Травами Не Лечится (СИ) - Назарова Лисса

Затем она близко-близко наклонилась к лицу дочери.

«Милое мое болотное чучелко, выбор только за нами. Я сделала свой, ты сделаешь свой. Только я умею любить себя настолько, насколько должна любить себя женщина. Поэтому я ушла от твоего отца. А потом от другого мужчины. А позже рассталась с Ним. И возвращаться – это мой выбор, потому что я знаю, что смогу покинуть Его, когда мне взбредет в голову. Но я видела как ты лезла на стены и больше не желаю быть свидетелем твоих стенаний. Я – Мать, и я хочу видеть своего ребенка счастливой ведьмой. Так что, побудь одна. Сестрицы тебя заждались», – Мать обняла ведьму и расцеловала ее три раза в щеки.

Какая хорошая Мать оставит ребенка не целованным? Пусть даже если ребенку несколько веков. Она махнула водопадом из чистой платины и пошла на свидание с Тем, с кем у нее ничего не получается. Но это ее выбор.

Весь Дом гудит. Ветер суетливо гоняет серые облака кругом по небу, но не разрешает им поливаться дождем. Ведьма собирает вещи. Она возвращается в дымный город из одноцветных высоких цитаделей. Как бы ей ни было хорошо здесь, Дома, она решает оборвать то, что волнует ее больше, чем она сама. Там она будет учиться любить себя и когда-нибудь вернется сюда, чтобы отпраздновать триумф. Она вышла на улицу. Вдохнула напоследок запах трав и мягкой воды, от которой ее волосы превращались в святой ореол из непослушных кудрей. Впитала кожей звуки леса. Ее потянет.

…утро между тремя и четырьмя часами. Holy hour или Witching hour. Пока город начинает обзаводиться жителями с огненной водой внутри, она пишет по ночам, рисует после полуночи. А вечером притворяется, что она просто человек. Днем она просыпается и, лежа в кровати нагой, пытается узнать, что творится в каждом уголке Вселенной, говорящей на дохулионе других языков. Что изменилось пока она спала?

«Получай удовольствие от мелких проказ и шалостей».

Она снова в полусне скидывает с себя всю одежду, чтобы как можно ближе быть к простыне. Чувствовать как одеяло накрывает ее сзади, ласкает бедра. И она ему это позволяет. Это творится каждую ночь под куполом дымного томного, но живого города. Кровать – молчаливый посредник, но и у нее есть голос. На ней творится таинство желаний, и потому она невольный участник действий, если принимать скрипы за стоны. Хотя эта кровать уже некоторое время не выполняет функцию посредничества. Она тяжелеет лишь от усталого тела ведьмы. Но сейчас на кровати обязанность интимнее, чем секс: быть подспорьем и выслушивать все мольбы ведьмы (О, да, ведьмы молятся по своему). Волосы которой уже темнее, чем палисандр, и короче, чем у всех ее сестер. Локоны уже не пахнут листвой, а малахит ее глаз заметить стало сложнее.

Ей осталось понять, что научиться быть одной – самое тайное и искусное искусство, которое хранится за семью из семидесяти семи печатных печатей. Искусство, что она еще не познала. И тысячи ведьм согласятся.

Осталось добавить совсем чуть-чуть. Ведьма запускает руку в миску и берет горсть черешен с косточками, бросает их в кипящий котел и слизывает струящийся терпкий сок с изящных пальчиков. Затем хватает за горло (нет, не человека) бутылочку красного вина и выливает туда ровно половину и не пинтой меньше. А теперь самое любимое: отмеряет столько специй и трав, сколько вмещает пухлая ладошка годовалого малыша. И вот розмарин и тмин медленно летят под действием силы притяжения прямиком в середину котла, безобразно расплываясь по краям. О! Она же совсем забыла про персики! Где же они?

«Черт, черт, поиграй да отдай!» – повторяет она в голове три раза и поворачивается лицом к облупившемуся буфету. Даже у ведьмы не может сохраняться вечно то, что имеет тенденцию пропадать. Она присаживается на корточки к ящику под скрипучим ворчащим буфетом и вздыхает. Персики испорчены, вот черт.

К двери подходят. То были сестры Пламя, Хищность и Мудрость.

«Ах, как прекрасненько пахнет», – мягко тянет Пламя из лоскутов шифона, подлетев к котлу.

«Ты снова варишь Поворот Судьбы?» – с подозрением спрашивает Хищность, махнув черными тяжелыми волосами.

