Маркитанты демократии - Анатолий Клеменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начались приятные хлопоты вокруг гостя. Все-таки хорошо, когда тебя любят, когда рады твоему появлению и ты сам, хоть далеко не ангел, а приносишь счастье в дом. Кто еще в мире так безоглядно рад нам, кроме наших маленьких детей и родителей.
Мать отправила отца в магазин со списком продуктов, которые надо купить, и с наказом по пути зайти к Сане, сообщить о приезде брата, а сама принялась готовить угощение.
- Андрюшенька, как-то ты не так пахнешь, как раньше. Поездом, что ли, приехал? - поинтересовалась она.
- Был по делам в Свердловске, оттуда поездом удобней, - соврал он.
- А я Люську Болдыреву вчера видела, поперек себя толще, главбухом работает. Тобой интересовалась.
За Люськой следовала "встреча" с Соней, потом с Анькой, Анжелкой. Мать всех его прежних подруг постоянно держала в поле зрения. И ни у одной из них, по ее мнению, жизнь не удалась, потому что ни одна из них не замужем за самым красивым, за самым умным мужчиной - ее сыном.
Пришел Саня с женой. В кухне стало тесно, и братьев выпроводили в комнату, где стол стоит посередке и из-за этого комнату называют "залой".
В зале Саня как фокусник то ли из кармана, то ли из воздуха, то ли из ящика комода достал бутылку водки. Мать, у которой талант - знать, чем в данный момент занимаются ее дети, принесла тарелку с нарезанной колбасой и солеными груздочками.
- Ты, Санька, с детства шнырой был, ничего от тебя не спрятать, укорила мать младшего.
Братья засмеялись, налили по рюмке и выпили. Вокруг початой бутылки вскоре стали возникать тарелки, тарелочки, салатницы. Пельмени в предложенном матерью меню были заменены на манты, поскольку Зина недавно купила специальную посудину для варки на пару. К приходу отца стол был сервирован и дополнен красным вином "Лидия", лимонадом, пивом и фруктами из овощного магазина. Когда расселись, отец сказал:
- Спасибо, сынок, что родителей не забываешь. Дай Бог, чтоб и ваши дети вас помнили.
Он имел в виду Алешку.
Выпив рюмку, отец почувствовал себя коммунистом, хотя, в отличие от сына, никогда им не был, и задиристо спросил:
- Когда же коммунисты вас наконец свергнут?
- Тю, старый! Андрюшеньку за что свергать, он что, президент или буржуй? - оборонила мать сына.
- Буржуй! - настаивал отец.
- Пускай свергают и экспроприируют, - ответил со смешком Андрей.кстати, коммунисты в своей программе утвердили право на частную собственность.
- Ну, опять затоковали, - проворчал Саня, - а тут водка стынет. Андрюха, скажи и ты чего-нибудь.
- За вас, наши дорогие родители! Дай вам бог здоровья и детей не пьяниц! - сказал Андрей.
- Слава Богу, вы у нас не какие-нибудь алкаши. Мне все соседки завидуют: у тебя, Катерина, сыновья самостоятельные.
У матери слово "самостоятельный" - высшая оценка. Вторая рюмка подвигла отца на тему о золоте партии, но Зина - не первый год замужем - вдруг затянула любимую песню родителей "На Муромской дорожке". И сразу отец забыл про политику, выпрямился, посерьезнел. Он считает, что загубил в себе певческий дар, потому как не учился пению и не знает нотной грамоты. У него баритон с эстрадной хрипотцой. У матери голос тонкий, нетерпеливый, то норовит обогнать баритон, то отстанет, то пристроится рядом, выплетает узоры, завлекает внимание слушателей. Андрей любит слушать, как поют родители. Какое славное сегодня у него застолье: без визга, ора, без пьяных разборок и стрекота радиотелефонов.
Пришла с улицы племянница Ксюша и, получив подарки, уселась дядьке на колени. Она белобрысая, голубоглазая, курносая - бусыгинская порода, как говорит мать - ядовитая. Но вот род на глазах тает. Лена, родив Алешку, больше рожать не захотела. Может, отсюда и выглянула их беда.
- Слышь, Саня, а чего у нас так мало детей? - спросил он.
Саня покашлял, а Зина призналась, что к осени детей будет больше. Суеверная мать тему сразу закрыла.
Спал он на родительской кровати, на перине. Через сетку в окне старались прорваться комары, пока он при свете настольной лампы просматривал местные газеты, по привычке вылавливая в них информацию о том, что и у кого можно купить дешевле. Его интересовали бензин, лес и пшеница. Но, вспомнив, что теперь все это ему не нужно, газеты бросил, выключил лампу, послушал, как засыпает родной город, и сам заснул.
Второй день гостеванья - самый трудный: надо встречаться с Леной, а иначе ему и с сыном не повидаться. Это день его вины.
