Путешествие без карты - Грэм Грин

«“Я” сорокалетней давности — это не теперешний “я”», — сказано в «Путях спасения». Грэм Грин, в самом деле, сохраняя верность определенным принципам, менялся со временем. Ибо без обостренного чувства времени, по его мнению, не может обойтись ни один настоящий писатель. И, отправляясь на страницах мемуарных книг в Страну Воспоминаний, он старается как можно точнее воскресить приметы «утраченного времени» и свои прежние мысли, переживания, побуждения, претворившиеся в романы. Правде отдается предпочтение перед поэзией.

Память, ты рукою великаншиЖизнь ведешь, как под уздцы коня,Ты расскажешь мне о тех, кто раньшеВ этом теле жили до меня…

Перечитав спустя полвека (чего он обычно не любил делать) собственный ранний роман «Поезд идет в Стамбул», Грин отметил: «…старый писатель приветствует своего молодого предшественника с известной долей уважения». Уважение это — несмотря на то, что «старый писатель» попутно обнаружил в книге множество недостатков — вполне заслуженное. Уже в то время автор основательно овладел литературной техникой. Изданный в 1932 году «Поезд идет в Стамбул» — первый из так называемых развлекательных романов, но отнюдь не дебют Грина. До этого им было опубликовано уже три романа, а еще раньше, когда он учился в Оксфорде, — сборник стихов «Журчащий апрель».

«Поэтами рождаются…» Но вот когда и как человек осознает, что он рожден именно поэтом? Вглядываясь в «тех, кто раньше в этом теле жили» до него, Грин поведал, как это произошло с ним. То, что ему уготована писательская судьба, и никакая иная, он ясно почувствовал лет в четырнадцать, когда ему в руки попала «Миланская гадюка» Марджори Боуэн. Увлекательный, полный красочных сцен исторический роман об Италии эпохи Возрождения вдруг открыл мальчику его призвание, а также дал в доступной для детского сознания форме начальное представление о невероятной противоречивости человеческой натуры, об идущей испокон веку борьбе добра со злом в душах людей и о тех принципах мироустройства, согласно которым «лишь движение маятника вселяет уверенность в конечное торжество справедливости».

С той поры Грэм Грин ощутил настоятельную потребность писать. История была его любимым предметом, и, давая волю буйной фантазии, он заполнял тетради мрачными рассказами о прошлом, полном трагизма, жестокости и романтики. Вскоре попробовал свои силы также в драматургии: небольшие одноактные пьесы получились в том же духе (но, начиная с 50–х годов, Грин завоюет признание и как драматург). Тяга к густой сентиментальности и пышной цветистости прозы сохранилась, когда юный автор обратился к современным сюжетам. Тем не менее, рассказ о горестной смерти одинокой женщины, озаглавленный «Тиканье часов», был опубликован в школьном журнале, а потом даже перепечатан в городской вечерней газете, откуда пришел чек на три гинеи — первый гонорар.

Осенью 1922 года Грин поступил в Бэйллиол — один из лучших колледжей Оксфордского университета. Здесь он отдал дань поэзии — сочинял и иногда печатал в периодике стихи, которые вышли потом отдельным сборником. Студентом, дабы излечиться от неудачной любви, он засел и за свой первый роман, никогда не увидевший света, — печальную историю темнокожего ребенка, появившегося у белых родителей. Таким образом, уже в первом крупном произведении Грина проявилась его склонность к парадоксу как средству постижения действительности (на выборе сюжета сказался также тогдашний всеобщий интерес к учению Менделя о наследственности).

С Оксфордом связан еще один эпизод биографии Грина. В девятнадцать лет он стал там кандидатом в члены Коммунистической партии Великобритании, но вскоре отошел от нее. Представление о марксизме имелось тогда у него весьма туманное, и вступление в партию диктовалось отнюдь не твердыми политическими убеждениями (хотя взгляды его были достаточно левыми), а тайной надеждой бесплатно посетить Москву и Ленинград. Уже в то время проявлялось «ненасытное любопытство» Грина. Попасть в 20–е годы в Советский Союз кратковременное пребывание в компартии ему не помогло, но вот поездки в Америку впоследствии сильно затрудняло. Дело в том, что спустя много лет, уже будучи знаменитостью, он рассказал об этой истории корреспонденту журнала «Тайм» — и сразу попал в США в «черный список», ФБР завело на него досье. Отныне для въезда в страну ему требовалось специальное разрешение, а в визу вносилось особое обозначение, выдававшее «неблагонадежность» ее владельца. И так продолжалось довольно долго, вплоть до времен Кеннеди…

После окончания университета более полугода Грин не мог найти себе постоянной работы. Он попытался поступить в «Азиатскую нефтяную компанию», но неожиданно плохую службу ему сослужила репутация поэта. Так, на удивление, случилось, что директору оказался известен тоненький сборник стихов оксфордского выпускника, изданный тиражом всего в триста экземпляров, а он твердо придерживался мнения, что у чиновников компании не должно быть никаких побочных интересов. Поэзия же и нефтяной бизнес казались ему вещами несовместимыми. Как ни пытался Грин свалить все на «грехи молодости» и заверить, что ныне абсолютно равнодушен к литературе, директор остался непреклонен. Он, видимо, прекрасно знал, что человек, одержимый демоном сочинительства, неизлечим.

Всего пару недель продержался Грин и в «Британско — американской табачной компании», намеревавшейся отправить его в Китай. Наконец он нашел себе место в робингудовском Ноттингеме, где получил возможность приобрести в городском еженедельнике журналистские навыки. Все бы было замечательно, если бы не одна маленькая подробность — денег там не платили. Но пришлось согласиться на это нелегкое условие (родители продолжали оказывать поддержку), так как ни одна столичная редакция не приняла бы в штат новичка.

В Ноттингеме состоялось не только журналистское крещение Грэма Грина, но и произошло событие, наложившее существенный отпечаток на всю его жизнь: в начале 1926 года он принял католичество. Поводом для такого поступка послужило то обстоятельство, что его невеста Вивиен была католичкой; но имелись и более веские причины: приходскому священнику удалось убедить начинающего писателя в том, что католическая религия ближе к истине, чем протестантская. Согласно традиции, при вступлении в лоно католической церкви полагалось принять новое имя, и — в этом весь Грин! — он избрал для себя имя Томас (Фома), подчеркнув при этом: не в честь святого Фомы Аквинского, а в честь апостола Фомы, прозванного неверным за то, что усомнился в Воскресении распятого Христа.