Светорада Золотая - Симона Вилар

Для Олега это только щит, а для Ольги… Она торопливо огляделась – не видит ли кто, и, быстро подойдя, всмотрелась в свое отражение. Металл выпуклого щита искажал изображение, и все же Ольга могла рассмотреть себя. Высокая, полногрудая, со стройной белой шеей, прямым разворотом плеч. Словом, видная девица, даром, что в простой рубахе. Лицо продолговатое, рот яркий, пухлый, нижняя губа чуть раздвоена – как плод вишни. И ямочка под губой такая славная. Да и нос не подкачал – прямой, удлиненный, с изящно вырезанными ноздрями. Правда, русые пряди висят жалко вдоль лица, зато переброшенная на грудь коса, толстая и длинная, – и впрямь девичья краса. Но особенно хороши у Ольги глаза – светло-серые, словно туман, и осененные длиннющими, красиво загнутыми ресницами.

Ольга вздохнула. Три года назад и заприметил ее из-за этих ресниц прибывший из Киева в Псков молодой князь Игорь Старый. «Старым» его называли из-за пряди рано поседевших волос, особенно заметной на фоне остальных, темно-каштановых, почти черных. Ольге тогда так и сказали: мол, прибыл седой князь из Киева, страсть как понравившийся девкам псковским. И ей стало любопытно глянуть, чем это седой князь так псковитянок покорил. Но оберегавшие ее волхвы Даждьбога плодородного идти в город тогда ей не велели. Вот она и отправилась рыбачить на реку. И, как оказалось, на свою беду.

Вспоминая это в горнице Олега, Ольга глядела на оплывавшую в высоком шандале свечу. Огонек чуть колыхался от ветра, влетавшего в отодвинутый ставень. На улице давно рассвело, а свеча все горела. Об этом напомнила Ольге, буркнув, старая ключница Олега, которая принесла гостье перекусить. Старуха она была верная, но ворчливая. В тереме детинца она жила хозяйкой еще у прежних князей, за всем следила, все берегла. Вот и теперь, поставив на стол миски со снедью, прежде всего, задула свечу.

– Что ж ты, девка, воск-то жжешь без надобности? Ишь, не свое – не жалко. А вот жила бы тут да помогала мне по хозяйству, глядишь, и Игорь бы к тебе чаще наведывался. И что за стыдоба такая – девкам в портки рядиться да с мужиками в дружинной избе жить! Не иначе как от варягов пришлых обычай такой негодный переняли.

Ольга промолчала, не желая спорить с дурой бабой. Молча сняла с казанка вышитый рушник – масленая гречневая каша лежала в казанке горкой, рядом на блюде – пироги с капустой, в глечике глиняном маринованные белые грибы. Приподняв подол рубахи, Ольга достала длинный нож и отрезала себе большой кусок ароматного сала копченого. Поглядев, как гостья орудует тесаком, старая ключница только сплюнула возмущенно.

– Завели обычай – девкам в парней рядиться.

Однако Ольге это было привычно. Она и в Пскове все парнишкой наряжалась. Но там ей сами волхвы велели, имелась на то причина. Ольга Псковская была внучкой Вадима Храброго,[10] память о котором чтили славяне, живущие вокруг Новгорода. Немудрено, что Рюрик желал от потомков недруга избавиться, да только волхвы спрятали сына Вадима. Тот жизнь прожил короткую и тихую, женился на псковитянке, дочь породил, да и отлетел душой в светлый Ирий.[11] Ольга отца не помнила, зато о деде Вадиме слышала много, гордилась им, своим происхождением и тем, что псковитяне ее княжной величали. Хотя и жила она уединенно, нигде, кроме Пскова, не бывая и прячась под личиной отрока, чтобы лазутчики Рюрика, а потом и Олега, не узнали, где она хоронится.

А затем настало то знойное лето, когда стали поговаривать о раскрасавце князе Игоре, сыне Рюрика, величая его Старым. Ольга тогда подсчитала, настолько ли стар сын погубителя ее деда Вадима. Счету волхвы хорошо ее обучили, и она знала, что родился Игорь незадолго до кончины князя Рюрика, а значит, старше ее на каких-нибудь три лета. Так какой же он старый?

В ту пору ей только четырнадцать исполнилось. Была она девушкой развитой и видной, и волхвам все сложнее становилось выдавать ее за отрока. А звали ее тогда… Ах, какое славное было у нее имечко – Прекраса. И псковитяне говорили, что недаром так нарекли красавицу, внучку Вадима. Она еще девчонкой была, а к ней уже парни с гостинцами хаживали, задевали незлобливо и только посмеивались, когда Прекраса их прочь гнала: была она строга, даже грубовата. Да и чего ждать от девицы, которая парнем наряжается и с луком да неводом лучше управляется, нежели с веретеном и куделью.

Вот в то лето, когда ее не пустили на Игоря поглядеть, она ушла подальше от города и рыбачила на реке, прозывавшейся Великой. День уже к вечеру стал клониться, когда с берега ее вдруг окликнул громкий мужской голос. Оглянувшись, она увидела вышедшего из зарослей статного молодого парня в яркой алой рубахе. Незнакомец стал приказывать, чтобы она причалила и перевезла его на другую сторону реки, так как он отстал от охоты, сбился с пути и не может вернуться к своим людям в Псков.

Прекраса сразу догадалась, кто перед ней: сын того, кто убил ее деда Вадима. Однако почему-то злиться у нее не получилось. Может, любопытство превозмогло, может, меч на бедре у Игоря производил грозное впечатление, а может, просто понравился ей этот витязь с падающими до плеч темными волосами и седой прядью над круто изогнутыми черными бровями. Вот она и подвела лодку к берегу, а потом гребла, чтобы высадить его там, где противоположный бережок был не так заболочен. Сама же глядела на него не отрываясь. И что-то случилось с ней в тот миг. Она смотрела на сильную шею, где расходились завязки его щегольской красной рубахи, на широкие плечи, на красивое лицо с ястребиным носом и ярко-синими глазами, такими красивыми на смуглом лице воина, рядом с темными кудрями…

Да и Игорь, поначалу лишь мельком взглянувший на юного перевозчика, стал приглядываться более внимательно. Прекраса решила: ничего, она ведь в штанах, поверх рубахи вышитая безрукавка, коса спрятана под войлочным колпаком. Однако Игорь вдруг заулыбался.

– Аи да реснички, аи да глазки! Да ты не девка ли часом, лодочник?

И прежде чем она успела руки от весел оторвать, он уже был рядом, снял колпак с ее головы и расхохотался.

– О, великий Перун! И кто это надоумил тебя, девица, такую красу от людей прятать?

И тут же стал обнимать, прижал к себе, потянулся губами к ее лицу, словно не замечая, что она отбивается. Лодка под ними закачалась, одно весло выпало из уключины, неводом опутало ноги.

И где у Прекрасы нашлись силы отпихнуть от себя такого крепкого и сильного парня? Может, испугалась, может, вспомнила, кем они друг другу приходятся. Да только едва объятия ослабли, как Прекраса со всей силой стукнула насильника веслом по голове. Крепко стукнула.

Потом, уже на берегу, самой же пришлось приводить его в чувство, смывать кровь со лба.