Пирамида. Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях - Григорий И. Сидько

Девушка: Так у них всегда так! Придерживают все до самого последнего момента, пока не сгниет!

Женщина: Они говорят — только сегодня привезли.

Девушка: Надо прямо сейчас все нарезать и пересыпать сахаром.

Женщина: Я хочу половину пересыпать, а остальное сварить. У Нинки где-то рецепт был записан. Туда как-то ванилин или корица добавляется, или мед — помнишь, она на Новый год приносила? Такой необычный вкус.

Женщина берет у девушки деньги, пересчитывает и кидает в карман своего пальто.

Девушка: Я боюсь, банок может не хватить. У меня в столе всего шесть литровых.

Женщина: В шкафу надо посмотреть. Там несколько еще с осени от огурцов оставалось.

Женщина пододвигает к столу высокий одноногий вертящийся табурет, садится на него, отламывает кусок булки и достает из алюминиевой кастрюли свою баночку.

Камера отъезжает еще немного, открывая слева от стола захламленный письменный стол и мягкое глубокое кресло перед ним.

Ударив дверью, в комнату быстро входит невысокого роста худой мужчина лет пятидесяти; на нем три вязаных домашних свитера, надетые один на другой, и пузырящиеся на коленях пятирублевые джинсы.

Мужчина: Чаю! Чаю! Скорее чаю! — он падает в кресло, раскрывает лежащий на столе дипломат, вынимает из него какие-то листки, быстро просматривает их, некоторые откладывает в сторону, другие кидает обратно и захлопывает дипломат. — Убегаю в "Спецтоннель"!

Женщина откладывает ложку:

— Какой "Спецтоннель", Сергей Сергеевич?! Мы же с вами договаривались на сегодня! Вы же обещали! Мне завтра уже согласовывать надо! Меня же Галаудин теперь убьет!

Мужчина не реагирует, сосредоточенно роясь в ящиках своего стола. (Вообще, внешне бурные выяснения отношений между мужчиной, женщиной и девушкой, их взаимные упреки, обиды и ворчание — на самом деле скорее игра, привычный стиль общения, не способный нарушить общего благодушного настроения.)

Девушка: Сергей Сергеевич, тебя, кстати, Тамарка искала, и "Сети" тоже просили зайти.

Мужчина (продолжая рыться): Тятя, тятя, наши "Сети" притащили мертвеца…

Женщина: Бросаете, значит, Сергей Сергеевич? В такой момент? Ну ладно, Сергей Сергеевич, идите в свой "Спецтоннель", куда хотите, хоть на Северный полюс! А нас тут пусть лишают премий, увольняют с работы, раз вам все равно!

Мужчина: Ну почему сразу же мой "Спецтоннель"? Это же, можно сказать, наш "Спецтоннель"!

Девушка: Я уже налила. Тебе булку намазать?

Мужчина (неожиданно раздражаясь): Только, вообще, не надо мне, пожалуйста, ничего говорить про еду!

Женщина: А что такое, Сергей Сергеевич?

Девушка: Я тебе, кстати, рис с курицей принесла. Маяков вчера не доел…

Мужчина: Что такое, что такое, вообще! Теперь они еще спрашивают, что такое!.. Вы же меня там бросили вчера в лаборатории! Оставили на растерзание этим волкам!

Женщина: Как это мы вас бросили, Сергей Сергеевич?! По-моему, так вас просто за уши оттуда было не вытащить!

Мужчина: Вы что, не знаете, можно подумать, вообще, кто там работает? Это же банда подлецов!

Девушка (смеется): Да ты вспомни, Сергей Сергеевич, как вы тут, два года назад, когда Мурашов с Берковским еще у нас работали, к концу дня просто падали со стульев!

Мужчина: Что такое, вообще, что за диверсия? — он хлопает себя по карманам, роется на столе, лезет в куртку, висящую на спинке его кресла. — Где мои сигареты?

