К тебе я руки протяну… - Екатерина Иванова

Этот невысокий крепкий мужичок мог достать все, что угодно, по сходной цене и в короткие сроки, а так же неплохо дрался в рукопашную. Ворам, знаете ли, кровь ни к чему. По давней дружбе он не давал мне заскучать на улицах Реновальта. Я не возражала… Приятно знать, что что-то произойдет наверняка.

Хряп хихикнул, со всхлипом втянул себя воздух и заржал. Сквозь хохот и тотчас же выступившие слезы было слышно:

— Прекрасная Ильравен… всхлип… завела себе… хлюп… соба-а-ку! — Последнее слово он буквально простонал.

Убийца сжал кулаки, но не двинулся с места.

Я прикинула так и эдак. И решилась…

— Хочешь заработать, Хряп?

— Отчего же нет?

— Ральт, смирно! — Безотчетным движением убийца вытянул руки по швам. Учителя, видать, были хорошие. — Ты будешь сохранять эту позу, что бы ни случилось.

— Да, госпожа.

От непонимающего взгляда убийцы у меня заныла вся челюсть.

— А теперь, Хряп, избей его, без увечий, мне его еще продавать.

Глаза убийцы потускнели, он выпрямился и упрямо задрал подбородок.

Первый удар пришелся в живот. Убийца со стоном выдохнул, но не пошатнулся. Затем последовали удары в корпус. Убийца не уворачивался, молча снося боль. Хряп остановился и влепил ему пощечину:

— Сопляк!

Руки убийцы дернулись, но он усилием воли вернул их на место. На скулах заиграли желваки. Кулак Хряпа впечатался в подбородок убийцы, и он рухнул на землю.

Я не наслаждалась зрелищем, но смотрела и видела, как он и лежа пытается остаться стоящим по стойке смирно, выполняя мой приказ, под ударами Хряпа.

— Стоп, достаточно, Хряп. Вот оплата, до встречи.

Вор, не задумываясь, принял бельт и скрылся в подворотне.

Ральт продолжал лежать, пытаясь распрямить ноги, инстинктивно прижавшиеся к животу.

— Вольно, Ральт!

Он всхлипнул и свернулся в комочек, обняв себя руками. Я села рядом с ним на брусчатку, подсунув колено под его голову.

— Ну все, Ральт, все… все кончилось.

— За что? — Он неловко двинул головой, пытаясь заглянуть мне в глаза.

Недоумение, вопрос и, наконец, понимание промелькнули в его взгляде. А потом остался только страх.

— Я ведь ваш, госпожа. Там на поляне… Вы перекинули паутинку на себя, оставив меня в живых. Я… — Он заторопился, подбирая слова. — Госпожа, только не продавайте меня. Я сильный, я умею убивать и знаю грамоту, и играю на свирели, умею делать оружие и готовить, я умею доставлять удовольствие. Я сделаю, все что захотите, госпожа, не надо, умоляю вас…

— Все, Ральт, все. Я не сделаю ничего подобного, обещаю. Ты уже доказал мне все, что мог.

Усмирив и тело, и дух в угоду моей прихоти.

Я вытащила из поясного кошеля металлический флакончик с исанной. Дорого, конечно, но очень действенно.

— Один глоток. Это лекарство.

Он судорожно выдохнул и прильнул губами к горлышку.

Через несколько минут его щеки порозовели, кровоподтеки исчезли. Ральт, удивляясь, расправил плечи.

— Не больно, госпожа.

— Ну, вот и ладушки, вставай, Ральт. Нам еще надо к оружейнику. Собери, что уронил.

— Да, госпожа. — Он подскочил и бросился подбирать доспехи.

— И еще…

— Да, госпожа?

— Прости меня.

Он остановился в недоумении, осторожно положил то, что успел собрать, на мостовую, подошел ко мне и, опустившись на колени, поцеловал мою ладонь.

