Ревизор: возвращение в СССР - Винтеркей Серж

– Что с руками? – устало спросила Марина.

– Об лёд порезался. Боялся, что нас под лёд утянет, когда этого шизика доставал. – оправдывался Николаев, показывая врачу ладони. – Река только с краёв замёрзла, а посередине такое сильное течение! Я шапку из-за него форменную потерял в реке. И ксиву испортил.

Произнеся это, Николаев вдруг покачнулся и начал заваливаться на сторону. Ефремов живенько подскочил к нему и подхватил под руки. Врач помогла усадить Николаева на стул, осмотрела его глаза, поинтересовалась, не болит ли голова и не двоится ли в глазах. Получив отрицательный ответ, чему-то кивнула мысленно и сказала, показав на руки:

– Тут шить надо. Сестру позову.

А потом добавила:

– В больнице вас пока оставлю. Понаблюдаем. Похоже, что помимо порезов на руках, у вас еще небольшое сотрясение мозга. Завтра на обходе главврач посмотрит и все решит.

– Держи руки над тряпкой! – рявкнула недовольная санитарка и бросила мокрую мешковину под ноги Николаеву. Он, как ни в чём не бывало, послушался.

– Ты и меня не помнишь? – между тем спросил меня Николаев. – Я с твоей сестрой в одном классе учился.

Я пожал плечами и отвернулся к окну. В отражении я увидел юного парнишку среднего роста, субтильного, большие глаза, нос с горбинкой. И лопоухий до безобразия. В огромной пижаме не по размеру он похож был на Пьеро. Только колпака не хватало.

Я усмехнулся про себя: не просто будет ему с такой внешностью девчонок кадрить.

А кто это, собственно? Я почувствовал, как у меня на голове зашевелились волосы.

Где-то на лбу неприятно саднило, я машинально дотронулся до головы.

Паренёк в отражении сделал то же самое.

Глаза у него начали ещё больше округляться. Я подошёл ближе к окну. И отражение приблизилось ко мне. Я помахал рукой отражению, и оно помахало мне в ответ… Сомнений нет: там, в окне – я.

Глава 2.

Среда, 10.02.1971 г. Святославская городская больница

Я стоял в полной прострации перед окном, глядя на своё отражение. Ещё полчаса назад я был шестидесятилетним дядькой. Как я мог оказаться этим прыщавым юнцом? Может, всё-таки, это галлюцинация?

Но все ощущения просто вопили о том, что это реально. Хотя этого просто не может быть! Убежденный рационалист и прагматик внутри меня упорно твердил, что всему происходящему есть разумное объяснение, и вот-вот ситуация прояснится, надо просто еще немного подождать. Однако минуты текли, а ничего не прояснялось, ситуация не менялась. Я все более отчетливо понимал, что произошло нечто необъяснимое, и я действительно нахожусь в теле этого молодого паренька, а время откатилось на несколько десятилетий назад.

Вернулась Марина и привела с собой медсестру средних лет и возрастного доктора – высокого, крупного, седого мужчину в роговых очках и с лысиной на макушке.

Марина с медсестрой увели Николаева в процедурную. Санитарка подтерла за ним капли крови на полу и ушла. Старший сержант беседовал с пришедшим доктором. Они долго шептались у меня за спиной. Краем уха я разобрал слова милиционера:

– Да точно Вам говорю! Он сам прыгнул.

Они ещё какое-то время постояли, обсуждая мою персону, а потом вдвоём подошли ко мне и встали на небольшом расстоянии сзади. Я уже подумал, что они сейчас набросятся на меня и свяжут как буйного психа.

Я все ещё находился в полнейшем ступоре от происходящего, не успел выработать стратегию своего дальнейшего поведения и продолжал стоять лицом к окну, наблюдая за ними в отражении.

– Ивлев! – обратился ко мне старший сержант. – Объясни нам с доктором, с какого перепугу ты сиганул с моста.

Я повернулся к ним, решив идти в несознанку:

– Не помню.

– Вот. Он даже фамилию свою не помнит, – сказал Ефремов.

– Он в воду упал? Не мог он там обо что-нибудь головой удариться? – уточнил доктор и подошёл вплотную ко мне. Он уверенно убрал мою руку от моего же лба.

– Это что за шишак? Синяка еще нет, только ссадины. Травма свежая. – констатировал он.

