Кугитангская трагедия - Аннамухамед Клычев

В кибитке было душно. Янгыл встала, надела кетени и чувяки и тихонько вышла во двор. Над курганом Базар-Тёпе, над мечетью, мазанками и юртами, над всем предгорным простором, над вершинами Кугитангтау разливался лунный свет, и в этом свете дрожало ночное весеннее зарево. Янгыл стало вдруг до слёз тоскливо. Ей захотелось плакать навзрыд, чтобы как-то освободить душу от неосознанной тоскливой радости. Предчувствие близкого и желанного счастья всю переполнило её.

— Янгыл, — вдруг услышала она голос Арзы. — Милая, не бойся, это я. — Он тихойько вошёл во двор и глаза его светились счастливым страхом. — Я давно здесь тебя жду… Я почему-то решил, что ты обязательно выйдешь ко мне — и ты вышла… Я думаю — это по воле аллаха, иначе бы не догадалась, что я жду тебя, ведь мы не договаривались…

— Ах, Арзы… — девушка закрыла лицо ладонями и почувствовала, как он привлёк её к себе, прижимаясь, к лицу и лбу горячими губами.

Словно тюльпан в объятиях лёгкого весеннего ветра трепетала она, задыхаясь от счастья и смертельного страха. Если бы кто-нибудь сейчас вошёл во двор, то влюблённые не нашли бы в себе сил оторваться друг от друга — так велика была жажда их встречи. За дувалом заблеяли козы. Янгыл тихонько вздрогнула и высвободилась из горячих объятий Арзы. Они подошла к агилу, и их желанное счастье вспыхнуло с новой силой.

Только ты, Арзы, только ты, — повторила она с жаром. — Я готова даже умереть вместе с тобой. — И он, отвечая ей теми же словами, осыпал её поцелуями.

Однако страх и благоразумие, что их могут увидеть вдвоём, заставили влюблённых распрощаться. Арзы, полный счастья и надежды, что завтра снова встретится с Янгыл, как только они выгонят овец к горам, ушёл домой.

Ещё не поднялось солнце, ещё не совсем рассеялся мрак, ночи, а в небе над Базар-Тёпе закружились стервятники. Богатой добычей наградил их горный сель: десятки трупов животных вынес он на съедение голодным хищным птицам…

А к мечети, на заунывный призыв азанчи, собирались правоверные. Белобородые аксакалы и мужчины помоложе — свои и приезжие — стелили молитвенные коврики — намазлыки, потихоньку говорили о вчерашнем бедствии и качали головами. Но вот на мамберу взошёл молла Ачилды: в тюрбане и халате с широкими рукавами. Скорбно углядел собравшихся, и намаз начался…

Чабан Закир-ага, широкоплечий, высокий мужчину лет сорока пяти — молиться в мечеть никогда не ходил. В неё ходили только казн, муллы, старшины племён и другие влиятельные люди, которые ничем, не занимались, кроме как читали наставления своим подчинённым, а между всем этим — вели торговлю. Как и большинство базартепинцев, чабан расстилал свой намазлык на плоской крыше или во дворе и свершал молитву. И сегодня он не изменил раз навсегда заведённому порядку. Однако, бросив коврик под ноги и опустившись на колени, Закир-ага произносил молитвы рассеянно, язык его плохо повиновался, а сердце болело, переполненное предчувствием беды. Да и было о чём печалиться. Закир-ага выпасал овей самого моллы Ачилды. Отара у моллы и без того большая каждый год росла за счёт молодняка и овец, прибывавших в неё по хушир-закяту. Другой бы да его месте постарался сделать жизнь своего чабана, если уж не счастливой, то сносной. Но молла Ачилды, человек до крайности жадный и расчётливый, держал своего, чабана в чёрном теле. Ведя полуголодный образ жизни, Закир-ага давно занимался приработками. И вчера, в пятницу, оставив отару подпаску — чолуку, он направился к Амударье, чтобы подшибить несколько монет на выгрузке и погрузке купеческих судов. Ушёл с самого утра. Дело ему нашлось: таскал с берега на русский пароход мешки с шерстью.

Получив за работу несколько таньга, он был доволен и как мог жестами и добрыми словами поблагодарил русского купца. Тот в свою очередь приглашал его и впредь помогать урусам, и чабан ушёл с берега лишь к вечеру, довольный и весёлый. А когда стал подходить к Базар-Тёпе, то узнал о страшном бедствии. Закар-ага, зашёл к чолуку. Тот лежал на кошме в кибитке и на его зов не поднял головы. Закир-ага встряхнул подпаска за плечо. Чолук всхлипнул, что-то начал объяснять, и чабан с горечью понял, что из отары хозяина восемь овец захлебнулись в горном потоке. Не задерживаясь более, Закир-ага направился к молле Ачилды, чтобы убедиться, действительно ли такое несчастье свалилось на его голову. И если это так, то какое же наказание готовит скаредный молла для него, провинившегося. Молла Ачилды не стал разговаривать с чабаном. Он лишь процедил сквози зубы: «Завтра разберёмся». А когда Закир-ага спросил: «Можно ли мне, хозяин, идти к вашей отаре?», тот зло ответил: «Не надо…»

Совершая утренний намаз, Закир-ага мучительно думал — идти ли к молле, или он пришлёт за ним своих слуг?

