Кто-то в моей могиле - Маргарет Миллар

— В кофейнике есть еще кофе.

— Чай будет тебе в твоем нынешнем состоянии полезнее. Ты слишком расстроена.

«Я не расстроена, незнакомец. Я холодна и спокойна».

Холодна.

Она задрожала. Сама мысль об этом слове вдруг обрела очертания чего-то осязаемого — ледяного куба.

Она слышала, как Джим что-то бормотал в кухне, открывая ящики и шкафы, пытаясь найти пакет с чаем и чайник. Часы в форме золотого солнечного диска, стоявшие на камине, показывали половину девятого. Через полчаса появится служанка Стелла, а несколько минут спустя придет из своего коттеджа мать Дэйзи, веселая и энергичная, как всегда по утрам, готовая раскритиковать любого, кто находится в другом состоянии, особенно Дэйзи.

Полчаса на то, чтобы стать энергичной и веселой. Так мало времени и так много нужно сделать, так много выяснить! Что со мной случилось? Почему? Я просто сидела здесь, ничего не делая, ни о чем не думая, слушая болтовню Джима и звуки, доносившиеся с той стороны каньона: там играли дети, лаяли собаки, жужжала пила, плакал ребенок. Я чувствовала себя вполне счастливой, еще не пробудившись от дремоты. Но затем что-то меня пробудило, и пришло чувство ужаса, чувство панического страха. Но отчего, из-за какого звука?

Может быть, виной тому собака? — подумала она. У одной из новых семей по ту сторону ущелья был эрдель, лаявший на пролетающие самолеты. Лающая собака в ее детстве означала смерть. Теперь ей было почти тридцать, и она знала, что некоторые собаки лают, отдельные породы, другие нет и к смерти это никакого отношения не имеет.

Смерть. Как только это слово появилось в ее мозгу, она поняла, что оно единственное было настоящим; другие, кружившиеся на карусели, лишь заменяли его.

— Джим!

— Подожди секундочку. Сейчас закипит чайник.

— Не надо никакого чая.

— А как насчет молока? Тебе полезно выпить молока. Придется начать заботиться о своем здоровье, дорогая.

Нет, уже слишком поздно, подумала она. Молоко, витамины, зарядка, свежий воздух и сон — ничто в этом мире не сможет стать противоядием от смерти.

Джим вернулся со стаканом молока.

— Вот. Выпей.

Она покачала головой.

— Выпей, Дэйзи.

— Нет. Слишком поздно.

— Что значит поздно? Что ты имеешь в виду? Слишком поздно для чего?

Он с размаху поставил стакан на стол, молоко выплеснулось на скатерть.

— О чем, черт тебя побери, ты говоришь?

— Не ругайся.

— Мне приходится ругаться. Ты выведешь из себя кого угодно!

— Тебе лучше поехать в контору.

— И оставить тебя здесь вот так, в этом состоянии?

— Со мной все в порядке.

— Ладно, ладно. С тобой все в порядке. Но пока я побуду дома.

С упрямым видом он сел напротив нее.

— Ну и что все это значит, Дэйзи?

— Я не могу… тебе сказать.

— Не можешь или не хочешь? Что именно?

Она закрыла лицо руками. О том, что она плачет, Дэйзи поняла лишь тогда, когда слезы закапали у нее между пальцами.

— Так что же случилось, Дэйзи? Ты натворила что-то и не хочешь мне рассказывать? Что? Разбила машину, опустошила счет в банке?

— Нет.

— Что же тогда?

— Я боюсь.

— Боишься?

Слово ему явно не понравилось. Он не любил, когда его возлюбленные пугались или болели: казалось, что это бросает тень на него и его способность оберегать их соответствующим его положению образом.

— Боишься чего? — переспросил он.

Она не ответила.

— Нельзя быть напуганной без того, чтобы что-то тебя не испугало. Так что же это?

— Ты будешь смеяться.

— Поверь, менее всего я настроен сейчас смеяться. Ну давай, испытай меня.

Она вытерла глаза рукавом халата.

— Мне приснился сон.

Он не стал смеяться, но на лице его мелькнула улыбка.

— И ты плачешь из-за сна? Дэйзи, успокойся, ты уже взрослая.

Она смотрела на него из-за стола, их разделявшего, молчаливо и печально. Он понял, что сказал не то, что нужно, но подобрать необходимые в данной ситуации слова он никак не мог. Как вообще обращаться с собственной женой, взрослой женщиной, если она рыдает из-за того, что ей приснился кошмар?

— Прости, Дэйзи. Я не хотел…

— Не надо извиняться, — холодно произнесла она. — У тебя есть все основания воспринимать происшедшее с юмором. Прекратим обсуждение, если ты не против.

— Я против. Я хочу выслушать твой рассказ.

— Нет. Мне бы не хотелось, чтобы ты умер от смеха. Дальше все еще забавнее.

