Один день - Иван Василенко

— Замечательно! — вырвалось у Ивана Петровича. — Это ведь очень тонкая работа.

— Такая тонкая, такая тонкая! — зажмурилась Галя. — Вот посмотрите на, этот ходовой винт. — Она коснулась пальцем отшлифованного до блеска валика с ленточной резьбой. — Да это же только токарю шестого разряда под силу.

— А почему он такой маленький? — спросил Воронкин и тоже погладил станок ладонью.

— Чтобы обрабатывать на нем детали для самых точных механизмов. Да и в поход его удобно взять с собой в какую-нибудь экспедицию научную.

За Воронкиным к станку потянулись и другие ребята и принялись ощупывать его.

— А ты можешь на нем работать? — спросили ребята. Галя снисходительно улыбнулась:

— Мы, токари, его делаем, да чтоб не уметь на нем работать! — И тут же поправилась: — Конечно, не одни токари, а и фрезеровщики еще, и слесари-универсалы. Работы всем специальностям хватает. Теперь, ребята, так скажу: прошло только два года, как я в ремесленном училище, а мне кажется, что я уже взрослая. Как прочтем мы в газетах, на сколько наша страна перевыполнила свой план, так и заволнуемся. Я в своей группе комсорг. «Девочки, — говорю я своим подругам, — а что, сильней мы сейчас, чем три месяца назад? Сильней. Прочней стал мир? Прочней. Ближе мы стали к коммунизму? Ясно, что ближе; Вот, девочки, что мы с вами сделали! Ведь это и мы делали, правда, девочки?»

— Пра-вда! — хором ответили за отсутствующих Галиных подруг ребята.

— Ну вот! — улыбнулась Галя, и опять на щеках ее появились ямочки. — А я еще и в вечерней школе учусь. Что вы тут проходите, то и я.

Она развернула журнал «Производственное обучение» и опять обратилась к собранию:

— Ребята, я вам загадаю загадку. Слушайте. «Лекционный зал Политехнического музея в Москве. Седоволосые ученые с мировым именем, инженеры, студенческая молодежь и рабочие металлургических заводов столицы внимательно слушают лектора. На кафедре рослый, широкоплечий юноша. Он рассказывает о сложных технологических процессах в металлургическом производстве, приводит цифры, формулы, иллюстрирует свой доклад примерами». Ну-ка, ребята, отгадайте: кто был этот юноша, которого слушали ученые?

Все озадаченно молчали. С торжеством в голосе Галя сказала:

— Это был знатный сталевар завода «Серп и молот», бывший ученик ремесленного училища, лауреат Сталинской премии Виталий Константинович Михайлов, вот кто! А вы, наверно, подумали, что какой-нибудь знаменитый ученый, да? Нет, ребята, теперь и рабочие двигают вперед технику, да еще как!

И Борису больше не казалась Галя неприметной. Правда, он по-прежнему не замечал, какие у нее глаза и волосы, но все равно узнал бы теперь ее из тысячи других девушек.

Иван Петрович смотрел на Галю и в такт ее словам качал головой.

— Все правильно, все правильно, — сказал он; взяв слово последним, — Только не ставьте вопрос так: что лучше — быть токарем или астрономом? Стране нужны и токари, и ученые-математики, и штукатуры, и астрономы, и композиторы. Важно, чтобы в каждую профессию человек вкладывал весь свой пыл, всю душу, весь энтузиазм. Как Галя Кленова. Давайте же скажем ей спасибо за то, что она пришла к нам.

Ребята дружно, захлопали.

Дома Борис застал маму в волнении. Увидя сына, она сказала:

— Наконец-то! Мне надо идти с депутатами обследовать краеведческий музей, тут отцу пришла телеграмма, а Антошку не на кого оставить. Садись обедать, а я соберусь.

Мама — депутат райсовета, и ей всегда некогда.

— Телеграмма пришла? — обрадовался Борис — Покажи!

— Пришла, пришла, — ответила мама с гордостью. — Вот на столе лежит. Как, уже нет? Ну, значит, Антошка взяла!

Антошка сидела на диване, поджав под себя ноги, и водила пальцем по раскрытой телеграмме.

— Я прочту, — сказала она. — Вот слушай: папе Семену Петровичу…

В последнее время Антошка всех обманывает, будто она умеет читать. Боря взял у нее телеграмму и быстро прочитал. Телеграмма била в два адреса: отцу и главному инженеру завода. В ней стояло: «Расчет показал пригодность вальцов изготовления барабанов толщиной стенки девяносто. Машининститут. Коробейников».

— Хочешь, я отвезу папе на завод? — предложил Борис маме. — Вот он обрадуется.

— А с кем Антошка останется? Я ведь тоже ухожу.

