«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962) - Дмитрий Кленовский

Вы пишете, что Вам надо сперва «найти подлинный и прочный путь в христианство из советского равнодушия к вопросам веры». Мне кажется, что именно антропософия, которая является христианским миросозерцанием, может как раз наилучшим образом привести к подлинному пониманию христианства (так было со мной), и притом особенно тех, кто, находясь в советских условиях, стоял от христианства в стороне. «Практическое» христианство — великая вещь, но оно не должно подменить или затемнить мистический его смысл. Вы правильно говорите о синтезе того и другого. Но вот что Вы больше хотите «разобраться в себе, чем в мире» — мне кажется неправильным. Как отделить себя от мира? И как понять себя вне мира? Тут тоже должен быть синтез, и как раз антропософия способна его дать.

В связи с нашим разговором об антропософии Вам, м. б., будет любопытно прочесть в только что вышедшем № 20 «Граней» мою статью: «Оккультные мотивы в русской поэзии нашего века»[29]. Я жду, между прочим, от нее всяческих неприятностей, ибо обычно от одного лишь слова «оккультизм» люди шарахаются как черт от ладана, к тому же в статье я рикошетом задеваю Адамовича и Терапиано[30], и последний наверняка вцепится мне в горло на страницах «Н<ового> р<усского> с<лова>», где он как раз рецензирует «Грани». Я даже долго колебался, прежде чем опубликовать статью, а редакция сопроводила ее оговоркой[31]. Все же, хорошо или плохо, но я затрагиваю в ней тему, которую, насколько мне известно, еще никто не затрагивал.

Ваше впечатление от моих стихов до и после 1946 вполне правильное с такой, впрочем, оговоркой: мое мироощущение, нашедшее свое выражение в стихах после 1946 г., было моим и раньше, но, очевидно, разного рода военные и послевоенные испытания (мы с женой пережили много тяжелого и даже страшного) его временно захлестнули. Я очень рад, что, перечтя теперь мои стихи, Вы ощутили их иначе, вероятно так, как я ощущаю их сам. Это встречаешь редко и особенно ценишь. Ведь объяснять себя и не хочется, и нетактично, это случается лишь в беседе «по душам», какая произошла у нас. Приблизить в этом же смысле к читателю Ходасевича, Гумилева, Волошина и др. и является как раз целью моей статьи.

Очень грустно, что учебная работа мешает Вашей литературной. «Гурилевские романсы»[32] я, конечно, не только знаю, но люблю. Но и помолчать поэту не плохо, а иногда даже и полезно. Молчание — не пустота: что-то оседает в душе и находит впоследствии свое выражение. Тем более что Вы еще молоды! Статьи Ваши представлялись мне всегда очень ценными. Вспоминая те из них, что появились после войны в русской прессе в Германии[33], я поражаюсь, как много Вы не только впитали в себя за годы пребывания вне СССР, но и привезли с собой оттуда, и притом не как литературный багаж, а как багаж душевный. От всего сердца желаю Вам дальнейших творческих удач!

Какое впечатление произвела на Вас ивасковская антология?[34] Если Вас можно было упрекнуть в том, что Вы «недопоказали» советскую поэзию, то Иваску, наоборот, можно поставить в вину, то, что он «перепоказал» эмигрантскую (в смысле, и у него и у Вас, количества авторов). Можно было, на мой взгляд, включить в сборник меньше авторов, но показать каждого полнее. Жаль, например, что в отношении таких поэтов, как Ходасевич и Цветаева, Иваск не последовал Вашему примеру и не представил каждого из них вдвое большим количеством стихов. Между прочим, под благодарностью Иваска жене за корректуру книги я не подписываюсь, ибо в моих стихах я нашел три «досадных опечатки».

Я очень тронут Вашим вопросом о том, как мне живется. На это можно коротко ответить: живем мы с женой как птицы небесные. Хуже всего, что мы оба болеем разными, нередко весьма мучительными, хроническими болезнями. Это лишило нас возможности как уехать за океан, так и работать здесь. Жена провела в 1950-51 гг. 17 месяцев в больнице и вернулась оттуда такой же больной, да еще с разрушенным сотнями инъекций сердцем. Ходит она на костылях. Вообще жизнь нас сильно потрепала, и это дает сейчас себя знать. Вот эти болезни еще хуже бедности, к которой мы уже привыкли. Искренне Ваш

Д. Кленовский

Я попросил изд<ательст>во «Freies Geistesleben» в Stuttgart послать Вам каталог антропософ<ских> книг. Это Вас ни к чему не обязывает. Вы просто сможете по названиям составить представление о многогранности антропософских тем.

5

5 апреля <19>54

Дорогой Владимир Федорович!

Вы меня очень порадовали своим письмом! У моей статьи будет много врагов, а потому я особенно дорожу ее друзьями.

