Карусель. Роман-притча - Ксения Незговорова

– У вас слишком эмоциональная игра, – заметил мужчина лет сорока с черной бородой, – Это не есть плохо, но ее обязательно нужно оттачивать.

Арсений носил теперь форменную жилетку студента музыкального училища; всюду таскал за собой старенькую гитару и с унылым видом грыз карандаши на скучных лекциях. Он принадлежал к ряду тех людей, которые ненавидят бесконечные правила, нетерпеливо ерзают на стуле и жаждут быстрее перейти к практике. Ему нужно было все время ощущать это волшебное соприкосновение с инструментом, иначе он терялся, выл по-волчьи от невозможности перевернуть мир. Поэтому, когда ему предложили поучаствовать в мюзикле, он с радостью ухватился за эту идею. Может быть, его игра сможет принести кому-нибудь пользу.

Элли:

Я ухожу в мятежный мир,Кусаю локти – не хочу!

Даниэль:

Любовь моя, меня возьми,Не то отдамся палачу!

Красота ее была пламенной, как огонь, разрушительной силой, топчущей мужские сердца. Девушка, случайно вышедшая из дома в полшестого утра. Продавала цветы, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Надела самое простое платье и заплела аккуратную косу. Споткнулась и потеряла тяжелый башмак. Все как в сказке – прямо перед ней грозным стражем вырос прекрасный принц. Широкоплечий, с голубыми глазами, с каким-то бестолковым взглядом и глуповатой улыбкой. Вернул башмак и поцеловал ее запястье. Девушка вспыхнула, бросила непроданные цветы и сбежала. Она предчувствовала, что эта встреча, этот поцелуй станут роковыми, возможно, последними.

Элли:

Я сбегаю от тебя,Я боюсь горячих губ…

Даниэль:

Но сама ты не своя,Слышишь сердца громкий стук?

Она поддалась искушению, послушно склонила голову на его груди, вырвала клятву в верности, но вместо нее получила приговор:

Король:

Мой сынок попался в сетиЭтой злобной страшной ведьме,Поскорей достаньте плетиИ нисколько не жалейте.В красный ад ее отправим,Будет вечно гнить от скуки…

Даниэль:

Я ее там не оставлю!Я – за ней! (ломает руки).

Даниэль – околдованный любовью – заключил договор с Дьяволом. Променял красоту и молодость на счастье быть рядом с любимой в аду. Но Элли не оценила страдания его преступившей души: чудовищная внешность испугала девушку. Так он самовольно, ни за что обрек себя на вечные муки. Зачем, для чего?

Арсений играет ярче, трагичнее – и вот уже точно воет звуками – хочется стиснуть зубы от боли. Но он не испытывает сочувствия к бедняге-Даниэлю; ему не нравится этот заносчивый актеришка с задранной кверху головой; голос отвратительный, писклявый, сам весь какой-то громоздкий, неповоротливый. Да и Элли далеко не красавица; в ней нет ничего, что способно погубить. Стоит у края сцены, сложив руки вместе, и пронзает лицо музыканта бесцветным взглядом. С деланным любопытством следит за его неловкими движениями и как будто слегка посмеивается – тихо, но нервно. Арсению казалось, что она просто-напросто избегает смотреть на кого-то другого. Как бы то ни было, это по-настоящему выводило из себя, хотелось скрыться от взгляда внимательных глаз или окончательно разбить тишину. Юноша встал, положил гитару на стул и решительно направился к девушке. Она вздрогнула от неожиданности, точно и предположить не могла, что объект ее созерцания может передвигаться; сделала несколько шагов назад и вдруг разразилась долгим неистовым кашлем. Из глаз хлынули быстрые слезы. Воздух ускользал от нее, как сквозь пальцы вода; она задыхалась и в то же время ей это как будто нравилось. На губах болталась безумная улыбка. Арсений взял ее запястье, точно вообразил себя Даниэлем, и тотчас же убрал руку, как будто обжегся. На самом деле, он просто испугался сломать – настолько худенькими, хрупкими были эти руки.

Ее звали Лиля, и она больна анорексией; у нее овальное лицо с выдающимися скулами, резко выступающие ключицы, тело, обтянутое серебристой тканью (платье точно на куколку и все-таки немного велико), ассиметрично постриженные короткие волосы. Они блестящие, медные, по-настоящему прекрасные, и это почти единственный атрибут красоты. Маленькая и болезненная, она походила на чахоточного паренька. Двигалась медленно, совершенно беззвучно, шуршал лишь подол ее платья. Глаза огромные и серые без сини, зелени и морских волн, только серость гранита. Зато неправдоподобный блеск, точно разрисовали зрачки блестящей гелевой ручкой. Только он и пленял, и очаровывал, и привлекал внимание случайного наблюдателя. Не будь его – можно было бы махнуть рукой, как на ни чем не примечательный экспонат, и отвернуться. «Совершенно безжизненное лицо», – заключили бы, разумеется, и вы. Бледное, безбровое, с маленьким носом, светлым влажным ртом, вечно приоткрытым от недостатка кислорода. «Но чертовский блеск!» – невольно вскрикиваете и окончательно сходите с ума, когда эта Лиля начинает исполнять партию Элли своим немного хрипловатым, но сильным, многоцветным голосом.

