Творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка - Ф. Гладков

Есть одна особенность в творчестве Мамина-Сибиряка — это идея стихийной силы, задавленной, скованной в трудовом человеке, но рвущейся освободиться в моменты острых коллизий. Эта же сила у «хозяев золота», у охотников за богатством, у «дельцов» превращается в преступную страсть власти над людьми, взаимного пожирания, неуемного грабежа и алчного обогащения.

Превосходно выписаны у Мамина-Сибиряка чудесные русские женщины. Чистые, полные любви, самоотверженные девушки — Надежда Бахарева, Нюрочка Мухина, Устенька Луковникова, — одни из самых чудесных образов в русской литературе. Среди мечтающих о счастье и светлой жизни женщин Мамин-Сибиряк любовался мужественными, деятельными старообрядческими «старицами»: «скитское житье» делало их независимыми и давало простор их своенравным боевым натурам.

Своими многочисленными повестями и романами писатель как бы внушал читателю: вот этим труженикам, этим сильным и честным людям принадлежит будущее, в них, в этих закабаленных, удалых и искусных работниках, хранится и не умрет никогда любовь к труду и мятежная сила.

Очень своеобразны произведения Мамина-Сибиряка, посвященные историческим событиям на Урале. Эти повествования волнуют героической романтикой, изумительной цельностью богатырских характеров русских тружеников в их самоотверженной, беспощадной борьбе за свободу. Такие повести, как «Охонины брови», или страницы о пугачевской эпопее, — классические создания Мамина-Сибиряка. Такие поэмы мог создать только художник, который жил общей жизнью с народом, глубоко верил в его могучие силы, в его талантливость, в его неистребимое стремление к правде и справедливости.

И великой скорбью и гневом дышит такое его произведение, как «Братья Гордеевы». По капризу магната одного из горнозаводских округов два брата — дети заводского крепостного рабочего — были посланы за границу, где они получили высокое техническое образование. Культурные, даровитые молодые люди, мечтавшие о творческом труде, сразу же узнают ужасную правду: они — рабы, крепостными оказываются и их европейские жены. Невежественный, озверевший управляющий, сам крепостной раб, попавший «из грязи в князи», возненавидел этих образованных людей и за то, что они оказались «избранниками», и за то, что они стали учеными, и за то, что они явились одетыми «по-заграничному». Он раздавил их своей звериной лапой, бросил их на самую черную работу, травил их, подвергал телесному наказанию и в конце концов свел их в могилу. Но удивительно то, что, несмотря на трагизм этой истории, на гнетущие мрачные картины, чувствуешь, что автор не подавлен отчаянием и пессимизмом, а верит в грозную силу народа, в торжество правды, в светлое будущее.

Критики прошлого, неправильно трактуя творчество Мамина-Сибиряка, утверждали, что он поэт стихийности, писатель «безытоговый» и безнадежный пессимист, который ничего не видит в действительности, кроме звериной борьбы за существование, и ссылались на его высказывания по этому поводу. Но они совсем не поняли смысла его раздумий. Вот что писал Дмитрий Наркисович о самом себе: «Неужели можно удовлетвориться одной своей жизнью? Нет, жить тысячью жизней, страдать и радоваться тысячью сердец — вот где настоящая жизнь и настоящее счастье!» Эти слова не мог написать пессимист. Так горячо говорить мог только большой жизнелюбец. Его неудержимо влекла к себе живая жизнь и трудовое движение, и он всегда переживал радость от общения с сильными, смелыми, разудалыми людьми и создавал о них незабываемые поэмы. Воля к труду, тоска по труду, как свободному проявлению всех человеческих даров, — главный мотив его произведений о рабочих людях. И, конечно, неправы указанные критики, упрекающие Мамина-Сибиряка в том, что он не видел ничего положительного в жизни. А не он ли писал в своем автобиографическом романе «Черты из жизни Пепко»: «Несовершенство нашей русской жизни — избитый конек всех русских авторов, но ведь это только отрицательная сторона, а должна быть и положительная. Иначе нельзя было бы и жить, дышать, думать». И он искал это положительное, хотя и останавливался перед «роковыми росстанями», выбирал же верные «пути-дороженьки» и находил это положительное в простом трудовом народе, в котором и таились таинственные для многих родники. Находил он эти родники и в детях и в целомудренных душах. Его повести и рассказы о детях и для детей — одни из самых замечательных в русской литературе.

Мамин-Сибиряк прежде всего демократ, гражданин, воспитанный на учении Чернышевского и Добролюбова. Правда, он не свободен от некоторых народнических иллюзий, его еще пленяют утопические мечты о патриархальных временах несуществовавшего крестьянского благоденствия, но он уже смотрит трезво на современную действительность.

Скабичевский называл Мамина-Сибиряка русским Золя. Но, уподобляя Мамина-Сибиряка Золя и подчеркивая эмпиризм в творчестве этого выдающегося французского писателя, Скабичевский, при молчаливом сочувствии тогдашнего мещанского «общественного мнения», пытался свести, по сути дела, творчество своего соотечественника, правда, с оговорками, к натурализму. Впрочем, этот критик не раз менял свое отношение к писателю, который вспоминал об этом с негодующим сарказмом.

Аналогия между Золя и Маминым-Сибиряком не выдерживает критики. Правда, Дмитрий Наркисович мечтал о том, чтобы создать многотомную эпопею, подобную истории Ругон-Маккаров, и по охвату многих сторон жизни современной ему эпохи и по обрисовке типических представителей русского капитализма и трудящихся масс. Но критический реализм Мамина-Сибиряка существенно отличен от творческого метода Золя. Для Золя человек, кроме социальных условий, находится еще во власти наследственности, он проклят, он раб инстинктов.

Изображая события и сложнейшие коллизии, вскрывая характеры героев этих событий — денежных воротил, промышленных хищников, авантюристов — и в противоположность им обреченных на страдание, на рабство, часто на гибель простых, чистых сердцем людей — и крестьян и рабочих, — Мамин-Сибиряк в каждой строке своих произведений пламенно, страстно выражает свой гнев и непримиримую свою ненависть к угнетателям и разбойникам и глубокое сострадание к жертвам этих свирепых «хозяев жизни» этих кошмарных Мидасов, обращавших в золото слезы, муки и кровь подневольных тружеников. С какой любовью к этим труженикам, с каким горячим участием к их трагической судьбе пишет он каждую страницу, и как любуется он силой, мужеством, героизмом этих людей в часы их невероятной борьбы с бурной стихией или богатырских трудовых подвигов! В каждом своем романе Мамин-Сибиряк — участник всех событий, и всегда он — на стороне угнетенных, обездоленных, раздавленных страшной лавиной капитала.