Безымянный замок. Историческое фэнтези - Анна Райнова

На день святого Варфоломея назначен и первый турнир для нынешнего новика, Казимира. Сейчас его купают и одевают во все белое.

Мечислав прошел от врат базилики к полатям. Крестьяне и кузнецы, холопы и подмастерья кивали ему, кричали приветствия. Толпа заводила сама себя в предвкушении незабываемого зрелища, что предстоит увидеть сегодняшним днем. От рассвета, когда над новиком сверкнет меч князя и до заката, с его пиром на весь мир, музыкой и танцами заполночь. На пустые приветствия оруженосец не ответил, старался держаться особняком, неприятные воспоминания кололи душу.

Мечислав родился в семье небогатого шляхтича старшим ребенком. Из-за постоянного безденежья, в тринадцать лет оказался отосланным ко двору Богдана Справедливого на учение и воспитание. К тому времени он уже понимал, что нынешнее звание оруженосца скорее всего останется с ним навсегда. Отец хоть и гордился своим происхождением, однако давно лишился всех прежних владений и, отдав в приданное за младшей дочерью Мирославой, после рождения которой отправилась к праотцам его жена, последние серебряные денары2, сам служил десятником. Вельможный муж Мирославы оказался пустышкой, лишь на речах хвастал богатствами. А значит только случай может позволить Мечиславу стать рыцарем, о чём он мечтал с самого детства. Скажем, война: с немцами, литовцами, руссами, татарами, – неважно, ведь только там, на поле боя он может, показав истинную доблесть, рассчитывать на милость князя. В нынешнее время раздоров, больше столетия терзавших Полонию, это самый верный способ добиться почета и уважения, достатка и славы. И не только шляхтичу, случалось в Крестовых походах и простолюдин, показав чудеса геройства, получал от государя герб и девиз.

Юноша готовился к этой возможной войне. И пусть ему плохо давались науки, но в ратном деле равных Мечиславу не сыскивалось. Овладев техникой конного боя на длинных мечах и турецких саблях, он стал мастером и пешего боя на коротких мечах, шестоперах и моргенштернах3. Только однажды позволил свалить себя противнику – когда впервые увидел Иоанну.

Вот и сейчас, стоило ему вспомнить тот случай, девушка, будто услышав его мысли, вышла из врат главной башни замка, где находились ее покои, одетая в алый плащ и узкое зеленое платье с серебряным поясом, спускавшимся по бедрам. На пряжке изображен княжеский герб – поваленный дуб и двойной крест над ним. Любезно поздоровавшись с молодым человеком, Иоанна спросила о Казимире. Мечислав молчал, не сводя с нее глаз. Он и сам не понимал что с ним происходит, когда он встречается с Иоанной, суженой брата названного. Странное, словами необъяснимое. Вроде ничего особенного, внешне непривлекательная, бледная, с невыразительными чертами лица, она брала иным, внутренним сиянием, в которое можно вглядываться бесконечно, как должно быть можно смотреть на полыхающий костер. Верно этим же увлекла и Казимира, ведь поначалу тот встретил невесту холодно и отстраненно. Да и Мечислав не мог представить себе их вместе. Наверное, не могла и сама невеста, которая согласилась на этот брак, повинуясь воле отца, варшавского князя Анджея, чей герб, белый лев поднявшийся на задние лапы, вышитый шелком украшал левую грудь платья Иоанны. А Казимир… странная история.

– Мечислав, так я могу его увидеть?

Молодой человек встряхнулся, сквозь густой туман расслышал обращённые к нему слова и произнес:

– Ещё нет, он готовится к выходу.

– Хорошо. Я буду ждать в базилике, – она оглянулась на свою свиту. Девушки застыли на почтительном расстоянии, дожидаясь пока госпожа закончит беседу. Мечислав кивнул, но дурман развеялся, лишь когда процессия добралась до ворот храма.

Верно это все же был дурман, иначе он не мог объяснить отчего всякий раз при виде Иоанны замирает, бледнеет или краснеет, не в силах ответить складно ни на один вопрос девушки. Ведь он любит другую, сам так сказал отцу еще три года назад, нет, уже четыре, когда волею судеб попал в Бялу; Казимир тогда занемог и остался дома под присмотром придворного лекаря. Там на турнире по случаю Успения Богородицы юный оруженосец заметил на галерее прекрасную Эльжбету, дочь богатого купца. Девушка показалась ему затерявшимся среди смертных ангелом. Он мог поклясться, что от её нежного лица исходил небесный свет, заставляя горячее молодое сердце сжиматься в немой истоме покуда девушка не скрылась в разномастной яркой толпе.

Выспросив у местных служек про белолицую панночку в золотом платье, он выпросил у Одера родного дядьки Казимира оруженосцем у которого служил все годы учения трёхдневную отлучку и отправился к отцу.

