Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы - Михаил Хейфец

Я, например, лишь на склоне лет уверился, что под моим давним, юношеским умствованием об историчности Евангелий лежат факты, основанные на филологическом фундаменте. Убеждал меня, в частности, накопленный за жизнь опыт профессионала-литератора — человека, успевшего все-таки познать, что именно профессиональные сочинители способны сочинять, а что — все-таки сделать не в наших силах. Например, в Евангелии от Марка я открыл поразивший меня эпизод: «Он сказал ученикам: посидите здесь, пока я помолюсь. И взял с собой Петра, Иакова и Иоанна. И начал ужасаться и тосковать. И сказал им: „Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте“… Возвращается и находит их спящими и говорит Петру: „Симон, ты спишь? Не мог бодрствовать один час?“» (14, 33–37) Никакой сочинитель, по-моему, не мог бы придумать задним числом, через двадцать-тридцать лет, что в беседах между собой апостолы называли друг друга не общепринятыми в миру (в церковной литературе тоже) именами, но другими, еврейскими, данными им их родителями при рождении… Для христианских авторов апостол Петр, конечно, всегда останется Петром. Но… но поскольку последняя фраза Учителя перед арестом была втесана в память учеников, втесана так, как Он ее произнес, ничего не изменили… Эпизод в этом повествовании свидетельствует — для меня, во всяком случае — о подлинности исторического сюжета.

К слову, вот второе аналогичное наблюдение: в Евангелии от Луки Иисус назвал апостола Петра опять же Симоном, предвещая великую судьбу отца церкви: «Симон! Симон! Се сатана просил, чтоб сеять вас, как пшеницу. Но я молился о тебе, чтоб не оскудела вера твоя» (22,31–32). И… И всего лишь через один (!) стих, совсем рядом, тот же Учитель в ином контексте называет ученика — Петром: «Говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня» (22, 34–35) Может быть, форма обращения зависела от контекста сказанного?

Глава 1. Первые еврейские легенды об Иисусе: Евангелия

Почему в этом эссе Евангелия числятся еврейскими сказаниями об Иисусе?

Не надо специально оговаривать: тексты этих книг проникнуты сильными и неопровергаемыми юдофобскими мотивами. В конце концов, в Евангелиях церковь почти два тысячелетия и черпала обоснование своей неутомимой и жестокой, иногда безумной юдофобии. Именно в этих текстах. Логично ли предполагать, что подобные сочиненияи могли выйти из-под пера евреев-сочинителей?

Скажу более: я разделяю мнение Жаботинского, что принадлежность любого сочинения к той или иной национальной литературе определяется вовсе не национальностью сочинителя (например, Кантемир не был молдаванским, Фонвизин немецким, Мандельштам еврейским автором, все это — русские писатели), и не языком, на котором автор пишет (сам Жаботинский обычно писал по-русски, но был, конечно же, еврейским, а не русским прозаиком и публицистом). Аудитория, к которой автор мысленно обращается над своей исписанной бумагой, — вот единственное, что должно решить вопрос о национальности того или иного литературного произведения, литературной школы. И значит, для доказательства выдвинутой гипотезы мне потребуется далее доказать вам не только то, что авторы Евангелий — сами евреи (факт по сути второстепеный, да и сама теоремка сравнительно простая, не требующая никакого труда). Нужно решить куда более сложную проблему: доказать, что эти евреи писали Евангелия, прежде всего, для земляков, пржде всего, для евреев…

Для начала решим задачу, как упоминалось, сравнительно простую по сложности: о национальности авторов евангельских текстов.

Согласно ортодоксальному церковному мнению, первым из четырех считается Евангелие от Матфея (церковь датирует его 42–44 годами н. э., т. е. считает написанным примерно через 10–11 лет после предполагаемой даты гибели Учителя). Этим вопрос о национальном происхождении книги «от Матфея» как бы решен единственно возможным образом: неевреев в христианской общине в те годы почти не было (церковная традиция отождествляет евангелиста Матфея с кфар-нахумским («капернаумским» в русской традиции — М. Х.) мытарем, т. е. сборщиком налогов, Левием, одним из двенадцати евреев-апостолов, она же считает, что написал он оригинал своего Евангелия по-арамейски, предназначив его для евреев-прозелитов. (3) У нас нет текста этого оригинала, сквозь века дошел до моих современников только греческий перевод.