Мать на завтрак напекла блинчиков с мясом и переживала, что они остынут, пока сыночек "раскачивается". Андрей долго чистил зубы, долго брился, потом плескался под душем - набирался решимости начать трудный день.
- По делам пойдешь? - спросила мать, глядя, как он управляется с блинчиками.
- А папа где? - не ответив, спросил он.
- А то не знаешь! Каждое утро для здоровья ходит к своему магазину с марками, к открытию. На даче все зарастает, а ему - трын-трава, лупу в карман - и айда!
- Филателия, мама, не только благородное увлечение, но и прибыльное. Почтовая марка сегодня стоит рубль, а через год - два.
- Так у нас теперь все, чего ни коснись, сегодня - рубль, завтра десять. Привел бы Алешеньку, соскучилась я по нему. Иногда прихожу к их дому и дожидаюсь, когда он выйдет, а зайти к ним робею, вроде как виноватая перед ней, перед Леной.
- Ты его вынянчила, и вдруг - неудобно.
Мать вздохнула, как бы давая понять, что в том, что он путался в Москве с кем ни попадя, есть и ее вина - недовоспитала. Пока дело ограничивалось вздохами, он поспешил уйти, потому что за вздохами последуют упреки и наставления. И все-таки мать удержала его на пороге, чтоб сказать:
- Если не хочешь сходиться с Леной, найди другую женщину, тебе без узды нельзя, ты весь в деда, в тятю моего, уж мама с ним намучилась, такой бабник был. Женись, Андрюша, но гляди, чтоб не попадалась какая-нибудь захлюстайка...
Лена с Алешей жили на улице Декабристов, в трехкомнатной квартире, которую он получил в начале перестройки из директорского фонда, когда окончил заочно Высшую партийную школу, работая начальником цеха. Квартира была отделана так, словно он уже был в номенклатурной обойме. Так что с квартирой Лене повезло, если не повезло с мужем. Теперь в тридцатиметровой гостиной посреди стоит кульман. Лена перед его приходом чертила. На ней был знакомый халатик в белых розах, волосы стянуты резинкой, лицо усталое, постаревшее, без прикрас.
- Вот, пофартило с халтурой, - кивнула она на приколотый к доске лист, - черчу особняк для нового русского.
- А институт?
- Разогнали в бессрочные отпуска - нечего проектировать. Кофе будешь?
Прошли на кухню. Он сел на бывшее свое хозяйское место - спиной к балконному окну.
- Они все почему-то любят колонны, - снова вспомнила своего заказчика Лена, ставя на плитку "турчанку".
Андрей вспомнил свой бывший особняк с колоннами и капителями. Если бы не было колонн, ему бы нужной цены за особняк не дали, и пришлось бы продать "логово".
- Хорошо заплатил? - спросил он.
- Куда там! За десятку готов удавиться. Пришлось смету составлять. Но сейчас и такой заказчик - удача, безработных проектировщиков - как нищих на Центральном рынке, за гроши готовы пластаться... - она неожиданно замолчала - поймала себя на том, что жалуется на жизнь не подруге, а бывшему мужу, явившемуся, может быть, с недобрыми намерениями, и поджала губы, словно замкнула слова.
Кофе был дешевый, жиденький, и Андрей подумал, что на те деньги, которые он оставляет ей всякий раз для сына, она могла бы покупать кофе получше и заваривать покрепче. И тут он сделал ошибку, посчитав, что вот он момент, когда можно предложить Лене сойтись.
- Лена, Алеше отец нужен... и тебе одной трудно, и мне - без вас. Может, простишь?
Вот она, минута ее торжества! Вот чего она ждала, зарабатывая гроши за чертежной доской, потребляя третьесортный кофе, отказавшись от алиментов.
- А я-то думаю: почему нет за окном черной "Волги" и почему от тебя не пахнет алкоголем? Прогорел бизнесмен и сразу о семье вспомнил, о сыне, которого надо воспитывать. Поздно, он уже воспитан, и, слава Богу, не тобой.
Торжество сделало ее совсем некрасивой. Он предполагал такой вариант разговора, но не предполагал поступка: Лена достала из кухонного шкафа металлическую коробку, из коробки - стянутую красной резинкой пачку долларов и положила перед ним.
- Тут все твои пожертвования, ровно три тысячи, можешь пересчитать. Не возьмешь - отправлю на московский адрес, тебе на бедность.
- Я там уже не живу.
- Это не имеет значения. Нам ворованного не надо.
- У кого ворованного? это заработанные деньги, и я оставлял их не для тебя, а для Алешки.
- Мы с Алешей так решили.
- Зря ты настраиваешь сына против меня... - он почувствовал подступившую злость (стало быть, ему говорить больше нельзя - сорвется) и понял, что деньги надо взять.
Ушел, хлопнув дверью.
Сын играл во дворе в футбол. Андрей издали наблюдал за ним. Вот Алеша забил гол и, победно вскинув руки, запрыгал, как это делают профессионалы, когда забивают решающий гол в решающем матче. Но сверху, с балкона раздалось: