Неприступный герцог - Джулиана Грей

– Видишь ли, – тихо произнес Олимпия, – я знаю, каково это. Ты всегда знал, что рано или поздно унаследуешь титул герцога. Господь одарил тебя красотой и статью. Ты принимаешь все как должное. Считаешь, что заработал все это… – Герцог обвел рукой уставленную изысканной мебелью спальню, за дверью которой бесшумно двигались по дому многочисленные слуги, и указал на окна, за которыми раскинулась фешенебельная Белгрейв-сквер, – в то время как это упало тебе на колени, как спелый персик. Тебе кажется, что ты можешь получать чувственное наслаждение в объятиях случайной знакомой у стены оранжереи твоей собственной любовницы лишь потому, что тебе все дозволено. Потому что ты – его светлость герцог Уоллингфорд.

– Я прекрасно осознаю, насколько мне повезло. И с удовольствием пожинаю плоды, ибо не вижу причины отказывать себе в этом.

– Пожинаешь плоды? Стало быть, благовоспитанная благородная леди для тебя всего лишь спелый фрукт?

Уоллингфорд уставился на гладкий рукав своего кашемирового халата в поисках невидимой соринки, которую мог бы смахнуть, дабы выказать свое безразличие. Только Шелмерстоун был слишком хорошим камердинером, чтобы позволить какому-либо несовершенству нарушить безукоризненность герцогского рукава, поэтому Уоллингфорду пришлось смахнуть на идеально чистый пол несуществующую пылинку.

– Насколько я помню, – произнес он, – вышеозначенная леди наслаждалась моим обществом.

– В самом деле? – Голос герцога обдавал холодом. – Не сомневаюсь, что ты действительно в это веришь. В любом случае я решил, что твои шалости зашли слишком далеко. Ты – герцог, тебе двадцать девять лет. И я с сожалением должен настаивать на том, чтобы ты отклонил любезное предложение Берка и всерьез задумался о женитьбе.

Уоллингфорд поднял глаза на деда, сочтя, что ослышался.

– О женитьбе? – спросил он таким тоном, словно его собирались кастрировать. – Вы сказали – о женитьбе?

– Именно.

– Вы с ума сошли?

Герцог развел руками:

– Надеюсь, ты понимаешь необходимость подобного шага.

– Вовсе нет. В конце концов, не стоит забывать о Пенхэллоу. Он сможет занять мое место, если судьба вдруг отвернется от меня и я подавлюсь куриной костью во время ужина.

– Твоего брата не интересует титул.

Уоллингфорд понял, что его терпению приходит конец, и резко встал с кресла.

– Стало быть, это и есть причина, по которой вы решили меня навестить? Мне предписывается стать племенным жеребцом, так я понимаю? Значит ли это, что вся моя ценность для вас заключается лишь в моей способности произвести на свет очередного герцога?

– Мой дорогой мальчик, – сказал Олимпия, – разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?

Уоллингфорд повернулся к столу и налил себе кофе. Без сливок и без сахара. Пусть напиток будет таким же черным, как его настроение. Ну надо же… женитьба!

– У меня много разных талантов, дедушка. И вы поняли бы это, если бы потрудились их рассмотреть.

Однако герцог лишь отмахнулся:

– Не будь ребенком, Уоллингфорд. Тебе даже не придется изнурять себя поисками подходящей жены. Я проявил о тебе глубочайшую заботу, подыскав идеальную невесту.

Чашка с кофе выскользнула из рук Уоллингфорда и с глухим стуком упала на ковер. Шок от услышанного был настолько велик, что он даже не попытался его скрыть.

– Вы нашли для меня невесту? – ошеломленно спросил Уоллингфорд, сжав блюдце, точно спасательный круг.

– Нашел. Очаровательную девушку. Ты будешь ее обожать, уверяю тебя.

– Прошу прощения, но мне кажется, будто я заснул и проснулся в позапрошлом веке.

Олимпия похлопал себя по нагрудному карману и достал оттуда дневник в тонкой кожаной обложке.

– Нет, – сказал он, полистав страницы. – Нет, на дворе все еще 1890 год. И слава Богу, потому что у меня на сегодня назначено множество встреч, которые ужасно не хотелось бы пропустить. Так что если ты не против, Уоллингфорд, я приглашу девушку и ее семью посетить нас с визитом в конце марта, когда они вернутся в город. Думаю, лучше всего будет дать частный обед, чтобы вы смогли получше узнать друг друга. – Герцог перевернул еще две страницы дневника. – Свадьба в середине лета – что может быть лучше? Ты со мной согласен? Розы в цвету и все такое прочее…

– Вы с ума сошли?

– Напротив, нахожусь в здравом уме. И вообще мне пора. Шелмерстоун меня проводит. Не сомневаюсь, что он уже стоит наготове возле двери. И еще…

– Да? – Уоллингфорд был слишком ошеломлен, чтобы сказать больше.

– Постарайся не впутаться до тех пор ни в какую скандальную историю, хорошо? Королеве такие вещи очень не по душе. Ах да! Чуть не забыл про орхидеи.

– Орхидеи?

– Да. Про букет орхидей для мадам де ла Фонтен. Кажется, это ее любимые цветы.

Перед глазами Уоллингфорда вновь мелькнули твидовое пальто и седые волосы, и теперь он таращился на дверь спальни, словно это были врата в ад.

Что за бес вселился в старика? Раньше он крайне редко использовал в речи слово «свадьба», а сегодня говорил о невесте, розах и прочей ерунде!

Уоллингфорд посмотрел на свою руку с зажатым в ней бело-голубым фарфоровым блюдцем и заметил, что она дрожит.

Дверь спальни бесшумно распахнулась на тщательно смазанных петлях.

– Ваш бритвенный прибор готов, сэр, – церемонно произнес Шелмерстоун, и его взгляд тут же упал на коричневую лужу пролитого кофе, постепенно впитывающуюся в бесценный ковер. Схватив со столика салфетку, камердинер упал на колени и принялся промакивать отвратительные разводы, время от времени что-то расстроенно бормоча себе под нос.

Уоллингфорд поставил блюдце на столик.

– Прошу прощения, Шелмерстоун, визит его светлости поверг меня в шок.

– Чем именно, сэр? – осведомился камердинер, с трудом подавив рвущиеся наружу рыдания.

– Он говорил о свадьбе, – ответил Уоллингфорд и, чтобы внести ясность, добавил: – О моей.

В спальне повисла гнетущая тишина.

– Сэр, – только и смог вымолвить Шелмерстоун.

– Да. Ужасно печально. Он уже выбрал невесту, день и чертовы цветы. Не удивлюсь, если он уже заказал для нее платье и собственноручно расшил его жемчугом, черт бы его побрал!

Шелмерстоун откашлялся. По его лицу разлилась мертвенная бледность, только вот что послужило тому причиной – пролитый кофе, известие о свадьбе или и то и другое, – осталось загадкой. Когда же он заговорил, голос его звучал печально, точно на похоронах:

– Ее имя, сэр?

Уоллингфорд прищурился: