Человек с часами - Артур Дойль

«Прошу извинение за то, что в настоящем письме должен скрыть имена действующих лиц. Хотя это не так важно теперь, как было пять лет тому назад, когда еще была жива моя мать, но все же я предпочитаю не доводить до всеобщего сведение наших семейных дел. Тем не менее, я чувствую себя обязанным дать вам объяснение происшедшего, так как ваша теория, не смотря на свою ошибочность, была чрезвычайно остроумна. Для большей ясности изложение я должен начать свою историю издалека.

Мои родители были уроженцы Англии и в начале пятидесятых годов эмигрировали в Соединенные Штаты. Они поселились в Рочестере в штате Нью-Йорк, и там отец завел большой склад материй. Нас было только два сына у родителей, я, Джемс, и мой брат, Эдуард. Я был на десять лет старше брата и после смерти отца заменил его, как и подобает старшему брату. Эдуард был прелестнейший, веселый, живой мальчик. Но с самых малых лет в нем был один недостаток, который с годами становился все заметнее и ничем нельзя было его искоренить. Мать видела этот недостаток так же хорошо, как и я, но продолжала по-прежнему баловать и портить Эдуарда, потому что этот мальчик был так очарователен, что ему ни в чем нельзя было отказать. Я старался, сколько мог, сдерживать его, и он стал ненавидеть меня за это.

Наконец; он взял такую волю, что мы уже ничем не могли удержать его. Он уехал в Нью-Йорк и стал падать все ниже и ниже. Сначала он был только кутила, а затем сделался преступником. И не прошло двух лет, как он сделался самым известным из шайки нью-йоркских отпетых негодяев. Он подружился с Спарроу Мак-Кой, руководителем шайки и самым худшим из негодяев. Они сделались шуллерами и посещали лучшие отели Нью-Йорка. Мой брат был превосходным актером (он мог бы сделаться знаменитостью на сцене, если бы захотел) и разыгрывал роль молодого, знатного англичанина или какого-нибудь простака с Запада, или неопытного юношу-студента, смотря по тому, что было удобнее для целей Спарроу Мак-Коя. И, наконец, однажды Эдуард нарядился молодой девушкой и оказался такой лакомой приманкой для мужчин, что с тех пор такое переодеванье сделалось его любимым фокусом.

И они могли бы безнаказанно продолжать свои мошенничества (так ловко вели они свою игру), если бы довольствовались только шуллерством и не покидали Нью-Йорка; но им вздумалось попытать счастья и в Рочестере, и они подделали там чек. Хотя чек был подделан моим братом, но всем было известно, что он сделал это под влиянием Спарроу Мак-Коя. Я купил этот чек, что стоило мне больших денег. Затем я отправился к моему брату, положил чек перед ним на стол и поклялся ему, что если он не покинет страну тотчас же, я представлю этот чек в суд. Сначала он только засмеялся.

«Ты не можешь представить чек в суд, не разбивши сердца нашей матери», — сказал он, а он знал, что я не в силах нанести матери такой удар. Но я, однако, дал ему понять, что сердце нашей матери уже разбито, и что я твердо решил скорее видеть своего брата в Рочестерской тюрьме, нежели шуллером в Нью-Йорке. Тогда, наконец, он уступил, дал мне торжественное обещание, что не увидит более Спарроу Мак-Кой, что уедет в Европу и что займется каким-нибудь честным трудом или торговлей, если я пристрою его к какому-нибудь делу. Я немедленно отправился с ним к старинному другу нашей семьи, Джо Уилльсону, который занимался экспортом американских часов за границу и уговорил его сделать Эдуарда своим агентом в Лондоне, за небольшое вознаграждение и пятнадцать процентов комиссионных с продажи. Наружность и обращение Эдуарда были таковы, что он тотчас же пленил старого Уилльсона и через неделю уже был отправлен агентом в Лондон с образцами различных часов.

Мне показалось, что эта история с подложным чеком, действительно, напугала брата, и могла заставить его исправиться и приняться за честный труд. У него был разговор с матерью перед отъездом, и слова матери растрогали его, потому что она всегда была для него нежнейшей матерью в мире, хотя он приносил ей только одно горе. Но меня тревожила мысль о том влиянии, которое имел на него Спарроу Мак-Кой, и я отлично понимал, что он может исправиться лишь в том случае, если не будет иметь никаких сношений с Мак-Коем. У меня был друг в Нью-Йорке, полицейский сыщик, с помощью которого я следил за Мак-Коем. И когда, через две недели после отъезда брата я узнал, что Мак-Кой купил место на пароходе «Этрурия», я ни минуты не сомневался, что он едет в Англию, следом за Эдуардом, чтобы сманить его обратно в Америку, и снова приняться с ним за прежние дела. Я тотчас же решился также ехать в Англию, и свое влияние противопоставить влиянию Мак-Коя. Я знал, как думала и моя мать, что я обязан ехать и попытаться спасти брата. Мы провели последний вечер вместе, молясь за успех моего путешествие, и на дорогу мать дала мне свое Евангелие, подаренное ей отцом в день их свадьбы, чтобы я хранил его всегда у себя на груди.

