Почему РФ – не Россия - Сергей Волков

Впрочем, если агитация против одной империи в пользу другой понятна (как говорил Ницше, «тщеславие других не нравится нам тогда, когда идет против нашего тщеславия») и имеет смысл, то борьба с имперским сознанием как таковым дело достаточно безнадежное. Тому, что может в принципе претендовать на имперскость, оно присуще имманентно, а тому, что заведомо не может — вовсе не свойственно. Империи рушатся, конечно (имеющее начало, имеет и конец), но до этого существуют многие столетия. А когда рушатся, им на смену приходят другие. Более того, гибель одних империй есть необходимое условие для создания новых.

В обиходе термин «империя» столь же расплывчат и неопределенен, как, например, «интеллигенция». Но вообще-то на практике он равнозначен понятию «великая держава», соответственно империализм и великодержавность практически синонимы. Понятно, что это, как минимум, государство, вышедшее за пределы этнических границ, имеющее некоторое ядро и подвластные территории. Можно по вкусу добавлять какие-то ещё признаки, но они, кажется, вовсе не обязательны, потому что империи могут иметь самую разную структуру, систему власти, состав, порядок национальных отношений и т.п.

Собственно, вся человеческая история есть история возникновения, борьбы и гибели разнообразных империй. Ни одному государству ещё не удавалось стать великой державой, не будучи империей, т.е. оставаясь моноэтничным и в пределах своей изначальной территории. Создание империй есть результат свойственного всему живому стремления к экспансии, поэтому нет ничего более естественного, чем их создание и гибель в борьбе с подобным же стремлением другого организма. Даже относительно небольшие страны, в силу разных обстоятельств получившие вдруг некоторые преимущества, непременно пользовались ими для экспансии. Португалия, в конце XV в. первая освоившая путь на Восток, Голландия, создавшая в XVII в. наиболее многочисленный в Европе флот, Швеция, превратившая после Тридцатилетней войны и до начала XVIII в. Балтику в свое озеро, — на несколько десятилетий становились вровень с первыми государствами Европы.

Хотя идеология имперская и националистическая и противоположны по смыслу и духу, но едва ли можно сказать то же самое о национальной и имперской государственности. Прежде всего потому, что без первого не бывает второго, одна перетекает в другую и обратно. Фундамент любой империи чаще всего составляет национальное ядро, вокруг которого затем и строится империя. Главная империя наших дней — США, хотя и имеет как бы вторичный характер, прошла классический путь территориальной экспансии от объединения узкой полоски образований на Восточном побережье до контроля над сопредельными океанами. Несмотря на завоз негров, отвоевание у Мексики огромных территорий, населенных «латиносами», массовую эмиграцию ирландских и итальянских католиков, образ американца — это до сих пор образ белого англо-протестанта (хоть доля их и снижается). В каком-то смысле создание империи есть торжество и свидетельство состоятельности некоторой национальной государственности. Процесс превращения национального государства в империю, при поражении снова ужимающегося в первобытное состояние, а затем вновь воссоздающего империю (пусть в несколько иных границах) — самый обычный процесс, прослеживаемый на многих исторических примерах.

Конструкция империи может выглядеть по-разному. В одном случае она может быть почти мононациональной (если население смежных территорий истреблено или ассимилировано), как Германская до заморской экспансии, в другом имперообразующий этнос абсолютно преобладает, имея инонациональную периферию (большинство континентальных империй), иногда может составлять даже меньшинство, как в Австрийской (в этих случаях единство обеспечивается либо династической традицией, либо культурным, либо чисто военным преобладанием данного этноса), иной случай — мононациональная метрополия при заморских колониях, иной — плавильный котел (основной этнос может занимать компактную территорию, причем не обязательно в центре, а может и не занимать) и т.д. Наконец, империя может формально и не включать в свои границы конгломерат зависимых от неё вассальных и марионеточных государств.

