Поступь молодого бога - Дмитрий Чайка

ответил я. — Но я был счастлив. Я пас коней, дрался с мальчишками, гонял на колеснице и стрелял из лука. Так и растут воины.

— А если бы у тебя была возможность жить во дворце, ты жил бы в лачуге? — спросил он. — Думаю, нет. Так зачем мне жить так? Я не хочу якшаться с чернью. Я потомок многих царей, мне не пристало это.

— Но во дворце тебе не стать воином, — ответил я. — Ты должен узнать, что такое настоящая жизнь.

— Тогда почему Клеопатра не сидит у ткацкого станка день и ночь? — зло посмотрел он на меня. — Почему она живет, как хочет? Посели ее на рабской половине. Пусть она получает свой урок, как последняя из наших служанок, а потом пусть ее колотят в темном углу те, кто ей завидует. Те, кому никогда не стать такой, как она. Почему ты не поступил с ней так, отец? Почему только со мной?

— У твоих сестер своя судьба, — ответил я ему. — Они выйдут замуж за тех, кого не любят. Они будут управлять всего лишь дворцом. Тебе же предстоит управлять царством. Как ты собрался это делать, если не можешь и не хочешь общаться с людьми? Ты считаешь себя выше их, не хочешь никого слушать и слышать.

— Я и так выше их всех, — спокойно ответил он мне. — Я не должен слушать кого-то. Я должен приказывать. Это мое право. А повиноваться — их обязанность. Разве не так живет мой дядя Рамзес? Он ведь мне дядя, я не ошибаюсь?

— Он не признавал тебя своим племянником, — сжал я зубы. — И никогда не признает, поверь. Я неплохо его знаю. Цари Египта считаются живыми богами уже тысячи лет. У нас этого еще нет.

— Тебя многие считают богом, я это точно знаю, — серьезно посмотрел на меня Ил. — И меня будут считать. А если не будут, я пошлю туда войско, и оно накажет их.

— То есть ты хочешь стать богом? — прищурился я.

— Да, хочу! — вызывающе посмотрел он на меня и закричал, срывая голос. — И я не хочу возвращаться к деду, в эту вонючую дыру! Я ненавижу его! И Фракию я ненавижу. Я залью ее кровью, когда стану царем!

— Хорошо, — едва сдерживаясь, сказал я. — Ты больше не поедешь во Фракию. Можешь идти.

Он повернулся и пошел, но я окликнул его.

— Вернись! Я разговаривал с тобой не только как отец, но и как твой царь!

Он небрежно поклонился и пошел, сияя, но новенькая тетрадрахма. А я стоял и пытался унять свой гнев. Я в жизни еще не был так зол.

— Твою мать! Твою мать! — бормотал я. — Безнадежен! Совершенно безнадежен. Ведь убьют дурака. Самого Рамзеса зарезали, уж на что тертый был калач. Этого в первый же год придавят. Да что же мне с ним делать! Нельзя давать ему власть! Нельзя!

— Неужели ты хочешь лишить положенного наследства своего единственного сына? — услышал я ледяной голос.

Креуса. А я и не понял, когда она подошла. Она подобралась, словно львица перед прыжком, а в глазах ее клубится черная тьма. У нас больше нет детей и, наверное, уже не будет. Мы нечасто спим вместе. После того как я отослал Ила во Фракию, между нами словно пропасть пролегла. Она покорна, послушна, и безупречно управляет нашей ткацкой фабрикой. Я могу полностью на нее опереться, но той нерассуждающей, слепой, доверчивой любви, что была когда-то, в ней больше нет. Вся она достается сыну.

— Я пытаюсь спасти ему жизнь, — устало ответил я. — Ты разве не видишь, каким человеком он растет?

— Вижу, — спокойно ответила Креуса. — Он наследник царя царей. Каким еще ему быть? Он ведет себя подобающе своему положению, и это видят все, кроме его отца. Почему ты ненавидишь собственное дитя? За что? Чем он виноват? Он ведет себя так, как и должен вести. Покажи мне царевича, который пасет баранов. Может быть, сын Лаодики будет этим заниматься? Или сыновья Кузи-Тешуба?

— Я не пошлю его больше во Фракию, — махнул я рукой. — Он останется здесь.

— Правда? — глаза Креусы налились слезами, а потом она уткнулась мне в грудь, рыдая и всхлипывая. — Я сколько лет Великую Мать молила! Каждую ночь просыпалась, просила ее сына мне вернуть! А ты словно кусок льда. Как будто у тебя сердца нет. Только дочерей и любишь! Да что тебе в них! Клеопатре через два года замуж выходить. Уедет, и не увидишь ее больше никогда.

— Какие два года? — я отстранил Креусу от себя. — Ты спятила? Она же ребенок совсем!

— Ей же двенадцать будет, — непонимающе посмотрела на меня жена. — Я уже всем окрестным царям написала, что у нас дочь в положенный возраст входит. Я хотела тебе на днях список подходящих женихов принести.

— Даже не думай, — ледяным тоном ответил я ей. — Никаких писем больше! Клеопатра выйдет замуж тогда, когда я скажу. И за того, за кого я скажу.

— Конечно, мой господин, — с каменным лицом произнесла Креуса. — Не ее ли ты на трон хочешь посадить? Чтобы у нас женщина, как в Египте правила? Таусерт ту царицу звали, кажется? Она лет двадцать назад умерла.

— Точно нет, — покачал я головой. — Клеопатра править не будет.

— Тогда сделай милость, — спокойно произнесла Креуса, — посвяти меня в свои планы. Кто станет ванаксом после тебя? Если не твой сын и не твоя дочь, то кто?

— Ванаксом станет Ил, — ответил ей я. — Тебя устроит такой ответ?

— Нет, мой господин, — отчеканила Креуса, глядя мне прямо в глаза. — Не устроит.

— Убирайся отсюда, — едва сдерживаясь, ответил я. — И сделай так, чтобы я тебя пару дней не видел, царица. Иначе ты сама поедешь во Фракию. Или в Тартесс, за Одиссеевы столбы.

— Как прикажет мой господин, — поклонилась Креуса и попятилась назад, не поднимая глаз.

— Твою мать! Твою мать! — раз за разом повторял я, сжав кулаки до боли. — Да что со мной сегодня происходит? Как я мог так глупо себя повести! Не приведи боги, узнают, что в царской