Правила игры в человека - Фрай Макс

– сыра мало, выбирайте: макароны или смерть. или гречка. – властно сказала кира.

дети покорились судьбе, через полчаса все сидели за столом, сосредоточенно наматывая на вилки утопающие в крови кетчупа спагетти. кира внимательно рассматривала артура, сидящего рядом с дочерью. длинный, рыжий, жилистый, как мать, и с блеклыми, словно постиранными, но цепкими глазами деда.

– а ты чего не ешь?

– а он вообще никогда не ест, – ехидно сказала пухлая фима из третьего подъезда.

артур внимательно посмотрел на фиму. та испуганно уткнулась в тарелку.

– такое, – тихо добавила она.

– я не голоден, спасибо, – вежливо сказал артур.

кира хмыкнула и стала убирать тарелки. еда была буквально уничтожена – посуду можно было просто протереть, за исключением тарелки мальчика. кира подождала, когда хлопнет дверь, и брезгливо соскребла остывшие макароны в отдельный пакет – несмотря на то, что к еде подросток не притронулся, трогать ее самой тоже почему-то не хотелось.

– а вдруг они откажут? – спрашивала кира ночью, прижимаясь к яну костлявым боком.

– значит, откажут, – отвечал ян, осторожно перебирая ребра жены. – значит, буду искать другие варианты. тут нельзя оставаться.

– почему нельзя? – спросила кира.

ян повернулся к жене и внимательно посмотрел на нее, словно видя впервые.

– ты шутишь сейчас?

– нет, – спокойно ответила кира.

в темноте ее лицо казалось чужим. ян рассматривал ее, словно пытаясь собрать воедино новые для него ломкие линии – заострившийся нос, резкий подбородок, впалые скулы, о которых она всегда мечтала (о чем она еще мечтала? выучиться на режиссера? выпустить альбом? переплыть босфор? родить еще ребенка? невозможно вспомнить). линии отказывались собираться во что-то хоть отдаленно знакомое.

«смотрю ее, как наташа ростова – оперу», подумал ян и рассмеялся.

– что смешного? – так же спокойно спросила кира. – а чем нам тут плохо?

– а чем нам тут хорошо? – тихо спросил ян.

кира напряглась, скинула с себя плеть руки мужа и пошла на кухню. оттуда донесся шелест бумажного пакета.

ян закрыл глаза.

наступила осень. соня с ворчанием пошла в школу – она уже раструбила всем одноклассникам, что уезжает в другую страну, и теперь возвращение выглядело позором. walk of shame! кричала она из прихожей на своем отполированном репетиторами и сериалами английском, хлопала дверью, и в квартире повисала тишина. ян вставал рано, с остервенением работал и варил супы, кира спала до полудня, с остервенением драила квартиру и ела сыр – уже без хлеба, просто кромсая его ножом и слизывая с лезвия без малейшего страха порезать язык. в лавку они ездить перестали – теперь сыр попадал прямиком в квартиру, но сначала его нужно было забрать у соседей. кира стала заходить к ним: сначала к двери – воровато, как у курьера из сексшопа, выхватывала сверток из рук майка, потом начала заходить внутрь, потом стала проводить там часы. это ян заметил не сразу.

– что ты там делаешь? – однажды вечером спросил ян, словив ее в дверях.

– ну так, – неопределенно пожимала кира плечами. – болтаю.

– значит, так, – жестко сказал ян. – я тебе туда ходить не разрешаю, сыр этот ебаный ты есть прекращаешь, начинаешь нормально питаться и заниматься ребенком. ей, кстати, тоже туда нельзя.

– что нам еще нельзя? – спросила кира. – что нам тут всем еще, блядь, нельзя?

ян с удивлением посмотрел на жену. она глядела на него с яростью, от которой веяло холодом и козлиным душком. он тихо покачался на пятках и пошел обратно в кабинет. сел перед монитором, дрожащим курсором ткнул в черную жирную строчку во входящих, прочитал письмо, долго смотрел в экран. пошел на кухню, налил стакан выдохшегося от старости портвейна и закурил.

