Память дерева - Тина Валлес

что они состоят из уймы мелочей, за которыми скрывается что-то такое, что изменилось в корне, но что это такое, я до сих пор не знаю.

– Пять ноль-ноль. Так, на бегу, можно и нос расквасить, шалопай.

Дедушка ерошит мне волосы и смеется. Я гляжу на него и молчу. Он по глазам понимает, что я проголодался.

– Хочешь пополдничать? Тогда чмокни меня.

Я облегченно вздыхаю, бросаюсь ему на шею, и он лезет в карман пальто за бутербродом.

Напрасно я тревожился. Времени пять часов, вот дедушка, вот полдник. Все в порядке.

Когда-то

До того как к нам переехали дедушка с бабушкой, мама и папа по очереди забирали меня из школы. «Ты сможешь сегодня сходить за ребенком? У меня совещание…» Они распределяли, кто пойдет меня встречать, с понедельника по пятницу. И когда они за мной заходили, лица у них были такие, как будто они еще и не уходили с работы. А когда я им что-нибудь рассказывал, они начинали меня слушать только на полпути.

– А когда Ким меня ударил, я…

– Тебя ударил Ким? Как это так? Что у вас стряслось?

– Я же тебе сказал, на перемене, когда мы играли в футбол, и я был вратарем, а он пытался забить гол, но я кинулся на мяч, и вот тут-то…

С этого момента мне приходилось рассказывать все сначала, а мама и папа, оба они шли чуть сгорбившись, пригнувшись к земле, отчасти чтобы лучше меня слышать, отчасти под грузом одолевавшей их вины: из-за того, что они прошли первый отрезок пути, не обращая на меня внимания. Я вкратце повторял уже сказанное, без прежнего энтузиазма и не останавливаясь на деталях, а они расспрашивали меня обо всем в мельчайших подробностях. Мама даже чуть-чуть прикрывала глаза, а папа глядел в пространство, как будто они старались представить себе все то, что я им рассказываю, о чем бы ни шла речь.

А дедушка слушает все, что я говорю, стоит только к нему подойти, и не горбится. Я сам встаю на цыпочки, если мне хочется сообщить ему что-то особенно важное, и добавляю «слышишь?», а он сердится:

– Конечно, слышу! Как мне тебя не слышать?

Не так давно

Когда дедушка стал приходить меня встречать, он все время мне что-то рассказывал. Мы долго шли домой. Нам все вокруг хотелось разглядеть, особенно деревья.

– Гляди, какой широченный ствол! Иди сюда, прикоснись к нему.

И мы останавливались возле дерева на бульваре Ронда-де-Сант-Антони, чтобы к нему прикоснуться.

– Это старое дерево, даже старше меня.

– Ты вовсе не старый!

Так мы обнаружили отверстие в стволе одного из платанов на бульваре Ронда, обойдя дерево со всех сторон.

– Гляди-ка, Жан, оно размером с твою голову!

И дедушка сделал вид, что лезет в дупло, и я крепко ухватил его за рукав, чтобы удержать.

– Вылезай, вылезай, деда!

Прикоснуться к деревьям

Сперва я не мог свыкнуться с тем, что к деревьям можно прикасаться, что дедушка останавливается, чтобы их погладить, чтобы и я прикоснулся к ним.

– Вы что тут стоите как вкопанные? – как-то спросил нас в шутку Мойсес.

– Здравствуйте, я мама Мойсеса, меня зовут Мелисса. Так, значит, Жан – ваш внук?

– Да-да, очень приятно: Жоан. А древесная тень, как я только что говорил Жану, может спасти человеку жизнь.

– Ничего себе! – Мойсес немедленно пристроился к нам поближе в тени платана на бульваре и завороженно уставился на дедушку.

А тот, как древний сказитель, поведал нам о том, как в детстве одно дерево спасало его от полуденного солнца и было ему укрытием, тайником и верным другом.

– Верным другом? – вскричали мы оба, а мама Мойсеса растроганно улыбнулась.

– Оно хранило все мои тайны.

– Где? – удивился Мойсес.

– Как? – изумился я.

У нас это вырвалось одновременно. Дедушка взглянул на часы и уже обычным голосом сказал, что пора домой. На прощание он трепетно провел ладонью по стволу платана, и мы с Мойсесом попрощались с деревом точно так же.

Впервые

В тот день, когда дедушка впервые пришел за мной в школу, время тянулось бесконечно, и пять часов все никак не наступало. Мне казалось, что часы в нашем классе остановились, и я думал: «Вот придет дедушка и починит их!», но тут же понимал, что до пяти он прийти никак не может. На последнем уроке – это был урок природоведения – я сидел как на иголках, не сводя глаз с минутной стрелки, тик-так, тик-так. И когда в пять часов прозвенел звонок с урока – дзыыыынь, – я вскочил от неожиданности со стула и больно прикусил губу.

– Жан, интересно, в каких облаках ты витал сегодня весь урок…

Я поглядел на учительницу, мысленно прося у нее прощения, и, глотая кровь, вышел из класса.

– Что ж ты натворил, шалопай! – Дедушка отвел меня к фонтанчику в школьном дворе, чтобы я прополоскал рот, и я намочил воротник рубашки. Тут он погладил меня по голове, ероша волосы, и мне вспомнилось, что к пяти часам у меня просыпается волчий аппетит.

Аппетит

– Как мне всегда хотелось есть, когда я был маленький!

Дедушка глядит, как я ем бутерброд. Мне кажется, с каждым кусочком он молодеет лет на десять; в его зрачках отражается юность.

Я не сомневаюсь, что когда-нибудь вспомню о том, как ел бутерброд с хлебом и сыром, в котором еще остался солоноватый привкус крови из разбитой губы. Я принесу полдник внуку и на глазах у него помолодею.

Я расскажу ему о дереве своего детства: о платане с бульвара Ронда, я уже так решил, потому что беспрестанно думаю о нем с тех пор, как мы обнаружили дупло и дедушка пытался просунуть в него голову: я уверен, что это отверстие в сухом стволе мне пригодится для того, чтобы хранить в нем тайны, которыми я потом поделюсь с внуком.

Не нужно ничего искать

– Куда ты помчался?

Дедушка за мной не успевает. Сегодня я иду так быстро, как мама с папой, когда они все еще погружены мыслями в работу.

– Сегодня ты ничего не замечаешь.

– Я и так прекрасно помню дорогу!

– Ошибаешься.

Он замирает и оглядывается вокруг. Потом подходит к платану. Разглядывает корни, ствол и поднимает взгляд все выше и выше, до самого предела запрокидывая голову.

Тогда я тоже запрокидываю голову, но ничего особенного не замечаю. Он все стоит, не шевелясь, и в конце концов