До тебя - Пенелопа Дуглас

Барахло, которое обычно лежало на тумбочке, валялось на полу, но в этом не было ничего необычного – я всегда устраивал бардак, когда напивался. И если не обращать внимание на некоторый беспорядок, в комнате было тихо и спокойно.

Я сделал долгий выдох и снова набрал воздуха в грудь, пытаясь немного замедлить пульс, а сам продолжил инспектировать комнату. Только описав полный круг, мои глаза наконец остановились на выпуклости под одеялом рядом со мной. Пытаясь не обращать внимания на похмельную боль между глаз, я приспустил одеяло, чтобы посмотреть, кого я по глупости – или по пьяни – оставил у себя дома на всю ночь.

Чудесно.

Еще одна гребаная блондинка.

О чем я, блин, думал вообще?

Блондинки были мне не по вкусу. Они всегда казались слишком хорошими. Ничего особенного или хотя бы сколько-нибудь интересного. Чересчур правильные.

Обычные милашки, такие обычно живут по соседству.

Кому такие нужны?

Но последние несколько дней – когда мне снова начали сниться кошмары – я буквально помешался на блондинках. Словно испытывал какую-то нездоровую тягу к саморазрушению из-за той единственной блондинки, которую так любил ненавидеть.

Однако… Надо признать, что эта девчонка под одеялом очень даже ничего. Гладкая кожа, красивая грудь. Она вроде говорила, что вернулась на лето из университета Пердью. А я вроде и не сказал ей, что мне шестнадцать и я еще учусь в школе. Может, ошарашить ее, когда она проснется. Исключительно ради забавы.

Я откинул голову на подушку. От боли я даже не мог улыбнуться, хотя меня позабавила мысль о том, в какой шок придет девица, узнав правду.

– Джаред? – Моя мать постучала в дверь, и я резко поднял голову и поморщился – так застучало в голове.

Лоб и виски разрывало так, словно кто-то всю ночь втыкал мне в голову вилку, и сейчас мне меньше всего хотелось иметь дело с матерью. Но я все равно встал с кровати, пока девчонка не проснулась. Приоткрыв дверь, я через щелку посмотрел на мать, призывая на помощь все свое терпение.

На ней были розовые штаны и облегающая футболка с длинными рукавами – по правде говоря, совсем неплохо для воскресенья, – но все, что выше, было как обычно запущено. Волосы кое-как собраны в пучок, тушь, не смытая накануне, размазана под глазами.

Еще неизвестно, у кого из нас похмелье было сильнее. Единственная причина, по которой мать встала раньше меня и уже бродила по дому, – это потому, что у нее в этом деле было больше опыта.

Однако стоило ей привести себя в порядок, как в глаза сразу же бросалось, что мама еще очень молодая. При первой встрече большинство моих друзей принимали ее за мою сестру.

– Что тебе надо? – спросил я.

Наверное, хочет, чтобы я ее впустил. Но об этом и речи быть не могло.

– Тэйт уезжает, – сказала она мягко.

Сердце глухо забилось у меня в груди.

Что, сегодня?

И вдруг словно чья-то невидимая рука распорола мне живот, и я съежился от боли. Не знаю, похмелье было тому виной или слова матери, но мне пришлось сжать зубы, чтобы сдержать подступившую к горлу желчь.

– И что? – пробормотал я, явно переигрывая.

Мать закатила глаза.

– А то, что ты бы поднял задницу и попрощался с ней. Ее не будет целый год, Джаред. Вы когда-то дружили.

Точно, до того, как два года назад… Тогда летом, перед тем как пойти в девятый класс, я поехал к отцу, а вернувшись, понял, что я совсем одинок. Мать… я никогда не мог на нее положиться, отец оказался чудовищем, а Тэйт… разве она была моим другом?

Я покачал головой, а потом захлопнул дверь перед носом у матери.

Ага, как же, сейчас побегу обнимать Тэйт на прощание. Подумаешь! Я рад, что от нее избавлюсь.

Но в горле встал ком, который я никак не мог проглотить.

Я привалился спиной к двери. На плечи будто опустилась гора кирпичей. Я и забыл, что Тэйт сегодня уезжает. После той вечеринки у Бэкманов два дня назад я почти не просыхал.

Вот дерьмо.

Я услышал, как снаружи захлопали дверцы машины, и приказал себе оставаться на месте. Мне не нужно ее видеть.

Пусть себе учится за границей, во Франции. Ее отъезд – это, черт побери, лучшее, что может случиться.

– Джаред! – позвала мать снизу, и я тут же напрягся. – Пес выбежал на улицу. Тебе лучше сходить за ним.

Прекрасно.

Спорим, она специально выпустила проклятого пса? А еще спорим, она открыла именно переднюю дверь? Я с такой силой свел брови к переносице, что мне снова стало больно.

Натянув вчерашние джинсы, я широко распахнул дверь – плевать на девушку из Пердью, – и сбежал вниз по лестнице.

Мать ждала у открытой передней двери с поводком в руках и с такой улыбкой на лице, будто придумала нечто гениальное. Выхватив у нее поводок, я вышел на улицу и направился во двор Тэйт.

Мэдмэн когда-то был и ее собакой тоже – куда еще ему бежать?

– Ты пришел попрощаться? – говорила Тэйт, опустившись перед псом на колени. Она стояла на газоне перед домом, а рядом был припаркован «Форд Бронко» ее отца. Я застыл на месте, услышав ее восторженный смех. Мэдмэн тыкался носом ей в шею, а Тэйт радостно улыбалась, зажмурившись от удовольствия.

Ее кожа цвета слоновой кости переливалась в лучах утреннего солнца, а пухлые розовые губы были приоткрыты, обнажая ряд идеальных белых зубов.

Пес, судя по всему, тоже был счастлив и бешено вилял хвостом, а я вдруг почувствовал себя непрошеным гостем.

Они были похожи на влюбленную парочку. У меня в животе что-то екнуло.

Черт возьми. Я сжал зубы.

Как ей это удавалось? Почему я всегда чувствовал себя счастливым, когда видел счастливой ее?

Я крепко зажмурился.

Тэйт продолжала болтать с псом.

– О, да, я тоже люблю тебя! – Она будто говорила с маленьким ребенком, сюсюкала и все такое, а Мэдмэн тыкался в нее носом и лизал лицо.

Он не должен так любить ее. Что она вообще сделала для него за последние два года?

– Мэдмэн, ко мне! – рявкнул я, хотя на самом деле не был так уж зол на пса.

Тэйт перевела взгляд на меня и встала.

– Ты и с ним теперь ведешь себя по-свински? – нахмурилась она, и именно в этот момент я заметил, во что она одета.

На ней была футболка NineInch Nails, которую я подарил ей, когда нам было по четырнадцать. В груди у меня почему-то защемило.

Я и забыл, что у нее есть такая футболка.

Ну, ладно… не совсем так. Просто не думал, что она ее сохранила.

Хотя Тэйт, вероятно, даже не помнила, что это я ее подарил.

Я опустился на колени, чтобы пристегнуть поводок к ошейнику Мэдмэна, и улыбнулся одними уголками губ.

– Ты снова разговариваешь, Татум.

Я больше не звал ее Тэйт. Она терпеть не могла имя «Татум», и именно поэтому я называл ее так.