Услышав признания сына в любви к, как выяснилось, безродной, но богатой девушке, тот поспешил в Бялу. Купец принял нежданных гостей с должным почтением, после недолгих переговоров пожелал оплатить жениху доспехи и коня, ведь древний род семьи Мечислава проистекал от самого Лешка Первого, а значит он, несмотря на бедность, королевских кровей, негоже всю жизнь в оруженосцах ходить. Отцы ударили по рукам, договорившись, что обряд венчания назначат сразу после посвящения Мечислава в рыцари. Эльжбете едва исполнилось двенадцать, она воспитывается при монастыре, где учится покорности, латыни и прочим женским премудростям.

Будущие супруги так и не увиделись: Эльжбета осталась под покровительством клариссинок в монастыре близ Бялы, Мечислав вернулся в Нарочь. По прибытии в столицу, он показал Казимиру портрет наречённой, а тот влюбился в изображение, в чём сразу признался брату. Секретов меж ними не было. Недаром, чуть повзрослев, они поклялись друг другу в вечной верности, обменявшись в знак кровного братства короткими мечами.

Ради счастья Казимира Мечислав хотел отказаться от притязаний на невесту, но княжич с детства обручённый с Иоанной знал, отец не позволит ему сочетаться браком с простолюдинкой, а потому нарушить слово не посмел и оттого еще страдал и мучился. Однако продолжал видеться с Иоанной под присмотром ее наставницы и постепенно привязывался к ней, овиваемый ее речами, взглядами и запахом ромашек, исходившим от её волос – и еще этим дурманящим голову. Особенно Мечиславу – у того со временем даже ромашковый луг имел стойкое созвучье с Иоанной, уводя бледневший с годами образ Эльжбеты куда-то далеко. В противоположность растущему против воли притяжению к Иоанне. Стоило ей начать говорить, голос завораживал, бледное лицо наполнялось неземным свечением, а когда она улыбалась на впалых щеках появлялись очаровательные ямочки.

Он огляделся по сторонам гоня запретные мысли, и вошел в свою комнату. Принялся переодеваться, нарядился в белоснежное полукафтанье с золотой оторочкой, поверх него нацепил пояс с романским мечом Казимира, в отделанных слоновой костью ножнах, полученным от названного брата во время клятвы. Едва закончил, услышал колокольный перезвон, а затем и трубы ознаменовавшие выход новика из покоев. Досадуя на свою медлительность, Мечислав ринулся к базилике; Казимир уже вышел на двор, сопровождаемый восприемниками; гвалт, рукоплескания и подброшенные шапки сопровождали его на дороге к храму. Княжич шел, высоко подняв голову, поглядывая по сторонам. Его одели в белоснежную льняную рубаху, полукафтан, вышитый золотыми львами и грифонами, шелковые носки и башмаки. Поверх полукафтанья накинули пурпурный плащ; в этом одеянии Казимир казался цветком лилии осыпанным лепестками роз. Лицо его, чуть бледнее обычного, поражало умиротворенностью и готовностью предстать пред рыцарем Господним, дабы от него принять благословение и принести клятвы Всевышнему в непогрешимости дальнейшего пути и верности обетам догматам и клятвам.

Мечислав смотрел на него во все глаза. Крики стихли, народ угомонился, никто не мог отвести взгляд от прекрасного юноши, олицетворявшего истинную веру и отречение. Нежданно, напиравшие в первых рядах пали ниц перед проходившим, за ними последовали и остальные. Через мгновенья все пространство перед базиликой оказалось будто очищено. Коленопреклоненные бормотали молитвы, плача и смеясь одновременно в экстатическом единении с новиком, явившем грешному миру божественный символ союза земного и небесного.

Плач и смех возвысился, прокатился над толпою и затих. Даже видавшие виды восприемники не могли сдержать слез при виде княжича, замедлили шаг. Казимир отдалился от них и первым ступил на порог притвора базилики. Солнце блеснуло в его волосах цвета налитого хлебного колоса, осветило пурпур плаща, и тотчас Казимира накрыла тень: он вошел в отверстые врата. Следом поднялись и восприемники, туда же поспешил и Мечислав, стараясь не отставать от князя Богдана и его многочисленной свиты.

Множество вельможных гостей собралось в храме – лавок на всех не хватило, многие стояли в нефах, у стен и полуколонн притвора. Казимир перекрестился на потемневшее от времени распятие, висевшее над головой отца Григория, духовника князя Богдана, готовящегося совершить ритуал. Но прежде началась торжественная месса. Княжич преклонил колено перед епископом и произнес клятву посвятить себя рыцарству. Зрелище это впечаталось Мечиславу в память, наверное навсегда – коленопреклоненный Казимир и отец Григорий, благословляющий меч новообращенного рыцаря.