Сны в руинах. Записки ненормальных - Анна Архангельская

Я впал в какую-то апатию. Они для себя уже всё решили, и что бы я ни сказал, следующие несколько лет буду жить в мире по ту сторону решётки.

– Венеция Фос…

Коп нервно швырнул ручку на стол.

– Я спросил имя, а не паршивую кличку! – он раздражался всё сильнее. Вероятно, я невольно рушил его планы на этот вечер.

– Это имя! Я не виноват, что её чокнутая мамаша назвала дочь в честь города.

Его раздражение передалось мне. Ведь, если он не верит даже простому, то как ждать, что поверит во что-то большее? Кажется, мой ангел-хранитель где-то заблудился, что-то давно его не видно…

– Венеция Фостер, сейчас живёт у меня, – как можно терпеливей повторял я, следя за кончиком ручки, оставлявшим на бумаге закорючки данных. – Кстати, можно позвонить?

Безнадёжно, но я всё-таки попытался использовать право на звонок…

Коп зло хохотнул:

– Разбежался. Алиби нужно было готовить заранее, – он гнусно ухмыльнулся. – Посиди тут пока, а я, так уж и быть, пойду займу для тебя очередь к телефону.

Дописав номер, он вышел. Я устало положил голову на руки. Венеция, прошу тебя, догадайся сказать всё правильно… Надежда – самая упрямая штука в человеке.

Любопытно, как там Расти? Ему ещё сложнее, револьвер-то у него нашли. Впрочем, тогда на складе его с нами не было, так что его алиби может оказаться не таким мифическим, как моё. Держись, Расти. Только держись. Какой она будет – плата за глупость? Много бы я дал, чтобы не задаваться такими вопросами…

Дверь открылась, оживив духоту относительно свежим воздухом из коридора. Вошла та самая девушка, которая недавно принесла бумаги.

«Слишком молодая… Стажёр?»

Неважно. Я снова вписывался в какие-то полицейские игры. Подсовывают стажёра, да ещё и девушку, чтобы я расслабился, стал считать себя умнее и в итоге ляпнул какую-нибудь непоправимую ерунду.

Заметно и смешно волнуясь, она запуталась в документах. Но сегодня все клоуны мира не смогли бы меня развеселить.

– Я назову вам несколько имён, а вы скажите, если знаете кого-то, – она стремилась выглядеть опытной, но, сознавая собственную неуклюжесть, смущалась ещё больше.

Я молча кивнул. Захотелось даже немного подбодрить её, но я тут же одёрнул себя. Нельзя дать их хитрым схемам сработать. Она прилежно называла имена, фамилии и клички. Но я правда никого из этих людей не знал.

– Слышал про одного бармена по кличке Крыса, но на самом деле его зовут Роберт Финн, а не Кайл… Как там дальше?

Честно я рассказывал, что мог, старательно пытаясь держаться за ту нить доверия, которая, как мне казалось, невидимо всё-таки связывала нас. Она покивала, подробно записывая мои слова.

– Посмотрите, пожалуйста.

«Какая вежливая», – почти с восхищением подумал я.

Одну за другой она выложила несколько фотографий. Наглые, ухмыляющиеся, злые, небритые на меня смотрели абсолютно незнакомые люди. Я отрицательно помотал головой. Они рассчитывали связать меня с кем-то крупным. Я был их шансом раскрыть что-то гораздо серьёзней, чем угоны и мелкий разбой. Мучая меня, они пытались выйти на кого-то, кто, очевидно, сильно портил им нервы. Но я действительно ничем не мог помочь.

Девушка разочарованно спрятала фотографии. Вернулся мой инквизитор. Я готов был на коленях умолять, только бы остаться с вежливой стажёркой, а не вздрагивать от криков этого психованного мужика. Но выбирать не приходилось.

– Ты там звонить собирался своим адвокатам, – коп небрежно сгребал бумажный хаос. – Подъём, чего сидишь? Или передумал?

Я грустно слушал, как Венеция плачет в трубку, устало и терпеливо пережидал все эти причитания, которые сводились к одной фразе: «Я так и знала, что ничем хорошим это не кончится». У меня не было сил, чтобы успокаивать ещё и её, и я просто слушал, уткнувшись лбом в прохладную стену. Почему с девушками иногда так сложно? Поддаваясь защитному инстинкту, она словно доказывала мне, себе, какому-то незримому судье, что даже не представляла, что я занимаюсь чем-то незаконным, чем-то, из-за чего мы сейчас на разных концах телефонного провода. Возможно, так и было. Но тогда как, по её мнению, нигде не работая, я мог оплачивать квартиру, в которой жили мы оба?.. В эти потёмки женской души я не пытался проникнуть. Неважно, что она знала или подозревала, но мы никогда не обсуждали мои дела. Некое негласное табу, защищавшее нас обоих. Неписаные правила общения со мной, установленные однажды и навсегда. Было в этом что-то романтично-загадочное. Я просто уходил и не говорил, когда вернусь. И вернусь ли вообще…

Доигрались.