Девушка: У меня на столе.

Мужчина: Ну вот, вообще, всегда так… — он одевает куртку, кепку, берет дипломат, подходит к столу и присаживается на краешек стула, на котором стоят сетки с лимонами. Взяв большую чашку, доверху наполненную чаем, он делает, обжигаясь, несколько торопливых глотков. Потом декламирует:

Я хочу напиться чаю,

К Маяковой подбегаю.

А пузатый от меня…

Девушка: Сергей Сергеевич, ну ты нахал!

Камера отъезжает и теперь видна вся комната, облик которой несет на себе печать долгого зимнего уныния — на фоне грязного мутного окна, во всю ее стену, теснятся письменные столы, заваленные рулонами бумаги и огромными картонными папками. По боковым сторонам громоздятся подрамники, кульманы и чертежные доски с брошенными на полпути чертежами. В углах под потолком серебрится паутина. Лоснящиеся оборванные обои свисают клочьями.

Шумно открывается дверь.

Женский голос (за кадром): Девчонки! Касса уже открылась, давайте быстрее, Татьяна очередь заняла!

Женщины отставляют в сторону свои баночки, быстро достают кошельки и убегают.

Оставшись один, мужчина делает еще несколько быстрых глотков, встает, поправляет кепку, выключает радио, поднимает дипломат, берет со стола девушки пачку сигарет и торопливо выходит вслед за ними.

Внезапно, на верхнюю часть окна надвигается большая бесформенная тень, которая, постоянно видоизменяясь и принимая различные причудливые очертания, движется сверху вниз и останавливается в его середине.

Затем, с наружной стороны к стеклу прилепляется мокрая щетка, которая тщательно трет окно, от чего по нему начинают стекать грязные разводы.

Потом, в верхней части окна, сдвигая грязную воду в сторону и оставляя за собой широкую полосу прозрачного стекла, проезжает склиз, приоткрыв кусок ярко-синего неба.

Прошелестев бумагами, по комнате вдруг пробегает сквозняк. Несколько листков слетают на пол.

После того, как очищается еще несколько полос на стекле, с той стороны окна появляется Андрей.

Он сидит на маленькой доске, прикрепленной с помощью строп и металлической рогатины к двум висящим веревкам. На нем черные, протертые на коленях, вельветовые брюки, заправленные в яркие желтые резиновые сапоги, и красная болоньевая куртка. Сбоку болтается полное грязной воды белое пластмассовое ведро.

Убрав последнюю полосу грязи, Андрей критически оглядывает свою работу и слегка подправляет склизом в левом нижнем углу окна, как бы нанося завершающий штрих на открывающуюся перед нами картину города.

После этого он прислоняется лицом к стеклу и, оградив ладонями глаза от солнца, с любопытством заглядывает внутрь.

Потом, отстранившись от окна, сматывает закрученные на рогатину веревки и съезжает вниз.

За окном — безоблачное весеннее небо. Как гигантские театральные декорации, плавно выгибаются вдали купола соборов. Вспыхивают яркими солнечными зайчиками промытые дождями жестяные крыши. Теряются в дымке расплывчатые очертания парков и скверов. Бесшумно движутся по угловатым улицам потоки маленьких машин. Бесшумно плывут по каналам крошечные моторные лодки.

КРЫША СТАРИННОГО ДОМА. ДЕНЬ.

По коньку крыши, между высокими печными трубами, осторожно крадется за голубями худая рыжая кошка.

На мгновение она замирает, подняв мордочку на солнце, и ее зрачки сужаются до узеньких черных щелочек.

КРЫША ПУШКИНСКОГО ТЕАТРА. ДЕНЬ.

издалека:

На освещенном солнцем уступе крыши Пушкинского театра, возле открытого окна, повернувшись лицом в сторону шумного Невского проспекта, стоит актер в черном фраке и белой рубашке.

Держа в левой руке