– Юрий Васильевич, честно сказать, я не видел, как он упал, – оправдывался старший сержант. – Там, куда он сиганул с моста, река не замерзла, это точно. Об лёд он удариться не мог. Если только под водой что-то было. Или там опоры бетонные у моста, его течением как раз на них потащило. Может и врезался. У него что, эта? Как её? АмнЕзия?

АмнЕзия! Цирк! Но легенда для меня сейчас оптимальная. Пока не пойму, что здесь происходит, будет очень удобно все казусы объяснять потерей памяти.

– Не знаю. Будем наблюдать, – ответил доктор. – Полежит у нас недельку. Может, вспомнит, что его на этот «подвиг» толкнуло. Да? Ивлев!

Я молча кивнул. Мне сейчас передышка ой как нужна.

– Еще пригласите мне его родителей, – попросил доктор старшего сержанта. – Как, значит, его зовут?

– Вроде, Пашка. Николаев мой точно скажет. Он его знает, на одной улице живут.

– Хорошо. Пойдём, Ивлев, – сказал доктор, бесцеремонно развернул меня за локоть и, пихнув ощутимо в спину, подтолкнул меня в сумрачный коридор, в который Марина увела Николаева.

Мы прошли мимо нескольких закрытых дверей и подошли к открытой двери с надписью «Процедурная». Доктор уверенно зашёл туда. Я вошёл за ним и скромно встал у входа.

Николаеву, по-видимому, уже зашили порезы на ладонях. Лицо его было очень бледным. Сестра бинтовала ему правую руку, левая была уже забинтована.

– Противостолбнячную сразу поставь ему, – сказал доктор Марине.

– Хорошо.

– Что тут?

– Переохлаждение. Шесть швов на правой руке, четыре на левой. Первое время даже ложку держать не сможет ни той, ни другой рукой. И еще у него головокружение довольно сильное. Возможно, ударился головой.

– Так, и этот тоже с ушибом головы! Возможно, и правда в реке там что-то есть. Ну ничего! До свадьбы заживёт! Но недельку пусть полежит, понаблюдаем.

Сестра задрала Николаеву пижаму, и Марина уколола его простым многоразовым стеклянным шприцем под лопатку. Лицо милиционера сморщилось, как будто он раскусил лимон.

Мне стало жаль его. Как я понял, он спас меня, вытащил тонущего из реки. Рисковал, можно сказать, собой! И пострадал в итоге.

– Марина, положи их. – распорядился Юрий Васильевич. – Ихтиандр не помнит, как его фамилия, но твой больной его знает, уточнишь у него, когда карту заполнять будешь. Я пошел к Ефремову.

– Хорошо, – ответила Марина. – А куда их? В Терапию?

– В Хирургию.

– Хорошо.

Медсестра прибиралась на процедурном столике. Марина что-то записывала в толстом журнале.

Николаев встал с табурета, на котором сидел, и остался стоять, пошатываясь. Лицо его еще больше побледнело, его резко повело в сторону. Я бросился к нему и подставил ему плечо, чтобы он оперся на меня, как на костыль.

Женщины всполошились, усадили его обратно на табурет, сунули под нос ватку с нашатырем. Я встал сзади и поддерживал его.

Через некоторое время Марина спросила Николаева, как он себя чувствует и предложила ему перейти в палату и лечь. Вместо ответа, он кивнул головой и сделал вторую попытку встать. Я сразу подставил ему плечо и попросил врача дать мне с собой ватку с нашатырем, на всякий случай.

Так мы и побрели за Мариной по сумрачному коридору.

Если это галлюцинация, то уж очень реалистичная и детализированная. До мелочей, до запахов, до болевых ощущений. Что-то тут не так.

Мы прошли через холл в противоположный коридор. Хирургия располагалась на первом этаже. Было поздно, больница спала. Только из приоткрытых дверей единственной палаты падал в коридор свет. Я догадался: нам туда. Там нас ждала уже знакомая санитарка.

– Тётя Вера, положи их. Я за картами, – сказала Марина и вышла.

Я огляделся. Сама палата была небольшой, но высокий потолок делал её просторной. В палате было одно большое окно с широким подоконником. Из мебели только пять панцирных коек, вместо тумбочек, высокие табуреты с полкой и у каждой койки в ногах стоял стул.