Причуды любви - Элеонора Глин

Но что было действительно замечательно в этой женщине, так это глаза и волосы. С первого взгляда вы готовы были поклясться, что ее глаза, темные и бездонные, как два глубоких, недоступных солнцу колодца, — черные. Однако, взглянув в эти глаза против света, вы с удивлением видели, что они чистого серо-стального цвета. Это были, надо сказать, очень странные глаза: когда они смотрели из-под густых черных бровей, в них читалась затаенная ненависть, и вообще они были очень выразительны, но не сулили ни мира, ни спокойствия.

Волосы же Зара, вероятно, получила в наследство от своей прабабушки — испанской еврейки. Великолепные волосы цвета спелого каштана, только что выпавшего из скорлупы, или отлично вычищенной гнедой лошади светлого оттенка. Тяжелые косы, обвивавшие ее головку, должно быть, падали ниже колен, когда она их распускала. Прическа производила такое естественное впечатление, как будто обладательница этих дивных волос совершенно не заботилась о моде и причесывалась одинаково из года в год. Необычайно красивые крупные волны волос шли от самого лба, придавая голове античный характер. Во всей внешности Зары искусство, по-видимому, не играло никакой роли, даже платье из дешевой мягкой материи было совсем невзрачным, хотя на ней оно выглядело по-царски. Она действительно походила на императрицу от кончиков своих безукоризненных пальцев до небольшой ножки с высоким подъемом.

И с царственным высокомерием она спросила Маркрута прекрасным низким голосом:

— В чем дело? Почему вы так спешно меня призвали?

Финансист мгновение молча рассматривал ее, как будто видел впервые и отмечал в уме ее достоинства. «Ты чертовски привлекательна, — думал он. — Ты так же надменна, как и мой отец, император, — о, как бы он гордился тобой! — и способна свести с ума любого мужчину. Поэтому ты будешь главной ставкой в моей игре, которую я непременно должен выиграть; но в то же время обретешь и свое счастье, так что даже Эллинка, если она в состоянии видеть оттуда, куда она ушла, не сможет упрекнуть меня в том, что я был жесток к тебе».

— Я попросил вас сойти вниз, — сказал Френсис вслух, — потому что мне необходимо переговорить с вами об очень важном деле. Не угодно ли вам присесть, милая племянница? — и он с церемонной учтивостью пододвинул ей кресло.

Зара села и, сложив руки, приготовилась слушать. Она была так же невозмутима, как и он, но если в его спокойствии чувствовалось некоторое нервное напряжение и деланность, то ее спокойствие производило впечатление уверенной силы. Как дядя, так и племянница казались двумя притаившимися пантерами, готовыми прыгнуть.

— Итак… — напомнила она.

И Френсис стал говорить.

— Вы находитесь в нужде, чуть ли не голодаете, насколько я знаю, и, конечно, не предполагаете, что я послал за вами в Париж просто так, без всякой причины? Думаю, вы догадались, что у меня насчет вас есть кое-какие планы.

— Конечно, — презрительно уронила она. — Я не приняла это за филантропический порыв с вашей стороны.

— Прекрасно, в таком случае мы можем сразу перейти к делу, — продолжал финансист. — У вас нет никаких сомнений в том, что ваш муж, граф Владислав Шульский, умер? При установлении его личности не могло быть допущено никакой ошибки? Ведь, кажется, выстрел совершенно снес его лицо, не правда ли? Я, собственно, тщательно собрал все сведения о его смерти, какие только могли мне сообщить власти Монте-Карло, так что у меня сомнений нет, но мне хотелось бы услышать подтверждение от вас.

— Владислав Шульский умер, — ответила Зара спокойно и даже как будто с удовлетворением. — Виной стычки между ним и Иваном Ларским была женщина по имени Фето. Ларский застрелил моего мужа в ее объятиях. Он содержал ее, а Владислав был лишь временным любовником. Она выла над его трупом, как самка, потерявшая своего детеныша, и как раз причитала об его прекрасных глазах, когда приехала я, — за мной прислали. Глаза его на самом деле исчезли навсегда, но невозможно было ошибиться и не узнать его кудрявых волос и его жестоких белых рук. Отвратительное зрелище! Мне пришлось быть свидетельницей многих гнусностей, но эта сцена была хуже всего, что я видела.

Мне хотелось бы забыть об этом, дядя, — ведь прошел уже год! Фето засыпала его могилу цветами, а затем уехала с героем трагедии — Ларским, которому власти дали возможность убежать, так что все окончилось к всеобщему удовольствию.

— А вы с тех пор жили, кое-как перебиваясь… с теми… — и здесь в голосе Френсиса Маркрута послышались новые нотки — в нем зазвучала неприязнь, граничащая с ненавистью.

— Я жила с моим маленьким братом Мирко… и с Мимо… разве могла я покинуть их? И иногда нам действительно приходилось очень плохо, но не всегда, особенно когда Мимо удавалось продать картину.

— Не говорите мне о нем, я не хочу слышать его имени, — с непривычной горячностью вскричал Френсис. — Вначале, если бы я встретил его, я бы его убил, как вам известно, но теперь этот негодяй может жить; сестра моя умерла, и потому он не стоит пороха, который требовался бы для выстрела.

Графиня Шульская слегка передернула плечами, и в ее потемневших глазах появилось выражение презрения, однако она не произнесла ни слова. Френсис стоял у камина и зажигал сигару. Он знал, что для предстоящего разговора нужно тщательно выбирать слова, потому что обращался к отнюдь не беспомощному созданию.

— Вам двадцать три года, Зара; замуж вы вышли, кажется, в шестнадцать, — сказал он наконец. — До тринадцати лет, насколько я знаю, вашим воспитанием занимались очень тщательно, а теперь, я думаю, вы довольно хорошо знаете жизнь.

— Жизнь! — отозвалась она с горечью. — Боже мой, да, я знаю жизнь и мужчин!

— Да, вероятно, вы думаете, что знаете и мужчин.

Ее верхняя губа слегка приподнялась, обнажив ровные белые зубы, и эта гримаска походила на оскал животного.

— Я знаю, что они жалкие, эгоистичные ничтожества или жестокие, ненавистные звери, как Владислав… или умные преуспевающие финансисты, как вы, дядя, — и этого знания с меня довольно! Мы, женщины, всегда должны приносить себя в жертву одному из этих типов!

— Однако вы не знаете англичан…

— Как не знаю? Я отлично помню своего отца и то, как он был холоден и жесток по отношению к моей бедной матери… — голос Зары дрогнул. — Он думал только о себе, о своих удовольствиях, о том, чтобы попасть в Англию на охотничий сезон, и оставлял ее, бедняжку, по целым месяцам одну. Все мужчины себялюбивы и подлы!

— Но несмотря на это я нашел вам мужа англичанина, от которого, будьте так добры, мадам, не отказывайтесь, — повелительно сказал Френсис.