«Сдается мне, что это лучше, чем зелье», – подмигивает Мудрость, вытаскивая из сумки четыре бокала и большую книгу.

«Посему предлагаю тебе записать данный рецепт сюда», – она хлопает по толстому переплету.

Стоило только ведьме восхищенно взглянуть на Мудрость, как бокалы сами собой стали наполняться жидкостью из котла.

«Зелье от хандры и одиночества во всей его красе», – шепчет Мудрость. Ведьма наблюдает за сестрами. Хищность разворачивает рукав и выкладывает на стол мягкий сыр с белой плесенью. Пламя протягивает к ней руки. Покрутившись, Хищность из воздуха выхватывает противень с тестом и подает ей. Руки Пламени исчезают в высоком противне и осторожно вытаскивают тотчас испеченный пшеничный хлеб. Ведьма клянется, она все еще слышит как занимается на нем аппетитная корочка. Хах, ведьма и клянется. Какая смехотворщина. Мудрость толкает бокалы в середину стола. Звенят бокалы, гудят ведьмы. Гудят бокалы, ведьмы хохочут.

«С возвращением в ковен, дорогая», – Пламя целует ведьму.

«Чудеса случаются», – вторит ей Хищность, вглядываясь во вьюгу.

«В Йоль по-другому не бывает», – смакуя зелье, кивает Мудрость.

Обычно старшие ведьмы вытаскивают из Пучин Судьбы младших. Но сегодня наоборот. Три младшие сестры пришли на помощь старшей из них.

«Нашей любимой сестричке мы приносим сей дар», – хором произнесли сестры. Пламя коснулось груди ведьмы, проникая прямо в сердце. Хищность взяла руки ведьмы в свои жилистые ладони с длинными черными ногтями. Мудрость погладила по голове ведьму и заплела ей непослушную косу на жутко отросших волосах.

Вдруг ведьма почувствовала теплые руки и сладкий запах клубники. Эти объятия никто не спутает. Объятия Матери. Кто угодно оживет в ее руках. Ведь Ведьму обнимает сама Жизнь.

Малахит ее глаз загорается. Она поднимает голову.

«Страсть, меня зовут Страсть. Вам пора бы и запомнить».

Once upon a dream в королевстве Рофляндия ожила еще одна ведьма.

Эпилог

Который раз она привыкает к новому Дому, к новому лесу, к новым любимым местам сбора того, что никогда бы не стали собирать люди. Ага! Ведьма видит то, что ей нужно. Наконец-то. Ночь уже теряет свои права, отступая, и времени остается только на возвращение домой, не боле. Ведьма ускоряется по направлению к кусту можжевельника. И тут между ветвями она видит огромные руки, способные дотянуться, кажется, до Луны. Мышцы бугрятся и перекатываются под белой кожей, покрытой темными волосами. Они вырывают из земли древко целого можжевелового куста вместе с гроздьями ягод и исчезают за соснами. Ведьма опешила. Эти Руки могли бы запросто схватить и сжать, раздробив ей ребра. Ведьма никого не должна бояться. Тем более в лесу. Но эти Руки она запомнила надолго и старалась больше не приближаться к Их кустам. Можжевельник она и в другом месте пособирает. Да и малинник здешний, не единственный в лесу.

Дикая малина требует больше сахара, чем садовая. И при счастливом разрешении ситуации, упущенные ягоды можжевельника придали бы хвойно-бальзамический вкус. Ведьма вздыхает. Каким бы оно ни было, варенье с вишневыми листьями уже собирается убежать. Но она вовремя пресекает попытки. Никто в этом доме не имеет права убегать. Ни молоко, ни варенье. Ведьма поворачивает голову. К двери подходят. И никто без предупреждения не подходит к ее дому так близко. Тяжелые шаги, скрип ступеней вверх и… запах крови. В просвете захудалых дверей ведьма видит те самые Большие Руки. А ведь она даже не успела составить завещание сестрам. Кашель. Ну, все серебро Хищности, однозначно. Скрип ступеней вниз. Пламя пусть получает все ее длинные юбки. Тяжелые шаги приминают осоку. А вот Мудрость, кажется, ничего не получит. Потому что ведьме больше ничего не угрожает.

Она облегченно прислоняется лбом к печи. Руки ушли, но запах крови остался. Ведьма подходит к окну. Тропинка из поваленной осоки держит путь прямиком в лес. На свой страх и риск ведьма приоткрывает дверь. На крыльце корзинка с мясом. Мелко порубленное для удобства. М-м-м, медвежатина. Ведьма задумалась. А куда запропастился ее старенький глиняный горшочек?