Ялгуба (Онежские новеллы) - Геннадий Семенович Фиш

— полюбопытствовал Леша, подымая голову от своей безнадежной работы.

— Русскую горькую! — весело ответил один из возчиков.

И второй добавил:

— Для колхоза «Заря».

Но третий был явно недоволен словоохотливостью своих товарищей.

— Бросьте разговоры со всяким встречным заводить. Тоже — объяснений требует! А к чему объяснять... И так ясно. Третья годовщина колхоза... обязаны вспрыснуть, бесспорное дело... У нас ни в какой церковный праздник сей год прогулов не было, напротив, давали повышенные нормы выработки... А теперь, позвольте, свой, кровный праздник... Трехлетье поворота всей жизни... Постановление общего собрания. Празднуем... Думали, к нашему берегу не привалит хорошего бревна, а вот и привалило... А вы тоже — объясняете! — И он укоризненно покачал головой, глядя на своих товарищей.

— Да,— сказал Леша, углубляясь в работу,— выпить можно по разному случаю, и по-разному пьют люди. Сидели мы как-то в «Маяке» с приятелем, шофером Васей, и к нам за столик подсел американец. Он выпьет стопку, палец перед собой поставит, посмотрит и еще стопку требует. Вася и спрашивает его:

«Для чего ты палец перед носом вертишь?»

А тот в ответ:

«Я пью с толком, свою меру знаю. Ставлю перед глазом один палец, а когда вместо одного три у меня в глазу заиграют, тогда «финиш воркать». Это по-ихнему — кончай работать,— объяснил мне Леша.— Ну, дальше. Смотрю, приятель мой заказывает стопку, заглатывает, сухой корочкой закусывает и начинает у себя перед носом махать всей пятерней.

«А зачем ты всей пятерней машешь?» — изумляется американец.

«А я свою меру, свою силу знаю,— отвечает приятель мой.— Пока пятерню перед носом вижу — пью, а как ничего не увижу — баста! Довольно...»

Снова подъехал воз, на нем сидели рядом благообразная женщина и нарядно одетый мужчина. Доехав до нас и поняв, что мы потерпели крушение, они остановили лошадь. И женщина приветствовала нас возгласом:

— Честь труду!

— Есть, есть уже! — громко сказал я вслух, обрадовавшись новой формуле.— Есть «честь труду»!

— Может, помочь вам? — любезно предложил мужчина.

В его лице было что-то странное, необычайное... Но я не мог сообразить, что именно.

— Да нет.— Леша с отчаянием махнул рукой.— Впрочем, помогите... Вы в район едете. Позвоните в Петрозаводск, гараж КарЦИКа — пусть с первой попутной машиной вышлют шину Алексею Коровину.

— Ладно,— сказала женщина и дернула вожжи.— Позвоню...

Когда они скрылись из глаз, Леша сказал:

— Ну, товарищи, говорят, без хлеба и у воды жить плохо, а насчет машины без шины я вам скажу одно слово: ни с места!

— Это три слова,— педантично заметил Вильби.

— Тут грузовые машины часто ходят. Шину пришлют... Утром рано в городе будете. Идемте в деревню.

— А машина?

— Здесь народ честный, не тронут...

И мы зашагали по пыльной дороге к деревне Ялгуба, в которой у каждого из нас были свои дела... Шли молча. Ильбаев и Вильби досадовали на задержку. У меня же дело было неспешное, и я с удовольствием шагал по дороге, вдыхая чистый лесной воздух. После запаха бензина он был вдвойне приятен.

КАПИТАН ВОРОНИН

— Вот где только мы переночуем? — сказал Леша.— Впрочем, деревня не Петрозаводск. Повалят где-нибудь за милую душу. Это только в Петрозаводске такие истории случаются, как с товарищем Ворониным.

— Что же это за история?

— А он, знаете, уроженец Карелии, происходит из Сумского посада. После льдины; и всесоюзных почестей и встреч приехал он к нам, попросту говоря, к себе на родину. Давно не бывал. После льдины все интересно. Я его в Маткачи возил, в Косалму, на Кивач, на Сунастрой, в Кондопогу на стройку и на бумажную фабрику. Всюду приветствовали, речи произносили, рабочие и колхозники автомобиль этот самый цветами забрасывали, а мы ведь без предупреждения мчались. В дом отдыха в Маткачи мы во время обеда прикатили. Так повар не растерялся, со всех столов из вазочек цветы вытащил, приветственную речугу загнул и подал букет товарищу Воронину. Тому неловко отказаться, а с цветов, со стеблей то есть, вода струится на его белые брюки. И он, извольте видеть, должен безмолвно стоять и речь повара Федора Михайловича выслушивать. Но только это все было после, а вначале вот какая история проистекла. Какой невыносимый случай. Пришел товарищ Воронин утром в Карельский исследовательский институт.

«Здравствуйте!»

«Здравствуйте».

«Я капитан Воронин».

«Садитесь, капитан Воронин, милости просим».

Стали они по телефонам в редакцию «Красной Карелии», в Совнарком секретарю названивать:

«Капитан Воронин у нас. Капитан Воронин приехал!»

Ну, тут началась суета... Шум. Гром. Радость. Речи...

Не знал я, что у нас в Карелии так много разных цветов.

Я с трудом добился, чтобы меня послали возить капитана. Подкатил я лихо. В Маткачи повезли, оттуда в Косалму. Всюду кормят, ласкают. Все Воронина увидеть хотят, а челюскинка из скромности в уголок машины забилась. Сидит, сердечная. После в городской сад катим. А там общегородской митинг... Улыбки... Люди сияют. Радуются. Мне лично Воронин, между прочим, говорит:

«Ухитрился я все-таки один денек побывать частным, неизвестным гражданином. Большую в этом прелесть нахожу... Хотя есть и мелкие трудности».

Лихо подкатили к саду. Сам секретарь обкома на митинге с Ворониным выступал, а после спрашивают там товарища Воронина:

«Вы, наверное, устали, то есть утомились? Может быть, вас отсюда доставить прямо на место ночевки?»

«А куда?» — задумчиво спрашивает капитан.

«А туда, где в прошлую ночь ночевали».

«Извините за выражение,— отвечает товарищ капитан,— но ночевал я в прошлую ночь у одного честного, славного человека, извозчика, который меня в город со станции доставил».

И рассказал он все происшествие. Приезжает это товарищ Воронин со своей подругой,— она тоже на льдине с ним бедовала,— в Петрозаводск на поезде. Поезд запоздал... А капитан никаких громких телеграмм перед собой не посылал... Пригласили его, ну и ладно. Приезжает он... В очередь на автобус не становится, а автомобиля ему не выслали. Берет он извозчика и говорит:

«В гостиницу, да помедленнее. Мы с пролетки городок посмотрим».

 Ну, добрались до гостиницы. Дежурная говорит:

«Номера все заняты, никаких возможностей нет. В крайнем случае могу, чтобы вам благодеяние оказать, вещи ваши в камеру хранения...»

«Я,— говорит он,— капитан Воронин, на льдине со мной медведи и то вежливее обращались».

«А мне все равно,— отвечает дежурная,— я не медведь и здесь для дела посажена».

Ну, поехали они на том же извозчике в Дом крестьянина. И представьте себе,