– Здравствуй, ты замечательно поешь, – заметил Арсений, не отрывая взгляда от этих блестящих глаз. Она вытирала слезы платком и тяжело дышала, время от времени легкие выдавали приглушенный свист. Лиля сузила глаза, не слишком обрадовавшись комплименту:

– К сожалению, я не могу ответить любезностью на любезность, – отчеканила она, – Вы-то отвратительно играете. Слишком много эмоций. Создается впечатление, что нот не знаете вообще.

Юноша явно почувствовал себя задетым. «Да кто она такая, чтобы судить о моей музыке?» С вызовом посмотрел на подушечки ее слабых пальцев и подумал, что от одного соприкосновения со струнами на них бы выступила кровь. Но грубить в ответ не хотелось; он напустил на себя безразличный вид:

– Что же, разве это так плохо? Сам сценарий требует сильных эмоций. Важно с помощью музыки отразить любовную страсть главных героев.

– Любовную страсть? – взвилась девушка, удивленно посмотрев на Арсения. Наконец, запрокинула голову, совсем как аристократка, и разразилась громким хриплым смехом.

– Да где же вы тут, простите, страсть увидели? Еще и любовную! Элли лишь потешается над глупым принцем, ей льстит внимание такого важного господина, но сама она его терпеть не может.

– Как же… как же тогда ее готовность принять смерть за любовь? – растерянно спросил Арсений.

Лиля скептически посмотрела на собеседника, который под этим всезнающим взглядом ощутил себя неразумным ребенком.

– За любовь? Да вы, верно, шутите! Сами посудите: живет бедная крестьяночка без средств к существованию и надежд удачно выйти замуж. А тут представляется уникальная возможность прославиться.

– Прославиться? – совсем потерял логику юноша.

– О да! Моя героиня тщеславна! Она сразу же поняла, что, умерев как ведьма, останется в истории. Может, про нее потом даже книгу напишут.

Арсений присвистнул от удивления.

– Ну и ну! Никогда бы не подумал. А Даниэль? Он-то ведь любит Элли, раз решился заключить договор с Дьяволом?

– Ни капельки, – отрезала Лиля, которой порядком надоел весь этот разговор да и сам незадачливый собеседник. – Сначала ему просто захотелось соблазнить молоденькую девушку, а потом он ей жутко позавидовал. Дескать, как ей повезло, она увидит ад, а он так и останется в неведении. Да если бы он любил Элли, ни за что бы не отказался от своего главного достоинства – внешней красоты.

– Но он же не знал, что она любит его только за внешность! – почти взвыл Арсений, желая сломать цинизм чахоточной вокалистки.

– Да не любит она его, сколько вам повторять! Ни за внешность, ни за внутренность! – и вовсе разозлилась Лиля, даже в сердцах топнула ногой.

«Не девушка, а дьявол в юбке!» – решил Арсений, молча садясь за гитару. И все-таки теперь он играл сдержанно и немного сухо; режиссер похлопал его по плечу и сказал: «что надо».

…Он прижимал к губам миниатюрную гармошку. Вытаскивал изнутри легковесные звуки, создавал мозаичные картины-мелодии, улыбался глазами (так задорно сверкали они под ворохом пушистых светлых ресниц). Белые волосы спадали на красивые округлые плечи; нос прятался в бездне веснушек, пальчики как у девушки – с аккуратно подпиленными ногтями. Пальцы гладили возрожденное сердце гармоники, его стуки-перестуки, приливы и отливы выходили наружу, и, подхваченные воздухом, соединялись в стройный мотив. Крылатая мелодия странствовала по чужим подоконникам, то и дело постукивая в стекла. Юноша прикрыл глаза, полавировал в воздухе, как подвешенный корабль; наконец, отвел губную гармошку и изобразил чудесную, ангелоподобную улыбку. Арсений наблюдал за его жестами, завороженный, вслушивался в каждый звук-призвук, старался записать на кусочек памяти и повторять про себя, добавлять, достраивать. Хотелось не потерять мелодию, собранную из цветов-нот, наигрывать-додумывать, всегда вспоминать…