Копье Теней - Рейнольдс Джош

Волант рассмеялся:

— Кьят, Гнутая Душа? — Он раскинул руки. — Мне, ты имел в виду. Возможно, вам, если мне не повезет. Или кому-то совершенно другому, ибо мы трое не одиноки в нашем поиске. Наши братья, хозяева кузен, начали свою охоту. Восемь Плачей взывают к нам, выковавшим их, готовые снова проливать кровь. — Семь кулаков взметнулись вверх в жесте вызова и неповиновения. — Лишь один из нас может заслужить милость Кхорна, восстанавливая их. Или ты забыл?

— Никто из нас ничего не забыл, — ответил Волундр. — Мы все выбрали своих чемпионов и отправили их во Владения на поиски Восьми. Но это не значит, что мы не можем работать вместе против тех, кто не состоит в нашем братстве. — Он покачал головой. — Грунгни не единственный наш соперник в этой затее. Остальные тоже разыскивают Восьмерку. Если мы не объединимся, мы…

Волант хлопнул четырьмя руками, перебивая:

— Ерунда. Чем больше препятствие, тем больше слава. Я пришел только из уважения к коварству Гнутой Души — а вовсе не для того, чтобы соединить мою судьбу с вашими. Мой чемпион достанет для меня Восемь Плачей, а заодно и черепа ваших слуг, если они заступят ему дорогу. — Он опять рассмеялся и двинулся прочь. Волундр смотрел, как Волант шагает к одной из гигантских арок в стене пещеры, размышляя, а не расколоть ли ему череп соперника-кузнеца, раз уж тот повернулся спиной.

Кьят лихо хихикнул, будто прочитав его мысли

— Этот толстенный череп придется колоть на наковальне, братец. Хотя потом я буду вынужден зарезать тебя — если ты решишь таким вот образом нарушить нашу железную клятву.

Волундр хмыкнул. Железная клятва — единственное, что не давало оставшимся хозяевам кузен вцепиться друг другу в глотки. Перемирие было непрочным, но держалось вот уже три века. И тем, кто нарушит его, будет точно не он. Кузнец пренебрежительно махнул рукой:

— Мне принесет куда больше удовольствия украсть у него победу. Мой чемпион полон решимости.

— Как и мой.

Волундр кивнул.

— Тогда пусть победит лучший.

Он уставился на кострища и повел рукой, взметая в воздух угли и искры. Поворошив дым, кузнец окинул взглядом Владения Смертных, разыскивая одинокий тлеющий уголек огня Акши. Найдя его, он бросил в огонь слова, зная, что они будут услышаны.

— Ахазиан Кел. Последний из Икрана. Смертеносец. Внемли гласу своего господина.

В краю, где луна холодна, а мертвецы гуляют на просторе, Ахазиан Кел услышал голос Волундра. Голос, точно раскаленные гвозди, вонзался в разум, но чемпион все же решил не слушать сейчас, подумав, что в этом случае Волундр простит его. Или нет. В любом случае, решение было принято, и Ахазиан больше о нем не думал.

Сейчас он был очень занят мертвецами, пытающимися убить его. Воины-смертостуки, бодрые скелеты в потрепанных остатках доспехов, не спасших их при жизни, появились из теней гигантских каменных колонн, выстроившихся по обе стороны от чемпиона. Они наступали в лунном свете, наводнив широкий проспект. Ржавые клинки жаждали его тела, трухлявые щиты врезались в шеренги его последователей, уже опрокинув нескольких.

Участь кровеграбов не слишком заботила Ахазиана. Живые — лишь средство достижения цели, мертвые — только очередное препятствие между ним и тем, что он ищет. Впереди, за рядами мертвецов, в конце окаймленной колоннами улицы, темнели распахнутые ворота мавзолея-цитадели. Два каменных скелета-великана застыли на коленях по обе стороны от просторного входа, склонив черепа над эфесами своих мечей. Где-то звонил погребальный колокол, пробуждая мертвых от их вековой спячки.

Воины-смертостуки затопили дорогу. Они маршировали между затененных колонн, выходили из мавзолея-цитадели поодиночке и группами. Присутствовали не только местные покойники — даже чужаки, кого прирезали здесь совсем недавно, откликнулись на зов невидимого колокола. И хотя кости их дочиста обглодали шакалы и стервятники, обитатели развалин, Ахазиан узнавал символы, украшавшие их покореженные доспехи, — руны Кхорна и Слаанеш, равно как и зловещие глифы тысяч низших богов виднелись среди безмолвных рядов врага.