Он внимательно посмотрел на нее.

— В самом деле?

— Конечно. Дальше еще уморительнее. Нет ничего смешнее смерти, правда, особенно при развитом чувстве юмора.

Она снова вытерла глаза, хотя слезы больше не появлялись. Ее гнев осушил их.

— Тебе лучше поехать в контору.

— Что, черт побери, выводит, выводит тебя из себя?

— Прекрати ругаться.

— Я прекращу ругаться, если ты перестанешь веста себя как ребенок. — Он с улыбкой коснулся ее руки. — Договорились?

— Думаю, да.

— Тогда расскажи мне о своем сне.

— В общем-то и рассказывать особенно нечего.

Она замолчала, ее рука неловко шевельнулась под его ладонью, словно маленький зверек, пытающийся вырваться на свободу, но не решающийся на резкий рывок.

— Мне снилось, что я умерла.

— Ну, в этом нет ничего страшного, люди часто видят во сне, что они умерли.

— Это совсем не то. Не такой кошмар, который приходит во сне. Ты ведь говоришь именно об этом. Здесь не было никаких переживаний, совсем. Только факт.

— Факт должен был быть каким-то образом подан. Как именно?

— Я видела свою могильную плиту. — Хотя Дэйзи и говорила, что никаких особых чувств в ее сне не было, она снова тяжело задышала, голос звучал все тоньше. — Я гуляла по берегу ниже кладбища вместе с Принцем. Неожиданно он бросился в сторону утеса. Я слышала, как он завыл, но никак не могла его увидеть. Когда я подозвала его, он не вернулся. Я пошла по дорожке вслед за ним.

Она вновь замолчала. Джим не торопил ее. «Все звучит достаточно похоже, — подумал он, — как что-то имевшее место в самом деле. Вот только на этот утес нет дорожки, и Принц никогда не воет».

— Я нашла Принца наверху. Он сидел у серого могильного камня, откинув голову, и выл как волк. Я окликнула его, но он не обратил на меня никакого внимания. Я подошла к могиле. На ней было выбито мое имя. Буквы читались отчетливо, хотя и несколько стерлись, так, словно прошло немало времени. Впрочем, времени и впрямь прошло немало.

— Откуда ты знаешь?

— Там были даты рождения и смерти. «Дэйзи Филдинг Харкер. Родилась 13 ноября 1930 года. Умерла 2 декабря 1955 года».

Она взглянула на мужа, ожидая увидеть на его лице улыбку. Заметив, что он не улыбается, она выставила подбородок вперед, пытаясь обрести выражение некоей агрессивности.

— Ну вот. Я же говорила, что это смешно. Верно? Я мертва уже четыре года.

— В самом деле?

Он заставил себя улыбнуться, надеясь, что улыбка прикроет неожиданное чувство панического страха, чувство беспомощности, охватившее его. Обеспокоил его вовсе не сон, его ошеломила реальность, которую сон предполагал: в один прекрасный день Дэйзи обязательно умрет и на том же самом кладбище появится прекрасный могильный памятник с ее именем на нем. «Господи, Дэйзи, не умирай!»

— Выглядишь ты достаточно живой, — заметил он. Джим хотел, чтобы эти слова прозвучали легко и весело, но они упали тяжелыми камнями прямо на стол перед ними. Он снова попытался исправить положение. — Правда-правда, выглядишь ты как картинка.

Его всегда озадачивали и раздражали быстрые смены в ее настроении. Ему никогда не удавалось предсказать их, вот и сейчас он никак не ожидал, что она вдруг возьмет и рассмеется.

— Меня обслуживал лучший бальзамировщик.

«Будь что будет, — мелькнуло у него в голове, — поднимается или ухудшается ее настроение, я попытаюсь поддержать этот разговор».

— Вне всякого сомнения, ты нашла его в телефонном справочнике?

— Конечно. Я все нахожу в телефонном справочнике.

То, что они впервые встретились благодаря телефонному справочнику, было предметом их традиционных шуток. Приехав в Сан-Феличе из Денвера, Дэйзи и ее мать пытались купить себе дом. Они проштудировали телефонный справочник, приведенный там список торговцев недвижимостью. Они выбрали Джима, поскольку Ада Филдинг увлекалась в то время нумерологией, а в имени Джеймса Харкера присутствовала та же сумма значений, что и в ее собственном.

Уже в первую неделю совместных поездок по осмотру различных домов в округе он узнал довольно много об обеих женщинах. Дэйзи старательно делала вид, что ей безумно интересны детали конструкции, системы слива, процентные ставки, налоги, но дом она в конце концов выбрала из-за камина, в который она просто влюбилась. Цена у него была чрезмерно завышенной, условия продажи немыслимые, отсутствовала антитермитная пропитка, крыша текла, но Дэйзи просто слышать не хотела о каком-нибудь еще варианте. «У него такой чудный камин», — твердила она, и все тут.