Группа крови - Сергей Зверев

Виталий внимательно посмотрел в лицо девушки и улыбнулся.

– Как вас зовут? – спросил он, не узнавая собственный голос.

– Вика, – ответила она и в свою очередь поинтересовалась: – А вас?

– Виталий, – ответил Громов и только сейчас вспомнил, что красавица не одна.

Его взгляд с высоты огромного роста уставился на щупленького паренька. Барышня перехватила недовольный взор нового знакомого и, улыбнувшись, представила обескураженного спутника:

– Знакомьтесь – это вот мой двоюродный брат Гена.

У Виталия отлегло от сердца, и он искренне пожал протянутую ладонь, которая утонула в огромном кулаке пограничника.

– Не составите нам компанию, Виталий? – лукаво сверкнув голубыми глазами, спросила девушка.

Громов замялся, осторожно посмотрев на сидящего за липким столом седого полковника; тот, в свою очередь, наконец приблизился к молодым людям и сказал, обращаясь к лейтенанту:

– Всего доброго, Виталий. – На суровом лице Ремизова мелькнула мимолетная усмешка, а может, это только показалось. – Жду вашего звонка.

Фээсбэшник направился к выходу, кивнув на прощание новым знакомым Громова.

Неожиданно для себя самого пограничник бросился вслед удаляющемуся полковнику и догнал того на шумной и многолюдной улице.

– Валерий Олегович, подождите, пожалуйста. – Сочный бас недавнего выпускника звучал несколько приглушенно. – Я согласен.

Ремизов внимательно посмотрел в серьезные глаза парня и сказал:

– Ну что ж, я рад, что мы в тебе не ошиблись. Ты нам подходишь… группа крови у тебя наша, спецназовская. У тебя неделя отпуска, а в следующий понедельник встретимся на Лубянской площади, у бюро пропусков, – полковник скользнул взглядом по серому циферблату наручных часов, – в двенадцать ноль-ноль. Да, – как бы о чем-то вспомнив, добавил Ремизов, – будь, пожалуйста, в цивильном костюме и не вздумай отдать мне честь.

Собеседники улыбнулись и, пожав друг другу руки, разошлись в разные стороны.

Весь оставшийся день Виталий с Викой пробродили по Москве. Смекалистый брат девушки быстро сообразил, что третий – лишний, и под благовидным предлогом оставил их наедине. Время летело незаметно. Когда же вечерние сумерки опустились на засыпающий город, счастливый Виталий проводил Вику до дома.

Стоя у единственного подъезда огромного двадцатипятиэтажного дома, где жила Вика с матерью, они, взявшись за руки, молча смотрели в глаза друг другу. Любые слова были лишними.

– Ну, все, мне пора, – протяжно вздохнула блондинка и неохотно отстранилась от молодого человека.

– Подожди, – вымолвил смущенный парень занемевшими губами, – я хочу тебе сказать, что… Я… – Виталий злился на себя за то, что не мог сказать главного. – Я люблю тебя.

Вика вплотную приблизилась к Виталию и, встав на носочки, неумело поцеловала его в губы. Казалось, что безмолвные звезды приглушили свой яркий свет, окутав молодых фиолетовой вуалью, скрывая их от любопытных глаз; и только раскидистые ветви стройных тополей будто назойливо шептали: «Видели, видели… мы все видели…»

Наконец Вика вырвалась из объятий и побежала в сторону стеклянного подъезда, бросив на ходу через плечо:

– Я жду завтра твоего звонка…

Спустя минуту она скрылась за пружинной дверью охраняемого подъезда, а покинутый, но счастливый Виталий все стоял и стоял как завороженный, не в силах сделать даже короткий шаг.

Наконец, стряхнув с себя оцепенение, он бодро и весело зашагал по асфальтовой дорожке.

Троллейбусы уже не ходили, столичное метро закрылось, а в пустынных карманах не было ни гроша, поэтому пришлось идти через весь город пешком…

Что ни говори, а любой отпуск пролетает куда быстрей, чем хотелось бы. Неделя, любезно предоставленная полковником Ремизовым, пролетела, как короткие пять минут перекура. Виталий съездил в Костромскую область к поседевшей матери (к огромному огорчению пожилой женщины, блудный сын пробыл в родном доме всего два дня), а оставшееся время целиком и полностью посвятил любимой.

Вика познакомила кавалера со своей мамой, которая оказалась на удивление молодой и приятной женщиной. Маргарита Витальевна, так звали мать Вики, восприняла неожиданного друга единственной дочери сдержанно и тактично; внешнее дружелюбие не выдавало ее истинных чувств к молодому человеку – в компании старшей женщины Виталий постоянно ощущал некоторую неловкость и скованность, поэтому сократил время их общения до минимума.

