Сувенир - Нина Шевчук

подошла еда из ресторана отеля, в котором они остановились. Пришлось выложить уйму денег, чтобы питаться европейскими блюдами. Кроме того, океан оказался совсем не таким ласковым, каким Лена себе его представляла. В детстве ее часто возили на вежливое и сдержанное Азовское море, и плавала она неважно. Потому в Таиланде не решилась бороться с широкими языками волн, которые упорно старались слизнуть туристов в бурлящую пучину. Все время они проводили у бассейна. Чужого бассейна, который вскоре предстояло покинуть. По возвращении домой Вова сильно заболел, надолго лег в больницу, из-за чего потерял должность. С тех пор все пошло кувырком. Возникли долги, погасить которые удалось, лишь продав бабушкину усадьбу. Усиливавшийся между ними холодок каждый день клубился и норовил завертеться в разрушительный смерч. Катаклизма ждать не стали: развелись тихо и быстро.

Пока человечек купался, Лена соорудила для него мягкую трикотажную рубашонку — не ходить же ему, бедному, в ужасном блестящем латексе. Благо — опыт у нее был: в детстве увлекалась пошивом одежды для кукол. Поменяла наволочку на подушке, чтобы ему было приятнее отдыхать после водных процедур, а перед подушкой поставила планшет. Вышел сносный и очень мягкий кинотеатр.

Этим вечером, решила она, не стоит ни о чем его расспрашивать. Пусть отдыхает. Да и расспросы тут ни к чему. Общие знакомые передали ей недавно, что, отчаявшись найти достойную работу в Пустошеве, Вова подался в столицу. Якобы по приглашению крупной зарубежной компании на высокооплачиваемую должность. Очевидно, там его и «подравняли», чтобы соответствовал должностным инструкциям.

Вдруг Лену захлестнула волна радости: как же хорошо, что футляр с Вовой прислали ей! Что могло случиться, попади он к другой, совсем чужой тетке?! Прихлопнула бы, чего доброго, как комара. А она, Лена, будет о нем заботиться до самого последнего сантиметра!

***

Через полгода сыграли вторую свадьбу. Устроили скромное застолье на берегу озера в бабушкиной деревне. Денег, которые зарубежная компания положила на счет Вовы за участие в научном эксперименте, не хватило, чтобы выкупить бабушкину усадьбу. Взяли маленький домик с черешневым садом прямо у озера.

— И бассейн строить не надо, — хвастался Вова перед друзьями, деловито поправляя удочки.

Соня и Лена сидели в беседке за столом.

— В этот раз навсегда? — спросила Соня, иронически сощурившись.

— Думаю, да.

— Зря ты, все-таки, в «Женское счастье» не обратилась. В одну реку не войдешь дважды.

— Все меняется, Соня. И вода в реке течет. Так что, можно и в одну реку. Главное, чтобы в другую воду.

Мусориада

Что одному сокровище, другому мусор.

Такой помойкой, какая образовалась у дома № 10 по улице Лучистой, не мог похвастать ни один двор Пустошева. Даже центральные проспекты, мощеные пюсовой плиткой и уставленные изысканными торшерными фонарями, кое-где урОдились грязными зловонными баками. Что уж говорить об отвратительных «клоаках» громадных спальных районов! Именно сюда цивилизация брезгливо сплевывала остатки недожеванных благ и поскорее удалялась, делая вид, что не имеет к отходам никакого отношения. Даже само слово «помойка» начало понемногу устаревать и заменяться на безликое «мусорка». Должно быть, из-за фонетического совпадения корня с притяжательным местоимением «мой», что общественное подсознание воспринимало как скрытый укор. Мол, «весь этот зловонный хаос совсем не мой! Чей — не знаю. Может, ваш? Раз он вас так заботит, то пусть будет ваш!»

Одного взгляда на помойку дома № 10 было достаточно, чтобы понять: это место — не осиротелое. Никто от него и не думал отказываться. Просторная бетонированная площадка, с трех сторон огороженная свежеокрашенным забором, всегда была тщательно выметена. В центре размещались шесть плотно закрытых контейнеров, на каждом красовалась своя надпись: «пластик», «бумага», «металл», «стекло», «пищевые отходы» и «смешанные отходы». В правом углу стоял пластмассовый ящик, куда складывали ненужную одежду, а в левом выстроилась батарея мисок для кошек и собак, так что мясные, рыбные и молочные отходы до пищевого бака доходили крайне редко.

Все жители дома № 10, бывшие и нынешние сотрудники пустошевского металлургического завода, знали: если бесповоротно сломался бытовой прибор, его нужно завернуть в целлофан и положить возле ящика с одеждой. Техник-пенсионер дядя Гриша обязательно заберет его, когда будет возвращаться с утренней прогулки по близлежащему парку. Ему для приработка любая деталь может пригодиться. Если у кого оставалась годная в пищу снедь, которую по каким-то причинам есть было нельзя или не хотелось, то вешали на гвоздик, прибитый с обратной стороны ограждения для бездомной алкоголички тети Инги. На ниве переработки мусора тетя Инга давала фору любому пункту переработки вторсырья. При помощи старой детской коляски и проворных синеватых ног она оперативнее любых коммунальных служб опустошала баки со стеклом, металлом, бумагой и ящик с одеждой, а ее пес Бублик то и дело монополизировал пищевую «отбросль» помойки.

Как водится, везде, где сложился и устоялся определенный порядок, в доме № 10 были свои нарушители. Самую злостную звали Людмила Антоновна. Пожилая, но еще весьма свежая на вид жена покойного директора завода всегда выносила одно единственное ведро, которое шумно опрокидывала в контейнер со смешанными отходами. Поступала она так вовсе не из-за отсутствия сознательности и равнодушия к окружающей среде, а назло Наталье Андреевне, любовнице покойного директора завода. Именно Наталья Андреевна двадцать лет назад, когда предмет соперничества двух женщин еще жил и здравствовал, придумала и воплотила план по облагораживанию помойки. После кончины любвеобильного директора завод перестал выделять бригаду для покраски заборчика и бетонного покрытия, и этим теперь занималась сама Наталья Андреевна. Тем приятнее было Людмиле Антоновне осуществлять свой маленький «помойный бунт». Она намеренно выходила с ведром в одно и то же время, чтобы Наталья Андреевна знала, когда выглянуть из-за занавески и послать ей в спину проклятие. И выходила не просто так, в замасленном халатике и тапочках, а тщательно убранная, с макияжем и в украшениях, которые купила на внушительные средства, унаследованные от мужа. Словно Геракл, оторвавший от Земли Антея, она торжествующе поднимала ведро гораздо выше, чем того требовал размер бака, и мстительный «мусоропад» обрушивался вниз с громом былых обид и пустых консервных банок.

Совершив обряд, Людмила Антоновна снимала медицинскую перчатку, при помощи которой открывала и закрывала крышку контейнера, и бросала ее на пол. Однако вопреки дуэльному этикету, поднимала перчатку вовсе не Наталья Андреевна, а алкоголичка Инга. Для нее все отходы были одинаково полезны — что от радостей, что от обид.

Второй нарушительницей заведенных правил стала юная красавица Алина, поселившаяся недавно в квартире на пятом этаже. Дородный мужчина почтенного вида приезжал по пятницам