– кури на балконе, – раздраженно сказала кира.

– мы уезжаем, – сказал ян.

кира медленно опустилась на стул.

– когда? – спросила кира.

– через месяц. мне пришло подтверждение. осталась проверка службой безопасности, но это формальность. визы нам сделают за пару дней.

кира подперла лицо кулаком и принялась смотреть в окно.

– ты ничего не скажешь? – спросил ян.

– мы не поедем, – сказала кира.

ян уставился на жену.

– в каком смысле?

– в прямом.

– ага, – сказал ян. – это еще что за новости?

– ну почему новости. просто я уже не понимаю, чтобы что. чем там будет лучше? что мы будем делать? так же дома сидеть? я дома хочу сидеть дома. кому мы там нужны, кроме твоих рабовладельцев? там для нас ничего.

– а тут что? – тихо спросил ян.

– и тут ничего. но тут хоть наше ничего.

– так, – сказал ян. – я сейчас пойду этому майку с его липой их сраный сыр с героином в дупу запихаю. что они тебе там в голове накрутили?

– ничего не накрутили, отстань от них, нормальные люди.

– да что в них нормального? – заорал ян.

кира даже не пошевелилась.

– мы не поедем.

– оставайся, мы с соней поедем.

кира наконец посмотрела на мужа.

– ты не понял. мы все не поедем.

ян прыснул со смеху, забрал бутылку и ушел спать на диван.

если раньше дни тянулись, то сейчас они неслись кубарем, толкались локтями, слипаясь в промозглый ком из телефонных звонков (их вдруг стало очень много, больше, чем ян привык выносить), работы (ее вдруг тоже стало больше, чем обычно), сборов и суеты. суетился в основном ян, кира окончательно замкнулась и сидела целыми днями на стуле в кухне, изредка неохотно ела суп, который варил ян – преимущественно себе и дочери. готовить кира почти перестала, есть – тоже. сыра в доме больше не было.

за неделю до отъезда ян не смог найти паспорта, перерыл всю квартиру, заглянул даже на антресоли, где нашел казавшиеся потерянными навсегда собственные детские рисунки из художки. это было приятно, но с документами вопрос не решало.

– ты не хочешь помочь искать? – спросил ян киру. – это, вообще-то, твой паспорт.

– а я его порвала, – вдруг сказала кира, с трудом отлепив глаза от окна, под которым торчал майк, что-то отчаянно заливающий новой соседке с дрожащим йорком на руках.

– кира, хорош, – поморщился ян, – шутки кончились.

– показать? – яна полезла в холодильник, достала из нее черный икеевский контейнер, один из тех, в которых раньше хранился сыр.

«беда», подумал ян, рассматривая скомканные клочки плотной бумаги и темного картона. под плотной пленкой по кириному мятому лицу ползло угрюмое масляное пятно. кира торжествующе смотрела на яна.

– ага, – сказал ян. – а наши с соней где?

кира молча достала еще два черных контейнера. паспорт дочери явно рвался хуже, кире пришлось резать его ножницами. на искромсанное лицо дочери ян смотреть уже не мог. третий контейнер решил не открывать.

– ага, – снова сказал ян. – а сама соня где?

– где-то гуляет, – равнодушно сказала кира.

ян выглянул в окно, за которым уже не было никого, кроме одинокого йорка, деловито скребущего мокрую землю задними лапами.

– я же тебе сказала, что мы все никуда не поедем, – сказала кира и улыбнулась новой неприятной улыбкой.

ян схватил телефон, быстро пошел в прихожую, вытащил из сумки ключи жены, захлопнул дверь, дернул ручку (закрыто), побежал по лестнице вниз, набирая номер дочери. где-то совсем рядом раздался знакомый рингтон. два пролета спустя ян наткнулся на артура, стоящего у лифта с соней. молча схватил дочь за локоть, потащил ее из подъезда под застывшим ртутным взглядом артура, запихал в машину, завел мотор.

– что случилось? я домой хочу, к маме! – захныкала соня.

– поедешь к бабушке, – сказал ян и утопил педаль газа.