Шаиш отличался постоянством только в одном. В том, чем не могли пренебречь сами боги. Эта земля принадлежала смерти, и даже сильнейшие всегда здесь сдавались. Невозможна настоящая победа над тем, что торжествует надо всем. Впрочем, некоторых это не останавливало.

Но победу Ахазиан не ставил своей целью. Нет, не сегодня.

Он был выше больше чем на голову даже самого высокого из дикарей, сражающихся бок о бок с ним. Тело и широкие плечи защищали багряно-желтые пластины брони, заточенные по краям до бритвенной остроты, из шлема-черепа вырастала руна Кхорна — символ преданности и служения. Фигуру обвивали тяжелые цепи, чьи звенья украшали шипы, крючья, а кое-где — скальпы.

Окружала Ахазиана фаланга дикарей, собранных по долинам этого края. Головы их бывших вождей (лишенные скальпов, привязанных теперь к поясу чемпиона) постукивали сейчас по его бедру. Если и был более простой способ заставить других делать то, что нужно тебе, то он его еще не открыл. Кровеграбы носили ветхие латы, подобранные на тысячах полей боя, изобилующие тотемами для предохранения от смерти, а кожа дикарей была расписана пеплом и костяной пылью, чтобы сделать их невидимыми для призраков. Однако сейчас эти средства защиты работали не особенно хорошо. Впрочем, кровеграбов это и не заботило.

Основная масса дикарей яростно сражалась вокруг него, рубя и коля немых мертвецов. Ахазиан держался в авангарде — его право, его удовольствие. Смертеносец рвался вперед, как острие копья, с кроветопором в одной руке и черепомолотом в другой. Оба оружия жаждали того, чего этот враг дать не мог, и их разочарование передавалось хозяину. Металлические шипы на рукоятях больно впивались в ладони, бередя старые раны, и пальцы Ахазиана скоро стали скользкими от крови. Но ему было плевать — пусть пьют, если хотят. Пока топоры служат ему верно и честно, это самое малое, что он может сделать для них. Кровь должна литься, даже если эта кровь — его собственная.

Он разрубил щит с намалеванной на нем ухмыляющейся трупной рожей, расколол и съежившиеся под щитом кости. Грубой силы хватало на то, чтобы расчистить вокруг немного пространства, но долго так ему не продержаться. Мертвецы дрались с холодной свирепостью, которой завидовали даже некоторые служители Кровавого Бога. Один из многих уроков, преподанных ему в свое время Шаишем.

— Вперед! — рявкнул он, вложив в голос всю свою ярость. — Кхорн заберет того, кто посмеет остановиться!

Ближайшие кровеграбы, завопив, удвоили усилия. Довольно рыча, Ахазиан боднул лбом в челюсть ухмыляющегося скелета, расколов желтоватый череп. Отшвырнув в сторону дергающиеся останки, он протолкался дальше, увлекая за собой своих приспешников. Копье, врезавшееся в наплечник, развалилось на куски — а он переломил хребет тому, кто это копье держал. Упавшие скелеты цеплялись за ноги, а Ахазиан топтал их, превращая в пыль. Ничто не должно стоять между ним и его целью.

За воротами находилась его судьба. Кхорн наставил его на путь, и Ахазиан Кел зашагал по этому пути — добровольно. Ибо что еще он мог сделать? Для келов существует лишь бой. Война — вот единственное подлинное искусство Икрана. Причины значения не имели. Повод — лишь отвлекающий момент, пятнающий чистоту истинного искусства.

Ахазиан Кел, последний герой Икрана, стремился стать единым с самой войной. Поэтому он и отдался Кхорну. В жертву он предложил кровь своих товарищей-келов, в том числе и князя Кадака. Эти воспоминания он ценил превыше прочих, поскольку Кадак из его кузенов ближе всех подошел к тому, чтобы убить Ахазиана.

Здесь и сейчас была просто очередная задержка в путешествии по Восьмеричному Пути. Он шел по этому пути от Фельзитовых равнин Акши до Пепельных низин Шаиша и останавливаться не собирался. По крайней мере, пока не получит награды.

Ахазиан позволил ритму войны подхватить себя и понести вперед, в самую гущу мертвецов. Медленно, но верно он пробивался к воротам. Изломанные, подергивающиеся скелеты устилали землю за его спиной. Последователи прикрывали его от самых опасных ударов, спасая его жизнь ценой собственных. Возможно, они черпают в этом определенную радость, это ведь честь — умереть за одного из избранных Кхорном. Смазать колеса сражения своей кровью, чтобы настоящий воин мог достойным образом встретиться со своей судьбой.