Еврейские скрижали и русские вериги (Русский голос в творчестве ивритской поэтессы Рахели) - Зоя Копельман

Целую Вас нежно

Ваша Р[ая]

Zichron-Moshe, Jerusalem.

На это - или близкое к нему по сроку и несохранившееся - письмо отвечает Мария Шкапская:

М. ШКАПСКАЯ - РАХЕЛИ

Ленинград, 11/Х 26

Боже мой, Раюшенька, в каком виде мы сталкиваемся опять с Вами - Вы, по-видимому, так больны, что даже жить Вам трудно, а я так измучена и искалечена своим горем, что порой сомневаюсь в своих умственных способностях. Вы знаете, что Гилюша застрелился в прошлом году? И вот уже год, как я медленно истекаю кровью от боли и от отвращения к себе, и если бы не то, что у меня остался от него сынишка - точная с него копия, ничто не удержало бы меня в жизни. Работаю, правда, как окаянная - езжу по всей России специальной корреспонденткой от газеты, пишу очерки и статьи, а со стихами все покончила - это всегда как в воду падает - без ответа, без отклика. Ах, дорогая моя, если бы не эти жестокие пространства, как бы надо было видеться, говорить, выплакаться.

Я ничего не знаю о Мих[аиле] Бор[исовиче] и несколько лет уже не видела его, но я сегодня уже отправляю ему письмо с запросом о нем, с Вашим адресом и с просьбой немедленно ответить и Вам и мне.

Елиз[авету] Ник[олаевну] видела этой весной, очень состарилась, но все такой же ясный ум и душевная бодрость, каких не хватает часто нам, больным и старым в тридцать с небольшим, - а она и все ее поколение - словно железные.

Раюшенька, мне очень хотелось бы иметь Вашу книгу и очень хотелось бы хоть изредка весточки от Вас, адрес мой все тот же. Если б, дорогая, можно было вернуть "дни аранжуэца"[30]и исправить свою жизнь, но уже все поздно и непоправимо, и тот единственный, кем была согрета вся жизнь за эти 10 лет, - сам уже стал прахом и истлело милое тело и все это тем страшнее, что не смеешь не знать своей в этом вины.

Крепко целую Вас, родная, пишите о себе или попросите написать - побольше. Никого ближе Вас - ни одной женщины - никогда больше у меня не было, и я так нежно и крепко люблю Вас. Я не знаю, что из моих книжек у Вас есть, посылаю еще на всякий случай одну - Кровь руда[31].

М [<ария].

РАХЕЛЬ - М. ШКАПСКОЙ

№ 6. Письмо

Рахель Блювштейн просила меня написать Вам от ее имени. Она оч. просит Вас написать ей. Ей самой трудно писать, т.к. она чувствует себя все время оч<ень> неважно, да и хандрит.

Она просит Вас еще сообщить ей все, что Вы знаете о Михаиле Борисовиче.

Сама я о ней хочу передать, что она оч. слаба, состояние здоровья крайне неустойчивое. Живет она в Тель-Авиве[32]. Последнее время пишет очень мало. По настоянию своих друзей (самой ей этого очень не хочется) она, кажется, скоро выпустит небольшую книжку стихов[33].

Она занимается переводами, когда здоровье ей это позволяет. Переводы разные и не чисто-литературные[34].

Настроение у ней очень неважное. Кажется, она сильно тоскует. Она очень рада была б, вероятно, получить от Вас весточку.

Роза (Шошана)

Палестина

Адрес ее: Palestina

Tel-Aviv

Maarechet ha "Davar"

for Rachel Blowschtein.

В завершение рассказа о дружбе Рахели и Марии следует упомянуть три переписанные рукою Шкапской стихотворения: "О ревности", "Вечернее", "Отчетливое", которые тоже хранятся в архиве Рахели (Тель-Авив, "Гназим"). Они аккуратно помечены одним и тем же днем: "23/III - 15" - возможной датой их создания в бытность подруг в Тулузе.

Эти стихотворения были недавно опубликованы в России[35]. По иронии судьбы стихотворение "Отчетливое" увидело свет сначала в выполненном Рахелью переводе на иврит под названием "Barur"[36].