– Во что ты меня втянул, Джейсон? Я так боюсь… – она всхлипывала, судорожно ожидая от меня помощи. Но я даже сам себе не мог помочь.

Мне стало жаль её до боли в сердце. Я не имел права впутывать её в эти грязные, отвратительные игры. Если придётся подтверждать моё алиби в суде, она легко может загреметь за дачу ложных показаний. Как бы я хотел сейчас обнять её, прижать такую привычную и тёплую, уже за одно только желание пойти ради меня на риск. Сам чуть не плача, я старался успокоить её, вселить надежду, которой у меня уже не было. Взял с неё слово, что больше не будет плакать, и она пообещала, хотя мы оба знали, что это очередная ложь, на которую она соглашается ради меня. Время вышло, и мы едва успели попрощаться. Но это было даже хорошо – ещё немного, и я стал бы рыдать в дешёвый галстук ближайшего копа.

III

Процедура снятия отпечатков заметно успокаивала – никто не орал, не задавал вопросов, не всхлипывал в трубку. Я просто смотрел, как на белой поверхности остаются чёрные, изящные, похожие на фрагменты старинных офортов узоры моих пальцев. Нужно было сосредоточиться. Расти держался развязно и демонстративно уверенно. Наглостью он мог умело разозлить любого, а после лишь забавляться, рассматривая результаты своих стараний. Иногда мне казалось, что он как будто питается гневом противника, с удовольствием выматывая нервы, становится только сильнее от чужой ярости. Удивительная, почти мистическая способность…

– Эй, Тейлор, ну как тебе в этом борделе? Запиши адресок, зайдём ещё как-нибудь! – весело заорал он на весь участок и помахал мне чернильными руками. Надсмотрщик, белый от злости, пнул его к выходу.

Отлично. Расти паясничает, а значит, не всё потеряно.

Сами того не зная, мы разыграли выпавшие нам карты очень удачно. Его сразу попытались прижать с револьвером, но не смогли. Целый день 28-го он ругался с пьяным отцом, что прекрасно слышало полдома, а вечером ещё успел попрепираться с полицией, напоследок всё-таки вызванной кем-то из соседей. Каждый час того дня можно было восстановить по минутам. В свидетелях – человек пятьдесят, и, что самое смешное, даже копы.

Ещё непонятно было, улыбнулась нам судьба или всего лишь решила посмеяться, но кое-что, похоже, наладилось. Ничего, мы ещё потрепыхаемся…

Сидя в камере, я оттирал чернила с пальцев и пытался собрать неугомонные, рассыпающиеся мысли. У Расти алиби непробиваемое, моё Венеция подтвердила. С убийством и ограблением нас связать если и смогут, то весьма ненадёжно. Всё, что осталось у обвинения – незаконное оружие, попытка угона и сопротивление при аресте. Револьвер, в основном, был заботой Расти, мне же предстояло сосредоточиться на «попытке угона». Впрочем, сосредотачивайся или нет, максимум я уже выжал. Копы в свидетелях здесь были однозначно против меня. Чёрт, знал бы, что не убежим, что так глупо наскочим на врагов, сдался б сразу. А может, надо было бежать до последнего? Всё-таки пробиваться через толпу «бешеных»? При определённой степени удачи могли бы и прорваться. Не стали бы они нас резать при копах… Хотя, какая разница! Порезали б потом. И никакая удача не помогла бы. Не зря ведь их «бешеными» прозвали. На секунду представил себя в реанимации, рыдающую Венецию. Тьфу! Ну его! Жить всю жизнь инвалидом? Лучше отмашу лопатой на исправительных, «оздоровлюсь» за колючей проволокой. Надеюсь, Венеция меня дождётся. Правда, неизвестно ещё какой срок дадут…

Здесь мне не приходилось себя обманывать, – каждый из нас жил, как хотел. И я не мог придумать для неё причину ждать меня достаточно долго, бездарно и бесполезно тратить свою молодость и красоту, – все эти драгоценности, лишь на время выданные ей природой. Если она до сих пор со мной, то только потому, что сама так пожелала. Изящно и умело лавируя между лаской и дерзостью, она брала то, что я мог и готов был ей предложить, взамен любезно украшая собой моё одиночество. И едва нарушится это хрупкое равновесие, я её потеряю. Я знал это, знал, что никакой болью сердца не смогу удержать её. Даже наше знакомство было насквозь пропитано обоюдной выгодой. Никакой детской романтики. Ей кое-что было нужно от меня, и она согласилась за это платить. Вот и всё. Простая сделка.