(Неэтично не упомянуть, что «библейская критика» не соглашается в вопросе с церковью, считая первым Евангелием не «от Матфея», а другую книгу, «от Марка», и датирует Марка примерно 70–71 гг. н. э. Т. е. по нецерковной версии первое Евангелие появилось в свет уже после гибели апостола Павла (он был обезглавлен примерно в 65–66 гг. н. э.), когда бывших язычников в общине насчитывалось множество… Немногим позже (на несколько лет) датируют «библеисты» появление Евангелия от Луки, спустя несколько лет явлена миру книга от Матфея и лишь после 90-го года возникло последнее Евангелие — от Иоанна.)

Церковная традиция считает евреем не только Матфея, но и Марка, рожденного в Иерусалиме, «по-еврейски именуемого Иоанном», коего апостол Петр в первом соборном послании называет «сын мой». («Библеисты», кажется, с этим не спорят.) Евреем церковь считает также четвертого евангелиста, Иоанна Богослова, которого отождествляет с евангельским евреем-персонажем, апостолом Иоанном, сыном Зеведеевым (информация почерпнута церковью из сочинений святого Иринея, одного из учеников ученика Иоаннова, который писал: «После других евангелистов и Иоанн, что возлежал на груди Спасителя, написал свое Евангелие»). Лишь Луку церковное предание считает неевреем (греком из Антиохии Сирийской), но тот начал повествование таким пассажем: «Как уже многие начали составлять повествование о совершенно известных нам событиях, как то передали нам это бывшие с самого начала очевидцы и свидетели Слова»… То есть Лука сослался на источники своего текста — на единственно возможных в тогдашнем Иерусалиме «очевидцев и свидетелей», т. е. на евреев. (В церковной традиции предполагают, что Лука являлся ближайшим помощником апостола Павла, «еврея из Тарса», как тот и назвал себя в одном из посланий, и «фарисея, сына фарисея», как он же сказал о себе в «Деяниях апостолов»). Кстати, Иоанн тоже отметил, что подробности казни Учителя передал ему свидетель события, и «истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, чтобы вы поверили» (19:35). Таким образом, по церковной традиции, все четыре Евангелия написаны либо евреями, либо источниками для автора послужили рассказы свидетелей-евреев.

Как видите, имеются основание внести Евангелия в число еврейских преданий об Иисусе… Но прежде, чем приступить к размышлениям над текстами, чтобы найти и вторую сослагающую — к кому эти книги были обращены, мне предстоит сделать одну важную оговорку.

Я еврей. И хотя не принадлежу к иудаистской конфессии (как выражаются в Израиле — «не кипоносец»), не могу (и не должен) воспринимать религиозные тексты так, как их неизбежно будет читать любой верующий в Иисуса человек! («Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего», — сказано Иисусом в Евангелии от Иоанна (18:20). Как несомненную истину в каждом написанном слове может (и обязан) воспринимать эти, Священные для него книги любой верующий христианин, даже если по профессии он ученый-исследователь.

Я же, конечно, понимаю, что Евангелия писались не с целью помогать нам, историкам — у их авторов были иные, религиозные задачи, евангелисты, прежде всего, описывали Откровение, которое ощутили. Потому мое сочинение, с присущим мне как автору профессиональным скепсисом, сомнениями, параллельными толкованиями текстов, может нечаянно оскорбить чувства верующих (общаясь с религиозными людьми иудейской веры в Израиле, я узнал, насколько болезненно этот слой уязвим, когда кому-то из них покажется, что посягают на основы мировоззрения и мироощущения). Так вот, в последующем изложении не нужно искать намерение кого-то обидеть — его тут не будет по определению… Как человек, лишенный чувственного понимания религозного откровения, я не могу — права такого не имею — судить ни о чем подобном. Моя цель иная: оценить тексты, сочиненные земляками рабби из Назарета, с моей профессиональ-ной позиции, с позиции историка. Т. е. вычленить земную, реальную, историческую основу, никак не касаясь какого-либо религиозного смысла этих текстов.

Итак, я считаю Евангелия еврейскими текстами не только потому, что они написаны (или были подсказаны автору) евреями. Повторю еще раз: отлично помню их антииудаистский дух, помню, что Церковь черпала в них пафос своей фантастической и алогичной юдофобии. И все же, все же… Эти тексты не только сочинены евреями, но, что, по-моему, куда важнее, сочинялись-то они авторами, прежде всего, для убеждения в Истине своих, т. е. евреев. Своих земляков — ранее других! То есть как раз к иудаистам обращены эти тексты, для них они писались!