ПЕРВЫЕ ПУБЛИКАЦИИ РАХЕЛИ: ОДЕССА, 1918

Русский язык был не только языком писем и юношеских поэтических опытов, но и языком первых публикаций Рахели. Об этом в свое время вспомнил Яков Фихман, ивритский поэт, критик, переводчик[37], который в годы Первой мировой войны был сотрудником принадлежавшего Х.Н. Бялику ивритского издательства "Мория" в Одессе:

В бытность мою в Одессе в дни предыдущей войны - в 1917 году - я получил из некоего городка Херсонской области посылку, а в ней русский перевод моего очерка "Иов", опубликованного в альманахе Бялика "Кнес<с>ет". Не прошло и нескольких дней, как я получил из того же города еще посылку, а в ней перевод моей статьи об Ахад Гааме, напечатанной в том же альманахе. С тех пор не проходило недели или месяца, чтобы я не получал перевода стихотворения или прозы от того незнакомца из провинциального городка близ Херсона, так что в конце концов мне пришлось освободить в письменном столе ящик специально для этих посылок, с которыми я просто не знал, что делать. И лишь когда я получил перевод своего стихотворения "Сидон" из альманаха "а-Ткуфа", № 2, и убедился, что зрелые полноценные стихи перевода выражают подлинник, я передал его Шолому Шварцу, который был тогда редактором выходившего в Одессе сионистского еженедельника на русском языке. Этот перевод был опубликован. Следом были напечатаны еще несколько переводов, а также фрагменты оригинальной прозы, в том числе очерк "Фих-ман как литературный критик". То было начало. Как кажется, до того она еще ничего не публиковала.

Я не помню ничего о нашей переписке. Зато я прекрасно помню тот весенний день, когда неожиданно в мой дом на берегу моря "ворвалась" светловолосая, голубоглазая девушка. Веселая словоохотливая хохотушка. Лишь тогда я понял, что это и есть "аноним" из херсонских степей, и мы в миг подружились, словно были знакомы много лет[38].

Откомментировать этот мемуар помогают архивные документы и забытые газетные публикации:

...из некоего городка Херсонской области -

это Вознесенск на Азовском море, о чем свидетельствуют адреса писем М.Б. Бернштейна.

...в альманахе Бялика "Кнес<с>ет" -

собранный Х.Н. Бяликом в годы Первой мировой войны альманах "Кнессет" увидел свет в Одессе в 1917 году, сразу после Февральской революции, когда стало возможным выпускать книги на иврите.

...перевод своего стихотворения "Сидон"... -

написанное на иврите стихотворение Фихмана "Сидон" в переводе Рахели было опубликовано в одесском сионистском еженедельнике "Еврейская мысль" (№ 51-52, от 27 декабря 1918 года). Поскольку "Еврейская мысль" стала библиографической редкостью, а напечатанный в 1918 году перевод забыт, хочется воспроизвести его заново:

На город глядел я. В полуденный зной

Он с моря казался виденьем, мечтой.

Сквозь дымку лазури из чащи садов

Не слышалось эхо ничьих голосов.

Как будто забыт до предела времен

У древнего моря раскинулся он.

Лишь мирт зеленел и темнел кипарис,

Верхушек багряных виднелся абрис,

Да желтые ветви мимозы одне

Являлися взору в той сказке-стране.

Ноги человека не видно следа!

И только скитальцам морским иногда

Шлет тайные знаки загадочный град

В венке огневеющем снежных громад:

"О, помни в холодной отчизне твоей,

Что все еще здесь я за гранью морей!"

* * *

Там город безмолвья в сиянии дня

Далекими чарами нежил меня.

И долго глядел я, и жаждал душой

Земли заповедной коснуться ногой;

Но медленно путь свой направив вперед,

От грезы-страны отошел пароход,

С тех пор и живет она в сердце моем

Усладою тайною, радостным сном

Сияя над бездной бессонных ночей:

"Я здесь, как и прежде, за гранью морей!"

Рахиль Блювштейн

...фрагменты оригинальной прозы... - опубликованный в "Еврейской мысли" (№ 39/40 от 27 сентября 1918 года, кол. 47-48) очерк Рахели о Палестине - русское слово о Стране Израиля[39]: