Насилие в эволюции, истории и современном обществе - Владимир Красиков

Негенетический подход к агрессии представлен психологией и гуманитарными дисциплинами, потому объяснение агрессивности заведомо ограничивается человеком. Конечно, человеческая агрессия качественно обособляется от животной по справедливому резону «сознания». Но тем самым теряется и преемственность, что находит свое выражение в «вытравливании» из человека «биологического», «наследственного.12 И если физиологически темпераменты признаются всё же врожденными, то поведение формируется на границах взаимодействий социальных условий и психоистории данного индивида. Влияние на поведение, в том числе и агрессивность, видовых паттернов homo sapiens, их очевидная связь с предшествующими этограммами ближайших видов игнорируется. Антропологи же и социальные мыслители довершают дело человеческой гордыни подменой биологической эволюции на столь же спекулятивную «культуру» (коллективный разум, история и пр.).

Однако как правы эволюционисты в прослеживании корней человеческой агрессивности в глубинах живого, так правы и их оппоненты в том отношении, что говорят о новом качестве человеческой агрессивности.

Теперь попытаемся содержательно развести понятия «агрессивности», «агрессии» и «насилия». Агрессивность, помимо того, что имеет характер определенного «блока» видовой этограммы, может выступать и неспецифической характеристикой, являясь и одним из признаков повышенной жизнестойкости в рамках средней нормы видовой агрессивности, показателем высокого тонуса самоутверждения и самоуверенности.

Агрессия вообще, как таковая – это активность самоутверждения, направленная на перераспределение ресурсов, возможностей контроля в рамках индивидуального либо группового носителя того или иного Lebenswelt.13

Учитывая эти моменты, человеческую агрессию можно определить как постоянные, с разной степенью успешности, попытки достижения контроля над доступной индивиду или группе ситуацией, с соответствующим стремлением ограничения других сил, претендующих на те же жизненные ресурсы, как условие собственного самоутверждения (благоденствия). В известных условиях, успешно закрепляющих именно агрессивность проявлений жизненности высокотонусных особей, агрессия способна приобретать вид самостоятельных паттернов поведения, что, вероятно, и послужило основанием для придания ей статуса оригинального врожденного побуждения.

Насилие неотъемлемо от агрессии, являясь фазой ее эскалации. Насилие не существует вне агрессии, и наоборот. Даже если агрессия заканчивается лишь демонстрацией, то и в этом случае здесь присутствует насилие в виде успешного психического подавления, сделавшего ненужным подавление физическое. Насилие – фаза в развертывании агрессивного поведения (в том, конечно, случае, если оно «разворачивается»).

Насилие – непосредственное, физическое или психическое, противоборство, принуждающее взаимодействие, прямой либо дистантный контакт между основными участниками сшибки тел и воль. В нем, в итоге меряния силами (физическими или же волевыми), устанавливаются отношения «господства-подчинения».

Понятно, что речь идет прежде всего о внутривидовой, по преимуществу межсамцовой агрессии у животных и человека (иерархической, половой, территориальной), где есть именно состязание сил, и в определенной мере – о межвидовой агрессии сопоставимых по размерам и Lebenswelt особей, т. е. занимающих одну и ту же жизненную нишу. Охота хищников (или их пищевое поведение), защитно-родительское поведение имеют другую природу.

Суть насилия как такового, подавление одной витальности другой, – это решительный момент в агрессивном взаимодействии, зависящий от степеней решительности, стойкости и упорства, концентрации внимания, удержания воли. Успешность агрессии зависит именно от возможностей, внутренних резервов, которые обеспечивают именно волевое подавление противника. Известно ведь, что у большинства видов, в том числе и у человека до эпохи войн цивилизации, цель агрессии состояла не в умерщвлении или нанесении тяжких повреждений, а в определении сильнейшего и того, кто спасует, наградой чему являются более высокий статус в иерархии, самка, территория. Подавление потому редко бывает тотально физическим, оно по преимуществу психическое, эмоционально-волевое и зависимо, помимо ситуационных обстоятельств и прежнего опыта борьбы, прежде всего от степени жизнестойкости, потенциала витальности.

Каков характер агрессии, таков и характер насилия, фазы ее эскалации, фазы подавления. Символизация и этизация человеческой агрессии ведет и к символизации, этизации насилия. Человеческое сознание, не в пример психике животных, памятливо удерживает в деталях весь свой предшествующий опыт. Эмоции ненависти, ярости, которые необходимы, мобилизующи, инструментальны для обеспечения успеха агрессии и особенно ее фазы эскалации и подавления противника, у животных скоротечны и преходящи. У человека же они приобретают долговременный характер вражды, мести, розни, фобий. Это настолько отравляет человеческую жизнь, что люди объявляют подобные проявления, а также их причины – агрессивность и насилие – не чем иным, как «злом», противостоящим любви, свободе и добру.

Итак, приведенных ранее характеристик «агрессии» и «насилия», полученных в разных дисциплинах, вполне достаточно, чтобы мы могли выстроить общую теоретическую последовательность или синтетичную модель «агрессии-насилия».

В ее основе находимы следующие постулаты или концептуализации содержания как ранее означенных подходов, так и представленных далее, в других очерках.

Во-первых, сфера распространения изучаемых феноменов. «Агрессия» и «насилие» – явления, обнаруживаемые достоверно пока лишь в круге земной жизни, включая человеческую цивилизацию как ее последнюю качественную стадию. Суть живого, помимо известных классических признаков (ДНК, обмен веществ, самодубликация и мутация), заключается в том, что оно представляет собой множество множеств,14 каждое из которых, в свою очередь, состоит из в общем-то схожих, но и вариативно отличных особей, объединенных общими программами поведения (этограммами). Сами эти программы постоянно воссоздаются, обновляются, переформатируются в опыте жизни текущего поколения в имеющейся исторической среде обитания.

Временная развертка бесчисленного количества этих программ (и наши их реконструкции) и есть эволюция – как в онтологическом, так и в гносеологическом смысле. Развитие видов осуществляется в формате тотального естественного отбора как сочетание конкуренции и кооперации как между особями, так и между популяциями, начиная с простейших и элементарнейших уровней живого.15 Агрессия и насилие – программы поведения, обеспечивающие наиболее решительные фазы состязательности. Они не столь часты, но играют ключевую роль в силу того, что устанавливают на относительно длительное время «правила игры» и приоритеты в той или иной области жизни.

Во-вторых, «агрессия» и «насилие», этограммы и социокультурные паттерны, присущие разным доменам живого на планете, могут быть описаны при помощи общего категориального инвентаря:

– факторы детерминации агрессии-насилия;

– домены агрессии-насилия;

– субъекты агрессии-насилия;

– паттерны агрессии-насилия.

Итак, согласно нашему пониманию, «агрессия-насилие» суть поведенческие прогр аммы, которые являются средством реализации базовых врожденных устремлений живого (самосохранение и размножение). Живое, как мы уже отмечали, существует только в виде большего или меньшего, но множества одинаковых особей, находящихся в формате отношений общения, состязательности-кооперации. Соответственно, этограммы «агрессии-насилия» должны существовать и быть закреплены и на видовом, и на индивидуальном уровнях, видо-специфически организуя сам формат бытия данного вида: общения, состязательностикооперации.16 Тем и определяется система факторов, детерминирующих проявления «агрессии-насилия». Более подробно поговорим о них в следующем очерке, здесь же лишь обозначим их в общем виде.

Вид «присутствует» в каждой составляющей его отдельной особи специфической генетической видовой программой, в которой содержатся априори и прижизненно разворачиваются поведенческие паттерны. Прижизненное разворачивание видовой программы, индивидуализированной предшествующими поколенными мутациями, постоянно корректируется и варьируется как средовыми факторами, так и влиянием элементарного видового сообщества – популяции. Это всё и образует пластичность физиолого-генетического фактора.

Врожденное и благоприобретенное постоянно равновесны, пропорция их соотношения вряд ли может быть определена численно однозначно для всех видов живого. Не думаю даже, что правы те, кто уверяют о прогрессирующем снижении удельного веса врожденного в пользу благоприобретаемого у высших животных видов и особенно у человека. Передаваемых этограмм у высших животных и человека больше на порядки, и все они передаются, похоже, в какой-то мере и органически. Возможно, эта передача идет в виде крайне абстрактных схем (побуждений, настроек, характерных устремлений), и для их полного и точного воспроизведения требуется помощь расшифровки ближайшего видового окружения (популяции), которое постоянно присутствует, образуя социальную среду воспроизведения, актуализации и наладки этограмм. Полагаю, примерно это имел в виду Уилсон, говоря о культургенах. Наша человеческая культура и является эволюционным приобретением для передачи невероятно большого количества информации генно-культурным путем. И когда мы имеем дело с очевидными данными о расовой либо этнической подоплеке повышенного уровня агрессивности-насилия, речь и должна идти о генной передачи вкупе с очень сильным этнокультурным закреплением. Соответственно, умиротворению и позитивизации подлежит культурная составляющая.