Повесть о родительской любви - Вера Русакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А родители? Они за неё не заступались?
–Не-а. Отец у них незлой, но ему всё пофиг. А мать ещё сама орала: что ты мне вечно надоедаешь со своими жалобами, что у тебя за характер, с братом родным договориться не можешь. Татьяна Анатольевна вообще считала, что мужчины все слабые, а женщины сильные, и если бабу, например, изнасиловали, то она сама виновата, дура, значит, и тетеря. Должна была уметь постоять за себя.
– Чушь. Это я тебе как специалист говорю.
Эля посмотрела на Кристину Александровну почти с нежностью.
– Вот-вот, и я так думаю.
– Судя по твоим словам, от Шуры мать искать общий язык с сестрой не требовала?
– Нет, конечно! Она его обожала. Он вообще всем нравится: и маме, и бабушке, и училкам многим, особенно старым. А вы его видели, как он вам?
– Он не нравится Валентине Феликсовне. И мне активно не понравился. Но я тем не менее верю твоим словам: этот Шурик такой херувимчик, такой кудрявенький, прямо не человек, а мечта сексуально голодной пенсионерки.
Кристина резко замолчала: не слишком ли смело она разговаривает с маленькой девочкой. Но маленькая девочка ничуть не смутилась, более того, выразила живейшую радость. И, похоже, окончательно прониклась к собеседнице доверием.
– Ты сказала, что бабушка его любила. А какая – мать их отца или мамы? А вторая что делала? А дедушки у них есть?
– Папина бабушка умерла. Ира тогда ещё плакала, говорила, что она её больше всех любила. Теперь одна осталась, мамина мама. А про дедушек ничего не знаю, не видела и не слышала. А что?
– Ира часто ходила в гости к этой своей бабушке … как её, кстати, зовут?
– Не знаю. А ходила часто, мать её, бабушку то есть, очень любила, часто к ней ездила, Иру с Шуркой с собой брала, иногда отца их.
– А Ира одна часто ездила к этой своей бабушке?
Эльвира долго молчала, рассматривая свои ноги.
– Н-не знаю… Не помню… Она никогда об этом не говорила… Вообще-то её одну мать старалась никуда не отпускать.
Кристина Александровна со вздохом встала.
– Спасибо, Эля, ты мне очень помогла.
Эльвира подняла на неё погрустневшие глаза:
– Вы мне тоже помогли.
Пауза.
– Скажите, а убийцу Иры … найдут?
– Сделаю для этого все, что в моих силах.
После посещения школы Кристина пообедала – где, чем и на какую сумму – для истории не важно. Важно то, что после обеда она посетила отделение милиции, волею судеб надзиравшее за местом обитания семьи Щегловых, где была удостоена краткой аудиенции. Итогом последней стала загадочная фраза (правда, подражательная):
– Иногда отсутствие информации – это тоже информация. И весьма интересная.
Дома был только кудрявенький херувимчик. Он вежливо сообщил Кристине, что родителей дома нету, и быстро закрыл дверь. «Ничего, – подумала с нехорошей усмешкой Кристина, – мы не гордые, подождём на площадке. Может, удасться даже поговорить с кем-нибудь из соседей». Но ни хозяева квартиры, ни их соседи упорно не показывались.
Наконец внизу стукнула дверь, и девушка насторожилась; дрожь пробежала по её телу. Тишину нарушил торопливый стук каблучков; Кристине казалось, что прошли столетья, прежде чем перед её глазами появилась красивая стройная женщина лет тридцати, обременённая двумя сумками – по одной в каждой руке. Настороженно взглянув на незнакомую девицу прозрачными голубыми глазами, дама подошла к квартире Щегловых и стала открывать её своим ключом. Кристина была так потрясена, что застыла у стены с полуоткрытым ртом: в её сознании уже успел поселиться виртуальный образ злобной крикливой тётки, этакий гибрид советской продавщицы и Валерии Новодворской, и вдруг – красивая, интеллигентная молодая дама. Интеллигентная молодая дама уже давно закрыла за собой дверь, а Кристина всё ещё выходила из ступора.
– Я хотела бы знать, где сейчас ваш ребёнок.
– Шура? – Татьяна Анатольевна испуганно посмотрела на внутреннюю стену. – Он в другой комнате.
Кристина Александровна слегка наклонила головку набок и молча уставилась на собеседницу безмятежным взглядом.
Молчание длилось довольно долго. Татьяна Анатольевна заметно нервничала, но ничего не говорила. Кристине пришлось самой сказать:
– Я слышала, у вас есть дочь?
– Да, Ира. Она у бабушки.
– У какой бабушки?
– У своей.
– Я понимаю, что не у моей. У вашей мамы или у вашей свекрови?
– У моей мамы.
– Где она живёт?
Татьяна Анатольевна назвала адрес.
– Когда вы с ней последний раз разговаривали?
– В среду вечером.
– Вечер – понятие растяжимое. Назовите час, пожалуйста.
– Ну … около девяти часов.
– Это ложь, – внятно сказала Кристина. Она застыла, как статуя, не меняя ни позы, ни взгляда. – В девять часов вечера она была уже давно мертва.
– Мама?!
Кристина досадливо встрепенулась. Ловушка не удалась.
– Я говорю не о вашей маме, а о вашей дочери.
Татьяна Анатольевна тоже вздрогнула и уставилась на собеседницу ястребиным взглядом.
– Об Ире? Я … в среду утром мы разговаривали за завтраком. А вечером мы не встретились, потому что после школы Ира уехала к бабушке.
– Когда вы звонили своей маме, то, наверное, поговорили и с ней, и с Ирой?
– Нет. Я спросила у мамы, благополучно ли доехала Ира, а мама сказала, что её ещё нет. Вот и всё.
– Уважаемая Татьяна Анатольевна, на Западе все блондинки считаются дурами. Вы, видимо, разделяете это мнение?
– Нет (смущенно). Почему вы так подумали?
Кристина села поудобнее и набрала в грудь воздуха.
– Будучи студенткой третьего курса, я однажды пообещала вернуться домой в десять часов вечера, а вернулась в половине первого. По возвращении я обнаружила, что моя мать бегает вокруг дома, держась рукой за левую сторону тела, а бабушка пьёт валидол и собирается обзванивать больницы. Во время преддипломной практики мой сокурсник – рост 185 сантиметров, вес 75 килограмм и третье место на чемпионате города по вольной борьбе – однажды без предупреждения остался ночевать за городом, на даче приятеля. Рассвет следующего дня его мать встретила в милиции; когда у неё отказались принять заявление, страдающая мать попыталась дать отказчику пощечину, а затем помчалась в университет, где хватала за рукава всех известных ей сокурсников сына и устроила скандал в ректорате. Потом, правда, когда сынок вернулся, мать в порыве любви надавала ему плюх, но это к делу не относится. А ещё…
– Я не понимаю, к чему вы мне всё это рассказываете, – решительно и с достоинством сказала Татьяна Анатольевна. – Я прекрасно знаю, что такое материнское сердце, и как страдает