Вскоре после того, как он закончил свой намаз, к кибитке подошли два нукера. «Ну, вот, я так и думал», — горестно отметил про себя чабан и стал натягивать на плечи свой видавший виды халат. Нукеры велели ему следовать за ними. Закир-ага не стал расспрашивать. Молча они миновали базарную площадь и вошли в полумрак мечети. В ней собрались человек десять: староста, несколько святых мулл и сам молла Ачилды. Были тут и посторонние, оставшиеся послушать, что сделает молла со своим чабаном. Среди них находился и отец Янгыл — Ишали-ага.

— С волеизъявления аллаха и нашего согласия, приступайте к делу, молла Лупулла, да решится по справедливости наш суд, — со скорбной вежливостью произнёс молла Ачилды. Впервые он выступал не в роли кази, а в роли потерпевшего, но и здесь, пользуясь властью, назначил своего ученика вести суд.

Молла Лупулла сразу задал вопрос чабану — как могло случиться, что его не оказалось у отары во время селя?

Закир-ага не стал запираться и рассказал всё, как было.

— Вы навлекли на себя, Закир-ага, двойной грех, — заключил молла Лупулла. — Первое — бросили хозяйское добро, второе — вошли в сношения с капырами. Урусы грязнят своими каюками священный Джейхун, а вы принесли от них эту грязь в Базар-Тене…

— Истинно так, — с одобрением подтвердил слова своего ученика молла Ачилды и тот, высокий, сутулый, со взгорбленной спиной, зардевшись от похвалы, вдруг выпрямился, потрогал чёрную бородку и провозгласил:

— Именем аллаха и нашим судом праведным повелеваем вам, Закир-ага, до наступления полнолуния вернуть молле Ачилды стоимость восьми овец. За неуплату положенного в срок пострадавший возымеет право на имущество ваше…

Всё это время, пока шёл суд, Ишали-ага с любопытством рассматривал будущего зятя и находил, что хоть с виду он и неказист, но ум у него есть. И как только молла Лупулла вышел из мечети, Ишали-ага присоединился к нему и взял под руку.

— Что и говорить, вы справедливо решили дело, — польстил ему Ишали-ага.

— Послушанию и справедливости учит нас коран, — высокомерно ответил молла Лупулла.

— Я давно хотел с вами вместе выпить по чашке чаю… Не могли бы вы зайти ко мне? — предложил вдруг Ишали-ага.

— С удовольствием, дорогой Ишали-ага. Видно богу угодно, что вы меня приглашаете… Всё от бога…

В комнате у Ишали-ага они сели на белую кошму. Жена хозяина подала чайники и кристаллический сахар — набат. Молла Лупулла, напустив на себя важность, начал беседу о боге и его могуществе.

— Бог есть, единое бытие, разлитое во всех земных тварях. Он вечно обнаруживается и проявляется…

— Значит, содеянный грех чабаном Закиром тоже божеское проявление? — испуганно воскликнул Ишали-ага.

— Разумеется, — невозмутимо отозвался молла Лупулла. — Бог в, чабане увидел дьявола. Ибо он вступал в связь с урусами. И покарал и его, и других за то, что допустили грех…

— Да… да, пожалуй, это так и есть, — согласно закивал Ишали-ага.

— Всё от бога и всё к богу, — заверил молла Лупулла. — Цель сотворения человека — служение богу. Искание истины — совершеннейшая часть этого служения…

Выпив чая и откушав баранины, молла Лупулла почтительно распрощался с хозяином, и Ишали-ага тотчас пришёл к выводу, что зря Янгыл сидит дома, пора её готовить к выдаче замуж за этого человека…

Чабан Закир-ага тем временем решал, что ему делать дальше. Он ходил по двору, заложив руки за спину, гневно говоря жене:

— Четырёх наших овец, которые в отаре, придётся отдать хозяину сегодня же. Пусть возьмёт… пусть подавится! Остальных немного подождёт.

Жена скорбно внимала словам мужа и всё время думала: где же теперь Закир будет добывать хлеб? И он, словно подслушав её мысли, сказал:

— Теперь в Базар-Тёпе мне делать нечего. На кусок здесь не заработаешь. Останешься с детьми, а я пойду на заработки к урусам. Корабли грузить буду, как-нибудь проживём…

Услышав плач и причитания жены, Закир-ага прицыкнул на неё и скрылся в кибитке. Вечером, забросив за плечи полупустой хурджун, чабан спустился с холма Базар-Тёпе и быстро зашагал в сторону Амударьи.