Уединяясь с любимой девушкой в тесной комнате или прогуливаясь по вечерней Москве, он рассказал ей всю свою нехитрую биографию, опустив лишь некоторые живописные подробности армейской службы на Северном Кавказе и возможность будущей карьеры.

Вика как зачарованная слушала молодого человека, не отводя влюбленного взгляда от резко очерченных скул.

Кое-что девушка поведала и о себе – Виталий уже знал, например, что ей двадцать лет и она учится на четвертом курсе иняза и что в этом году ей предстоит годовая стажировка в Дрездене. Но самое главное – она еще никогда в жизни никого не любила так сильно, как его – Виталия.

Окрыленный откровенным признанием, Громов был готов свернуть горы и повернуть вековечные реки вспять, только бы удержать ее рядом с собой.

Какова же была их печаль и разочарование, когда настало неумолимое время расставаться. Виталий успокаивал плачущую Вику, хотя сам ощущал, как на растревоженной душе скребутся кошки, а к горлу подкатил предательский комок.

Долгий, глубокий и чувственный поцелуй поставил в их молодых судьбах неопределенное многоточие…

Микроавтобус с проблесковым маячком на крыше проехал Ленинградское шоссе и по длинному плавному съезду стремительно понесся на Окружную кольцевую дорогу в сторону Дмитровки. Сосед Громова, неулыбчивый прапорщик, зашторил окна.

Трудно было сказать, сколько именно прошло времени (часы у молодого лейтенанта сразу же отобрал суровый полковник), когда Виталий ощутил непрерывную тряску, – по всему было видно, что служебная машина уже съехала на колдобины подмосковной грунтовки.

Наконец скрипнули тормоза, и задняя дверца распахнулась. В лицо лейтенанту ударил сноп яркого солнечного света.

Спрыгнув на бетонный плац, молодой человек осмотрелся по сторонам. Огромная территория базы была обнесена высоким забором с геометрически четкими рядами колючей проволоки. По внешнему периметру стояли сторожевые вышки с вооруженной охраной. Единственное двухэтажное здание из серого кирпича сиротливо примостилось в центре, уставившись на прибывших слепыми окнами.

Широкие двери мрачной двухэтажки распахнулись, и навстречу Громову вышли двое среднего роста мужчин с крепко сбитыми торсами, оба они были в спортивных костюмах.

Их развязная походка никак не соответствовала образу лихого спецназовца ФСБ, который мысленно создал для себя молодой лейтенант.

Первым к ним приблизился кучерявый крепыш с выпирающими из-под белой футболки атлетическими мышцами. Его смеющиеся глаза пренебрежительно уставились на нового сотрудника, а огромный, лягушачий рот скривился в откровенно ироничной улыбке.

Второй был более сдержан и не проявил никаких эмоций к застывшему у армейского автомобиля новичку. Он лишь цепким взглядом окинул рослую фигуру Виталия, почесал привычным жестом крупную бородавку на горбатом носу и перевел радушный взгляд на улыбающегося полковника, протянув тому крепкую, мозолистую ладонь.

– Здорово, Рёма, – просто сказал он.

– Привет, – отозвался полковник и, поочередно пожав руки сослуживцам, представил им Громова: – Знакомьтесь – Гром.

Виталий был слегка обескуражен тем, что Ремизов назвал его школьную кличку, от которой он отвык за долгие годы воинской службы.

Поняв его замешательство, улыбающийся полковник объяснил:

– У нас как-то не принято представляться по званию или по фамилии, по крайней мере до тех пор, пока ты не станешь полноправным бойцом спецназа. – Дальше говорящий назвал прозвища мужчин в спортивных костюмах: – Это Крокодил, – полковник кивнул на нагло ухмыляющегося типа, – а его вот зовут просто – Академик. – Огромная ладонь Ремизова опустилась на покатое плечо невыразительного человека с бородавкой. – Теперь ты поступаешь в их полное распоряжение.

Крокодил вплотную приблизился к Виталию и сказал, зловеще цедя каждое слово сквозь плотно сжатые зубы:

– Начнем делать из тебя человека, Гром. – Он буквально выплюнул короткое прозвище растерянного новичка, как горькую пилюлю. – Спортсмен, говоришь?

Громов неопределенно пожал широкими плечами. У него возникло брезгливое чувство к этому улыбающемуся наглецу, однако, стараясь скрыть эмоции, он ответил:

– Кандидат в мастера по боксу, занимался рукопашным семь лет.

– Это хорошо, – чему-то вновь оскалился крепко сбитый Крокодил и, развернувшись в сторону кирпичного здания, бросил через плечо: – Пошли…