В «Европейской ночи» есть, конечно, немало желчи, но все же светлейшие капли жалости к людям я лично ощущаю в этой книге почти повсеместно. Конечно, наряду с жалостью к людям, взятым в одиночку, Ходасевич испытывал отвращение к их, если можно так выразиться, соборным гнусностям. Таково отвращение в «Звездах» перед кабацким искажением четвертого дня творения (создания светил небесных). В данном случае Ходасевич клеймит человеческую пошлость в целом, но каждую из «сомнительных дев» в отдельности он, конечно же, пожалеет (смотри его «Лиду»: «Высоких слов она не знает…»). Мне представляется, что «Звезды» Ходасевича совсем иного порядка, чем приведенные Вами строки Баратынского, в последних уже, так сказать, хула на духа святого.

Не знаю, правда, как объяснить гумилевские «мраморные души»…[35] М. б., Гумилев имел в виду их тяжесть, холод, непроницаемость в земных условиях бытия? Или душа, тоже в земном ее бытии, представляется ему в прожилках, словно мрамор, в прожилках пока еще нерасторжимо пронизывающих ее естеств (тела эфирного, астрального и т. д.)? Это только догадки, экспромты… но что-то Г<умилев> хотел этим эпитетом сказать!

Из трех антологий[36] Чех<овского> изд<ательст>ва Ваша — лучшая, это неоспоримо. Если бы в ивасковской были представлены действительно достойнейшие, и притом широко (как это сделали Вы) — не так легко было бы заушать эмигрантскую поэзию в целом, как это происходит сейчас на страницах «Н<ового> р<усского> с<лова>» (статьи Нарокова[37] и Б. Анненского[38]). Эпиграф из «Бесов» для антологии Вы подобрали замечательно![39]

Сердечно благодарю Вас за намерение порадовать меня к праздникам посылкой! Поскольку Вы просите меня быть откровенным, скажу, что самым полезным и разумным видом помощи является денежный почтовый перевод, хотя бы и самый минимальный. Это освобождает отправителя от хлопот и экономит почтовую стоимость пересылки, которая намного выше стоимости перевода, получателю же дает возможность приобрести именно то, что ему в данный момент особенно нужно. К тому же посылка странствует больше месяца, т<ак> ч<то> яичко ко Христову дню не поспеет, а перевод дойдет за неделю. Ведь в Германии сейчас можно все купить, были бы деньги!

Шлем оба Вашей супруге и Вам наш сердечный привет и поздравления к приближающемуся светлому Христову празднику!

Искренне Ваш

Д. Кленовский

6

12 мая <19>54

Дорогой Владимир Федорович!

Сегодня пришел Ваш денежный перевод. От всей души благодарю за милую обо мне заботу, за щедрую помощь! Я глубоко тронут Вашим сердечным вниманием!

Мне было чрезвычайно интересно прочесть о Ваших предположениях относительно бессознательного, интуитивного происхождения оккультных прозрений Ходасевича. Такие же точно предположения существуют и у меня, и я хотел высказать их в моей статье, но воздержался, опасаясь, что они покажутся слишком смелыми (мне вообще все время приходилось «ехать на тормозах», дабы не отпугнуть не только читателя, но и… редакцию). Ваше предположение очень правдоподобно. Примеры таких интуитивных, впоследствии не повторившихся в творчестве тех же авторов, прозрений мы имеем в мировой литературе. Юный Andrea написал одно из замечательнейших произведений мистической литературы[40], а в дальнейшем оказался способен лишь на плоские и пыльные теологические общие места. Редкий поэт, который вправе таким называться, не испытал иногда вторжения какой-то внешней направляющей воли в свое творчество. Об этом, однако, как-то неловко заявлять публично… В результате вместо того чтобы сказать, что оккультизм отошел от Ходасевича, приходится говорить, что Ходасевич отошел от оккультизма, что совсем не то же самое.

Рецензию Терапиано я читал. Она написана в мягких, так сказать, тонах, я ожидал худшего. В сущности, он не «уступает» мне только Ходасевича. Доводы Терапиано неубедительны тем, что они снова и снова, как и его прежние, относятся к тому периоду творчества Ходасевича, когда этот последний (говоря все тем же «популярным» языком!) уже отошел от оккультизма. Пусть Терапиано трижды прав в своих наблюдениях, это никак не меняет того, что за 10 лет до них Ходасевич мыслил в своих стихах (сознательно или бессознательно) как оккультист, и этих стихов не зачеркивает. Я ведь не доказываю в моей статье, что Ходасевич был зарегистрированным и платящим членские взносы пожизненным членом антропософического общества! Как Вы тоже очень правильно выразились, дело тут не в названии! И статью я не озаглавил «Поэты-антропософы» или как-нибудь в этом роде, а всего лишь «Оккультные мотивы». Я отлично знаю, что для Брюсова оккультизм был преимущественно модной игрушкой, и к оккультистам в серьезном смысле этого слова его не причислю, но оккультные мотивы в его творчестве все же промелькнули, и я вправе их учесть.