать за родами невестки и лично принять внука, тем более что там было неправильное предлежание. Но перед самыми родами ты перевернулся и пошел, как хороший еврейский мальчик, головкой вперед, чтобы не огорчать бабушку. Все это Розалия Самойловна тебе рассказала незадолго до смерти, когда ты учился в десятом классе и торопился на свидание с Ленкой Воробьевой. Поэтому ты ее слушал, переминаясь с ноги на ногу, но все равно слушал, потому что, как хороший еврейский мальчик, не хотел огорчать бабушку. Неправильное предлежание тебя не интересовало, а интересовало только, даст тебе Ленка или не даст, но в тот вечер она тебе не дала. Переспали вы с ней значительно позже, уже в университете, на летней практике, которую два факультета проходили вместе. Бабушкин рассказ ты забыл и вспомнил его во всех подробностях только сейчас. Рассказать, где у Ленки были родинки, или ты и так уже понимаешь, о чем идет речь?

На самом деле, сумасшедший, скорее всего, я. Потому что реальным это быть не может. Откуда она все это знает? Кто ей мог это рассказать? Я, что, стал частью какой-то гигантской аферы и на меня собирали досье? Бред, кому я нужен со своим гуманитарным образованием и полным отсутствием каких-либо полезных человечеству знаний? Но откуда она все это знает? Откуда?!

— У Воробьевой, — безжалостно продолжала Наташа, — была ужасно некрасивая, толстая и волосатая родинка под правой грудью, которой она страшно стеснялась, поэтому долго не давала снять с себя лифчик. А когда ты настоял, взяла с тебя честное слово, что ты никому и никогда об этом не расскажешь, и ты никому и никогда этого не рассказывал, даже когда все остальные в летних военных лагерях после четвертого курса хвастались по ночам своими сексуальными похождениями. Ты тоже рассказывал что-то безобидное, но про родинку не говорил. И старался ее не вспоминать, потому что родинка эта и по сей день вызывает у тебя брезгливое чувство. Продолжать дальше?

Интересно, а как это — когда хлопаются в обморок? Мужчины вообще в него падают? Это мистика. Кто она, эта Наташа вообще? Не может она этого знать, не может.

— Могу. Я еще и не то знаю. Хочешь, я тебя сейчас окончательно добью?

— Нет.

— А я добью, потому что иначе ты мне не поверишь… У тебя была троюродная сестра…

— Все, я верю, не надо!

— Так там же все было совершенно невинно! Чисто детский интерес к различиям физиологии у мальчиков и девочек…

— Не надо, Наташ. Все. Ты не сумасшедшая. Это я сумасшедший.

— Э-э-э, нет. Так дело не пойдет. Сумасшедших здесь нет. Или ты сейчас будешь готов выслушать меня, не размышляя о том, кто поехал мозгами, или я буду тебе рассказывать всю твою жизнь, причем именно те моменты, о которых никто не знает и которые ты старательно хочешь забыть.

— А как ты все это знаешь? Откуда?

— Поэтому я тебе и говорю: сиди и слушай внимательно. Смотри на меня!

Я посмотрел. Очаровательная молоденькая блондинка, смазливая мордашка из тех, что называют «бебифейс», ладненькая фигурка, симпатичная грудь. Дальше под столом было не видно, но ноги ее я помнил и дорисовал в воображении. Очень даже славненькая девочка. Только никак это все не вязалось ни с ее теперешней манерой говорить, ни с информированностью, которая вводила меня в ступор. Откуда?

— От верблюда! — опять раздраженно сказала она. — Ну ей-же-богу! Ну, сколько можно!

А ведь она на самом деле читает мысли, похолодел я. Как это у «Пинк Флойд»? Thought control?[3] Надо постараться не думать. Только как?

— Никак, — ответила она. — Не получится «не думать». Надо внимательно слушать, что тебе говорят. Вот и все. Еще раз: смотри на меня. Не на сиськи, а на меня. И слушай. Причем, внимательно. Мы остановились на том, что тебя жена бросила не просто так. Как только стало понятно, что та женщина забеременела и оставит ребенка, у твоей жены появился этот пресловутый Ави. Ровно через полгода, в день, когда родился тот, кто пришел тебе на смену, твоя жена Света, вернее, Opa, как она стала именоваться в Израиле, решилась сказать, что между вами все кончено и она уходит к своему любовнику. Новорожденный и его счастливая мать чувствуют себя хорошо. А у тебя теперь начинается совершенно другая жизнь…

— Ты хоть можешь мне сказать, где родился этот мальчик? Который пришел мне на смену?

— А зачем?

— Просто интересно.

— Не, не скажу. Ты теперь обычный человек, не праведник. Иди знай, что тебе в голову придет.

— Ты что, издеваешься?

— Ara!

Она засмеялась. А вот мне было не до смеха. Совсем.

— Значит, не скажешь?

— He-а, не скажу. Не вижу смысла.

— Хорошо. Зайдем с другой стороны. Ты сказала, что тем, кого «отчисляют» из праведников, полагается компенсация?

— Совершенно верно! Это и называется «другая жизнь».

— А можно с этого места поподробнее?

— Можно, если кое-кто не будет меня все время перебивать.

«Запарила!» — подумал я и тут же постарался забыть, о чем подумал. Наташа зыркнула на меня, но сдержалась.

— Коньячку?.. На работу ты, как я понимаю, решил не ходить, правда?

— Да какая уж тут работа. А ты выпьешь со мной?

— Нет, я не пью.

— Но коньяк держишь?

— Но коньяк держу. Давай пей, будет легче. Вот и молодец. Теперь кофейку… Вот так. Умничка. Продолжаем разговор. Итак, теперь тебе, бывшему праведнику номер один, полагается компенсация. Компенсация состоит в том, что к тебе приставляется ангел, если угодно — ангел-хранитель, который будет исполнять все твои желания. В разумных пределах, естественно. И до определенного этапа. Теперь вопросы.

— Вопрос первый. Кто этот ангел-хранитель?

— Вопрос дурацкий. Это я.

Мысль о сумасшествии вновь промелькнула у меня в голове, но я ее старательно отогнал.

— Вопрос второй. С какой стати ты решила, что я праведник? Я курю, пью, ну то есть не пью, но выпиваю. Я не перевожу старушек через дорогу, не спасаю детей на пожаре, я даже ни одного утопающего в своей жизни не вытащил. Я никакого особого добра не делал. Я не соблюдаю кашрут, не хожу в синагогу. Впрочем, в церковь и мечеть я тоже не хожу. Я вообще, можно сказать, человек неверующий. Какой из меня, к богам, праведник?

— Очень глупый из тебя праведник. С какой стати ты решил, что ламед-вавники — это юные пионеры, такие типа тимуровцы? Какие старушки, при чем тут кашрут? Кашрут оставь религиозным, у них совершенно другие критерии, свои собственные, не имеющие к нашей теме никакого отношения. Но если хочешь понять кое-что о праведности — изволь. Ты, например, ни разу никого не предал. Ни друзей, ни врагов, ни кого бы то ни было. Ты считаешь, что этого мало? Это очень много. Ты ни разу не лжесвидетельствовал. Ты даже понятия не имеешь, сколько людей лжет, пытаясь извлечь из этого выгоду. И так далее, и так далее. Оставь, не тебе судить, кто праведник, а кто — нет.

— А кому?

— Есть кому. Оставь.

— Я прелюбодействовал.