— Антошка пойдет со мной. Пойдешь, Антошка? Четверть часа спустя Борис и Антошка уже шагали по Саламатинскому переулку. Это самый унылый переулок в городе: в нем нет ни одного дерева — все погибли во время войны. Но в этот день переулок выглядел необычно: по обе его стороны юноши и девушки рыли землю. Около круглых ям вырастали бугорки черной земли и желтой глины, а между ямами лежали саженцы с мелкими ярко-зелеными листочками. Прохожие спрашивали: «Что же это вы, товарищи студенты, так поздно?», на что юноши отвечали: «Ничего, у нас примутся». — «Может, и примутся, — соглашались прохожие: — май — сажай».

Антошка остановилась перед одним студентом в очках, который, вонзая лопату в землю, с натуги произносил: «Кэх!», и принялась в упор рассматривать его.

— Боря, — спросила она, — а зачем он кэхает? Он простудился? Да?

Студент сделал свирепое лицо:

— Это: что за разновидность? Садись на лопату — я сейчас тебя на крышу заброшу!

Антошка так бросилась бежать, что розовый бант в ее волосах забился, как бабочка.

Вообще ходить с Антошкой хлопотно. Чтоб сократить путь, они пошли через рынок. Там собирался вечерний базар. Один за другим подъезжали колхозные грузовики и становились в ряд. Целая улица из грузовиков получилась на площади. Пронзительно кричали поросята, гоготали гуси, попискивали желтенькие, привезенные прямо из инкубатора цыплята. Пахло укропом, петрушкой, травой. Антошка остановилась перед деревянным решетчатым ящиком, что стоял на земле около грузовика, и, хотя Борис тянул ее дальше, принялась дразнить петуха: «Петушок-дурачок, петушок-дурачок!» Петух из ящика: «Ко-ко-ко-ко? Ко-ко-ко-ко?» Будто спрашивал: «Кто-кто-кто-кто?» Антошка опять: «Петушок-дурачок, петушок-дурачок». И вдруг — шшурк!.. Как взвился петух, над ящиком — да на Антошку: раз-раз-раз. Три раза клюнул ее в плечо. А крылья растопыренные, страшные. Антошка — в слезы, Борис — петуха за крылья. Словом, скандал получился.

— Ты если со мной пошла, — сказал, рассердившись, Борис, — так веди себя смирно! Безобразие какое!

Антошка ответила, что она не сама пошла, а он ее взял с собой и теперь ругается. Все же она присмирела и от Бориса больше не отставала.

Два квартала они прошли спокойно, а потом опять происшествие. Но тут уж Антошка была ни при чем.

Они увидели огромный металлический столб с перекладиной. Лежал он плашмя. Казалось, что какой-то сказочный великан раскинул руки накрест и спит прямо на улице. Под нижним концом столба была вырыта яма. Около столба суетился короткий, толстый человек. Он что-то говорил рабочим. Прикрепив к столбу длинный трос, они другой его конец привязали к крюку грузовой машины, в которой сидело много взрослых и ребят. Машина отъехала подальше от столба.

Увидя Бориса с Антошкой, толстый человек крикнул:

— А ну, в машину! Живо!

Рабочие тоже закричали:

— Садись, ребята, не бойся…

И не успел Борис разобраться, в чем тут дело, как оказался с Антошкой в машине.

— А куда мы поедем? — спросила Антошка. Ребята дружно засмеялись, но одна девочка, постарше других, объяснила:

— Никуда. Мы тут будем. Сейчас машина двинется и поднимет фонарный столб. А мы сюда сели для тяжести — чтоб столб не потянул машину назад.

И Борис вспомнил, что говорила недавно мама за обедом. Она говорила, что горсовет решил установить к 20 мая везде новые столбы с кронштейнами, что уже доставлены молочно-матовые фонари и они протянутся по улицам, как огромные жемчужные ожерелья.

— А почему не лебедками? — спросил Борис девочку. — На других улицах, я видел, лебедками ставят.

— А где их столько взять, лебедок, когда работа идет по всему городу сразу! — сказала пожилая женщина.

Ребята заспорили. Одни говорили, что красивей их города на свете нет, другие, что Москва и Ленинград, пожалуй, будут красивей. Да вот еще — Киев.

— А наша улица все равно самая красивая, — сказала Антошка.

Потом стали спорить о домах и о цветочных клумбах во дворах.

Но тут толстяк закричал:

— Газу-уй!..

Мотор загудел, и машина медленно пошла вперед. Перекинутый через мачту трос отделился от земли, на которой он лежал, как огромная змея, и образовал в воздухе тупой угол. Столб шевельнулся и медленно стал подниматься. Машина остановилась. Остановился и столб и так, в наклонном положении, застыл в воздухе. «Ррру-ррру-ррру!» — рычал мотор, но машина больше не двигалась и только мелко дрожала, будто ее трясла лихорадка. К ней подбежали двое рабочих и уперлись в борт плечами. Машина чуть продвинулась вперед, немножко поднялся выше столб, и тут же все опять остановилось.