— Можете выпороть меня, госпожа. — Улыбаясь, он, как ни странно, казался старше. — Еще никто, — он в смятении закусил губу, — не просил у меня прощения, госпожа.

И я сделала первый шаг:

— Зови меня Вен, Ральт, зови меня Вен.

3. На краю бури

Я очнулся и в то же мгновение осознал, что меня затягивает в бурю. Первыми исчезли звуки, потом ощущение дороги под ногами, боли в истертых запястьях. Лес слился в одно бесцветное пятно. Не знаю, как я мог идти, но иногда тело умнее разума. Я потерялся в нигде, перестав осознавать свою целостность. Осталось лишь отчаяние от понимания того, что происходит. Единственное, что выделялось из ничто вокруг меня, — желтое расплывчатое облачко. Я не видел его, не ощущал, но каким-то непостижимым образом знал, что оно желтое. Именно оно держало меня на тонкой грани восприятия. Кусочки мозаики моей памяти выскальзывали из рук, и только желтое тепло заставляло их повременить с исчезновением. Солнышко… Сверкнуло слово из-за края, и я выпал в око бури Эйхри. Солнышко. Что-то угрожало ему. Серые с проблесками красного клочья тумана двигались к моему шансу на спасение. Око вернуло мне ясность мысли, и я внезапно понял, что лучница, прижавшаяся к дереву, и есть то, что еще удерживает меня от исчезновения. Тело вновь не подвело. Ближайший меч легко разрезал веревку и лег в ладони. Время уходило с каждым ударом сердца, но я успел, успел!

Она приняла меня, и ушла в темноту.

Я с трудом заставил себя отойти от нее. Еще несколько секунд, и я бы снова упал в бурю — навсегда. Мне нужно время, мне нужно ее касание.

Я держал ее ладонь и трясся от страха, что вот сейчас она отнимет ее у меня и мне не хватит какого-то мига, чтобы закопать якорь как можно глубже, и еще глубже. Так чтобы больше никогда, никогда… Буря отступила, и я уснул вслед за своей новой хозяйкой.

Она доверила мне свою спину, и ехала, не оборачиваясь, лишь изредка привычным жестом поглаживая лук, притороченный к седлу. Я видел, что она уже не опасается меня, но не мог перестать бояться сам. Кто она? Что мне предстоит? Как мне вести себя? Я страшился спрашивать и с трепетом ждал вопросов. Но она молчала, и это было страшнее всего.

Трактирщик назвал ее по имени. Ильравен. Лучница из Золотых садов. Только их люди носят тройственные имена: имя личное, семейное и внешнее — Иль-Ра-Вен. Она разговаривала с ним, как со старым знакомым, улыбаясь. В луче заходящего солнца, падающем сквозь открытый дверной проем, лицо потеряло привычную жесткость, глаза потеплели. Если бы она смотрела так на меня. Но она видела во мне лишь товар. А я не мог придумать, как уговорить ее не продавать меня. Как доказать ей, что она может довериться мне просто потому, что я никогда и ничем не смогу причинить ей вреда из страха перед бурей, куда она может ввергнуть меня пожелав этого.

Мне трудно дался утренний разговор. Я сделал все правильно. Все так же как, когда ты уходишь из Голубятни к хозяину. Мой первый оставил пояс на руках. Они срослись скоро, но долго болели. Мне показалось, что пояс щекочет шею. И я смирился со смертью. Смерть милосерднее бури. Я не поверил ушам, когда услышал звук падения где-то слева от себя. Этого не могло быть. Как она… я же убил ее напарника. Я же… я расплакался, как последний щенок. Стыд не давал мне отцепиться от нее и поднять глаза. Она провела ладонью по моим волосам, и мне захотелось остаться у ее ног еще немного, чтобы только чувствовать эту руку и то, как край бури становится все дальше. Я плакал от облегчения. Я был готов на все что угодно.