Я отправился на том же пароходе, как и Спарроу Мак-Кой, и получил, во всяком случае, некоторое удовлетворение в том, что своим присутствием испортил ему прелесть путешествия. В первый же вечер на пароходе, войдя в курильную комнату, я увидел его за карточным столом, окруженного полдюжиной молодых шелопаев, которые везли в Европу свои полные кошельки и пустые головы. Он готовился собирать свою жатву, и она обещала быть очень богатой. Но я скоро уничтожил его надежды.

— Джентльмэны, — обратился я к присутствующим, — известно ли вам, с кем вы играете?

— Что вам до этого? — вмешался Мак-Кой и у него вырвалось проклятие. — Занимайтесь своими делами и не суйте нос в чужие.

— А кто же он такой? — спросил один из присутствующих.

— Спарроу Мак-Кой, известнейший шуллер Соединенных Штатов.

Мак-Кой вскочил с бутылкой в руке, но вспомнил, что находится не в Америке, а на английском пароходе, под флагом Старой Англии. За покушение на убийство ему грозила тюрьма и виселица по английским законам.

— Докажите свое обвинение! — крикнул он.

— Докажу! — отвечал я. — Заверните правый рукав вашей сорочки до плеча, и тогда я или докажу свое обвинение, или буду отвечать за клевету.

Он побелел, как полотно, и не ответил ни слова. Дело в том, что я знал кое-что насчет фокусов Мак-Коя; мне было известно, что он и подобные ему шуллера имеют приспособление из эластической пружины, обхватывающее руку повыше кисти и спрятанное в рукав сорочки. Посредством этого приспособление они незаметно подменяют одни карты другими. Я сделал свое обвинение в полной уверенности, что у Мак-Коя скрыт в рукаве такой механизм, и моя уверенность оправдалась. Проклиная меня, он выбежал из курильного салона и за все время пути не показывался более. На этот раз мне удалось таки поквитаться с мистером Спарроу Мак-Кой.

Но он скоро отплатил мне за это, потому что, как только дело коснулось нашего влияние на Эдуарда, влияние Мак-Коя на каждом шагу пересиливало мое. Эдуард хорошо вел себя в Лондоне первые недели по приезде, и у него недурно пошла торговля американскими часами, но как только негодяй Мак-Кой снова стал на его пути, все пошло по-старому. Я старался всеми силами спасти брата, но все было напрасно. Вскоре по приезде, до меня дошли слухи о большом скандале, происшедшем в одном из лондонских отелей: приезжего богатого иностранца обыграли два сговорившихся шуллера, и полиция уже взялась за это дело. Я узнал об этом из вечерних газет и тотчас же догадался, что эти два шуллера — мой брат и Мак-Кой. Я немедленно отправился на квартиру к Эдуарду. Мне сказали там, что он уехал вместе с высоким джентельмэном, что квартиру он очистил и взял с собой все свои вещи. Квартирная хозяйка добавила, что она слышала, как он приказал извозчику ехать на станцию Инстон, а высокий джентльмен, кажется, говорил что-то про Манчестер.

Взглянув на росписание поездов, я решил, что они, вероятно, спешили к 5-часовому поезду, хотя был еще и другой в 4 ч. 35 м., к которому они могли поспеть. Я приехал на станцию к самому отходу пятичасового поезда, но не видел их ни на станции, ни в поезде. Они, вероятно, уехали с более ранним поездом, и я решил следовать за ними в Манчестер и розыскивать их по всем отелям. В последний раз обратиться к моему брату с мольбой во имя всего чем он обязан матери — и для него еще возможно спасение. Мои нервы были сильно натянуты и я закурил сигару, чтобы успокоиться. В этот момент, когда поезд уже готов был двинуться, дверь моего отделение распахнулась, и я увидел перед собой на платформе Мак-Коя и моего брата.

Они были оба переодеты, так как знали, что полиция ищет их. Мак-Кой был в пальто с меховым, высоко поднятым воротником, так что видны были только его глаза и нос. Мой брат был одет женщиной, черный вуаль закрывал его лицо, но, конечно, я тотчас же узнал его. Я вздрогнул и заметил, что Мак-Кой тоже узнал меня. Он сказал что-то кондуктору, тот захлопнул дверь и подвел их к следующему отделению. Я пытался остановить поезд, но было уже поздно — поезд шел полным ходом.