Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

В тот год, когда Зенобии исполнилось одиннадцать лет, она решила, что не отправится со своей семьей в традиционные зимние скитания. Пальмира вдруг стала для нее необычайно притягательным местом. Как она любила этот город с его улицами, огромными храмами, широкими вымощенными мрамором аллеями, с его великолепными магазинами и рынками! У каждого из этих рынков был свой, непохожий на другие и неповторимый запах: дубящейся кожи, духов; мокрой шерсти, которую подготавливают для прядения и крашения; чанов для окрашивания шелка; скота; пряностей и всевозможной экзотической пищи. Зенобия просто не смогла бы вынести нового расставания с этим городом!

С упрямой решимостью она спряталась, и теперь радостно поздравляла себя, убежденная, что ее не найдут.

— Зенобия! — голос Тамар эхом отдавался по пустому дому.

— Зе-но-би-я! Где ты, дитя? Ну, иди же, сколько можно прятаться от нас! Путешествие уже началось!

— Зенобия, ты ведешь себя глупо! — Голос Ирис все больше наполнялся раздражением.

— Иди сейчас же к нам!

Тихонько посмеиваясь, девочка скорчилась под огромной кроватью в спальне своего отца. Нет, в этом году она не хочет проводить зиму в этой проклятой пустыне! Только одни боги знают, как она ненавидит ее! Мили, мили и мили бесконечного песка! Длинные, скучные дни, голубое небо, безоблачное и неподвижное, словно каша. Она даже фыркнула от отвращения.

И эти козы! В то время как лучшая ее подруга Юлия Туллио проводила восхитительный зимний сезон в Пальмире, ходила в театры и на игры, она, Зенобия бат Забаай, вынуждена пасти этих бессловесных, вонючих коз! Это просто возмутительно! Бедави измеряли богатство человека количеством скота, которым он владел, а у ее отца было очень много стад. Но как же невыносимо всю зиму гоняться за этими глупыми, норовистыми козами!

Лишь ночи в пустыне очень интересные. Она любила то время, когда небо темнело и покрывалось звездами. Некоторые из них были такие яркие и большие, что, казалось, до них можно дотронуться. Отец научил ее читать звезды, и она знала, что, пока есть звезды на небе, она сможет найти обратный путь в Пальмиру даже из подземного царства Гадес.

— А, Зенобия! Так вот ты где!

Тамар протянула руку и вытащила девочку из-под кровати.

— Нет! — яростно сопротивлялась Зенобия. — Я не поеду! Я ненавижу эту пустыню! Ненавижу!

— Не будь глупенькой! — терпеливо отвечала ей Тамар. — Ведь ты — бедави, а пустыня — это наш дом. А теперь поедем, Зенобия! Ты же моя хорошая девочка!

И Тамар подняла ее на руки.

Но дерзкая девчонка вырвалась, и глаза засверкали недобрым огнем.

— Я бедави только наполовину, но даже эта моя половина не любит пустыню!

Тамар рассмеялась. Это правда, и в самом деле ей не в чем обвинять Зенобию. Она еще такая юная, и город манит ее к себе. Подошла Ирис, и Зенобия бросилась к своей прелестной матушке.

— Я не хочу ехать, мама! Почему мы не можем остаться здесь? Мы обе? Папа не будет возражать. Театральный сезон как раз начинается, и Юлия говорит, что этой зимой выступает прекрасная труппа танцоров и актеров из Рима.

— Наше место — рядом с твоим отцом, Зенобия! Ирис никогда не повышала голос, но тон его не оставлял сомнений в безусловности повиновения. Она погладила темную головку своего ребенка. Какой красавицей становится эта крошка, и как сильно она. Ирис, любит ее!

— А нельзя ли мне остаться с Юлией? Ее мама согласна. Неужели так необходимо, чтобы я пасла коз! — сделала Зенобия последнюю отчаянную попытку.

— Да, Зенобия! — последовал твердый и спокойный ответ. Однако едва заметная улыбка задрожала в уголках губ Ирис. «Бедная Зенобия», — подумала она. Теперь она знает, что чувствует ее дочь. Надо молчать, ведь сочувствие лишь подталкивает к бунту. Ирис тоже ненавидела пустыню, но за все эти годы она ни разу не призналась в этом вслух. Пустыня — часть жизни ее мужа, и выйдя за него замуж, она приняла ее. Она протянула дочери руку.

— А теперь пойдем, моя дорогая! Пойдем без дальнейших препирательств. Караван уже успел далеко уйти, а ведь ты знаешь, как я не люблю скакать галопом на верблюде! Ты же не хочешь, чтобы меня стало тошнить от тряски. Ну, пойдем же!

— Да, мама. — Зенобия вздохнула, побежденная. Они направились к двери, как вдруг услышали на лестнице за дверью спальни звуки чьих-то шагов. Тамар окаменела, почувствовав опасность. Потом, оттащив Зенобию от матери, толкнула девочку под кровать с ярко-красными атласными занавесями.

— Оставайся здесь! — торопливо прошипела она, — и, что бы ни случилось, не вылезай отсюда, пока я не скажу! Ты поняла меня? Не вылезай, пока я не позову тебя!

Прежде чем Зенобия могла выразить протест, дверь спальни рывком распахнулась. Из своего укромного места она не могла видеть, как в комнату ворвался отряд римских солдат.

Тамар быстро выступила вперед и сказала:

— Доброе утро, центурион!2 Чем я могу быть вам полезна? Центурион дерзко рассматривал ее, думая, что у этой женщины красивая фигура и большие мягкие груди, она выглядит чистой и здоровой.

— Чей это дом? — спросил он.

Тамар поняла его взгляд. Она молилась о том, чтобы ей удалось сохранить спокойствие.

— Это дом Забаая бен Селима, военачальника племени бедави, центурион. Разрешите мне представиться — Тамар бат Хаммид, старшая жена Забаая бен Селима, а эта, другая госпожа, — вторая жена моего господина, Ирис бат Симон.

— Почему вы одни? Где слуги? — голос центуриона звучал высокомерно.

— Я вижу, вы недавно в Пальмире, центурион. Бедави проводят в Пальмире лишь половину года. Другую же половину мы кочуем в пустыне. Мой муж уехал всего несколько минут назад.

Мы с Ирис проверяем, все ли в порядке. Ведь нельзя полагаться на рабов.

На минуту она сделала паузу, надеясь, что центурион удовлетворится и позволит им уйти. Однако, видя, что его намерения все еще не изменились, она решилась перейти в атаку.

— Могу ли я спросить, почему вы вошли в этот дом, центурион? Это не в обычаях римской армии — входить в частные дома в дружественном городе. Мой муж — глубоко уважаемый гражданин этого города, почитаемый всеми, кто его знает. У него есть римское гражданство, центурион, и он лично знаком с губернатором. Я также скажу вам, что Забаай бен Селим приходится двоюродным братом правителю этого города, князю Оденату.

Центурион сказал, не глядя на нее:

— Когда мы проезжали мимо, ворота были широко распахнуты, и так как мы увидели, что дом пуст, то решили проверить, не грабят ли разбойники собственность римского гражданина.

Он лгал, и оба они знали это. Когда Забаай уехал, он крепко запер за собой ворота. Тамар стало страшно, но она знала, что если покажет свой страх, то этим только побудит этих людей совершить то злодейство, которое они задумали.