Но все-таки империя есть прежде всего государство, и её цели не отличаются от целей любого государства: продолжать свое существование в веках возможно более успешно. Никакая империя не может ставить себе целей, лежащих за этими пределами и означающих переход в другое качество, т.е. самоуничтожение. Никогда ещё ни одной империи не удавалось, например, установить мировое господство, а если такая мысль в пылу успехов иногда и возникала, то невозможность её быстро становилась очевидной даже самым честолюбивым завоевателям.

Образования же, создаваемые для реализации какой-либо всемирной идеи, то есть выходящей за рамки не только национальных, но и вообще всяких государственных (в том числе имперских) границ, представляют собой качественно иное явление. Поэтому не был, например, империей при всех внешних атрибутах (многонациональность, имперская политика и т.д.) СССР. Он был зародышем (только не реализовавшимся и потому вынужденным играть в настоящее государство) всемирного государства, призванного воплотить известную идею и отмереть. И если США действительно выдвинутся на роль реализатора идеи глобализации и будущего центра мирового правительства, то это будет означать переход нынешней американской империи в совершенно иное качество. Точно так же, если идея, например Великого Турана есть идея вполне имперская, предполагающая конкретные национально-территориальные очертания, то идея Всемирного Халифата идея того же рода, что названные выше.

Территория

Российская империя в контексте всемирной истории представляет собой явление вполне закономерное. Достигнутое Россией геополитическое положение было одним из важнейших залогов её величия как явления мировой цивилизации. Для существования во враждебном окружении (а мировая история есть история «борьбы всех против всех») необходимо обладать достаточным населением и территорией, позволяющими мобилизовать военно-экономический потенциал для противостояния внешнему воздействию и утверждения своих интересов на международной арене. Во всяком случае, важнейшей составной частью стратегического потенциала есть достижение естественных границ, т.е. таких внешних рубежей, которые обеспечивают геополитическую безопасность. И императорская Россия в высшей степени отвечала этим условиям.

Её территориальное расширение и участие в европейской политике было вполне традиционным и исторически обусловленным. Российская империя являлась в этом отношении (как и в других) наследницей и продолжательницей Киевской Руси, которая, с одной стороны, была европейской империей, а с другой, — традиционным направлением её экспансии были Восток и Юг. Московское царство, принявшее эстафету российской государственности после крушения Киевской Руси, было лишь преддверием, подготовкой к созданию Российской империи, т.е. достижению российской государственностью всей полноты её величия и могущества. Московская Русь, хотя и оставалась до конца XVII в. лишь «заготовкой» будущей возрожденной империи, и не была в состоянии по своему внутреннему несовершенству и несоответствию достигнутому к этому времени в мире уровню военно-экономических возможностей возвратить европейские территории Киевского периода, тем не менее по сути своей тоже была империей, включая в свой состав более чем наполовину территории, чуждые в культурном и этническом отношении русскому народу, которые она, тем не менее, интенсивно осваивала и «переваривала».

Собственно, то значение, которое обрела в мире Россия с принятием православия, неотделимо от идеи империи. Идея России как Третьего Рима и в религиозном, и в геополитическом аспекте возможна только как идея имперская. Само православие — религия не племенная, не национальная, а имперская по самой сути своей. Если империями были и Первый, и Второй Рим, то тем более ничем иным не мог быть Рим Третий. Таким образом, идея, лежавшая в основе Московского царства, была вполне органичной. Другое дело, что это царство оказалось не на высоте поставленных задач и не было способно их осуществить.

Вся история Московского периода была историей борьбы за возрождение утраченного значения русской государственности. Длительной, но по большому счету малоуспешной. Достаточно показателен уже тот факт, что (как было подсчитано ещё С.М. Соловьевым) за период с 1228 по 1462 г. из около 60 битв с внешними врагами выиграно было лишь 23, т.е. поражения терпели почти в двух третях случаев (свыше 60%), причем на севере и западе (включая Северскую и Смоленскую земли) из около 50 сражений русские терпели поражение почти в 3/4 случаев (свыше 70%). Даже для воссоединения чисто русских территорий, не находящихся под властью иностранных государств, а представлявших самостоятельные владения, Москве потребовалось более двух столетий (Тверское, Рязанское княжества, Псковская земля были присоединены только в самом конце XV — начале XVI вв.).