Искупление Христофора Колумба - Орсон Кард

– В Кордобе ты жил с простой женщиной Беатрисой, и у нее от тебя ребенок. Не станешь же ты утверждать, что живешь монахом.

– Видимо, мне на роду так написано. Не могу устоять перед женщинами по имени Беатриса. И ни одну из них даже при сильном желании нельзя назвать простой или обычной.

Леди Беатриса рассмеялась:

– Тебе удалось польстить сразу двум женщинам, – старой любовнице и той, которая готова стать твоей новой. Неудивительно, что тебе удалось одолеть на своем трудном пути и священников, и ученых. Я даже думаю, что королева Изабелла, как и я, влюбилась в твои рыжие волосы и огонь, пылающий в глазах.

– Боюсь, что теперь у меня больше седых волос, чем рыжих.

– Что-то незаметно, – ответила она.

– Сеньора, – сказал он, – когда я прибыл на Гомеру, я лишь молился, чтобы завоевать вашу дружбу, о большем я не смел и мечтать…

– Похоже на начало длинной, изобилующей изящными оборотами речи, в конце которой мое откровенное предложение будет отклонено…

– О, сеньора Беатриса, не отклонено, а скорее отложено…

Она протянула руку, наклонилась, и коснулась его щеки.

– Знаешь ли, Кристобаль, ведь красавцем тебя не назовешь.

– Я тоже всегда так считал, – ответил он.

– И тем не менее от тебя нельзя оторвать глаз. А когда тебя нет рядом, все равно продолжаешь думать о тебе. Я потеряла мужа, ты жену. Господу было угодно избавить их от земных мук. Неужели нам следует мучить себя неудовлетворенными желаниями?

– Сеньора, а сплетни? Если бы я остался на ночь…

– Ив этом все дело? Тогда уйдешь до наступления полуночи. Спустишься вниз через парапет по шелковому канату.

– Бог услышал мои молитвы, – сказал он ей.

– А что ему еще оставалось делать, раз ты выполняешь его повеление?

– Я не осмелюсь согрешить и впасть в немилость у Него именно сейчас.

– Да, мне следовало соблазнить тебя еще в Санта Фе.

– И есть еще одно обстоятельство, сеньора. Когда я успешно завершу это великое предприятие, я вернусь домой не простолюдином, приобщившимся к дворянству лишь благодаря женитьбе на девушке не слишком знатного происхождения с острова Мадейра. Я буду вице-королем. Я буду адмиралом флота.

Он усмехнулся.

– Как видите, я последовал вашему совету и заранее оговорил все условия в подписанном королем документе.

– Неужели вице-королем?! Боюсь, тогда вы и взглядом не удостоите правительницу какого-то далекого острова.

– О нет, сеньора. Я буду адмиралом и, оглядывая свои океанские владения…

– Подобно Посейдону, правителю всех берегов, омываемых водами океана…

– Я никогда не найду более дорогого для меня сокровища, чем остров Гомера, и более чудесной жемчужины, чем прекрасная Беатриса.

– Ты слишком много времени провел при королевском дворе. Твои комплименты звучат заученно.

– Разумеется, ведь я повторял их изо дня в день целую неделю, пока, терзаясь, ждал вашего возвращения.

– Ты хочешь сказать, что ждал возвращения “Пинты”.

– Вы обе опоздали. Однако ваше рулевое устройство оказалось в порядке.

Она покраснела, затем рассмеялась.

– Вы упрекнули меня, что мои комплименты звучат слишком высокопарно, и я подумал, что вы оцените комплимент в кабацком духе.

– Ах вот как это называется? И что же, за такие любезности продажные девки спят с клиентами бесплатно?

– Не продажные девки, сеньора. Такие поэтические сравнения предназначены не для тех, с кем можно переспать за деньги.

– Поэтические?

– Ты моя каравелла, с наполненными ветром парусами…

– Осторожнее с морскими выражениями, друг мой.

– …С наполненными ветром парусами и ярко-алыми флагами, трепещущими на ветру, подобно губам твоим, когда ты говоришь.

– А у тебя неплохо получается. Или это было придумано заранее?

– Нет, это экспромт. Твое дыхание как благословенный попутный ветер, о котором молятся моряки, а при виде твоего руля у бедного моряка вздымается мачта.

Она слегка ударила его по щеке, не желая, однако, причинить боль.

– Выходит, я оказался непутевым поэтом.

– Поцелуй меня, Кристобаль. Я верю в твою миссию, но если ты не вернешься, я хотела бы, по крайней мере, чтобы твой поцелуй напоминал мне о тебе.

Он поцеловал ее, потом еще раз. Но потом ушел, чтобы заняться последними приготовлениями к отплытию. Сейчас ему надо выполнить волю Господню, а когда это будет сделано, наступит время получать земные награды. Хотя, в конце концов, кто осмелился бы отрицать, что она – его награда, ниспосланная небесами? Ведь это Бог сделал ее вдовой, и может быть, Он же, вопреки всем земным законам, заставил ее полюбить сына генуэзского ткача.

…Когда его каравеллы наконец отчалили, он увидел, или это только показалось Колумбу, как она стоя на парапете замка, машет ему алым платком, как флагом. Он взмахнул рукой в ответ, как бы приветствуя ее, а затем обратил лицо к западу. Теперь он больше не будет смотреть на восток, в сторону Европы, дома, до тех пор, пока не выполнит задачу, возложенную на него Богом. Сейчас все препятствия уже наверняка позади; еще десять дней плавания, и он сойдет на берег Катея (Прим.: Старинное название Китая.) или Индии, Островов Пряностей, либо Чипангу (Прим.: Старинное название Японии.). Теперь ничто его не остановит, поскольку с ним Бог. Как он всегда и был рядом – с того самого дня на берегу, когда Он впервые явился Колумбу и повелел оставить мечты о крестовом походе.

– У меня есть для тебя более важное дело, – сказал тогда Господь.

И сейчас Колумб был близок к завершению этой миссии. Сознание этого пьянило его как вино, озаряло ему путь, гнало его вперед, как ветер, надувавший паруса у него над головой.

Глава 2

Рабы

Хотя Тагири и сама не перенеслась в прошлое, именно она сделала так, что Христофор Колумб застрял на острове Эспаньола, и это навсегда изменило историю человечества. Она родилась через семь веков после плавания Колумба и никогда не покидала свою родную Африку, но нашла способ обратиться к прошлому и предотвратить завоевание Америки европейцами. Это не было актом возмездия. По мнению некоторых это скорее напоминало удаление вызывающей головную боль кисты мозга у ребенка. В результате ребенок не станет вполне здоровым, но уже не будет больше испытывать страданий. Сама Тагири, однако, рассматривала все иначе.

– История – это не прелюдия, – сказала она однажды. – Мы не оправдываем страдания людей в прошлом лишь потому, что в дальнейшем, к моменту нашего появления на свет, все обернулось вроде бы вполне благополучно. Их страдания значат нисколько не меньше, чем мир и благополучие, в котором мы живем. Глядя из нашего прекрасного далека на войны и кровопролития, голод и эпидемии, царившие столетия тому назад, мы испытываем чувство жалости. Когда мы считали, что не можем вернуться в прошлое и изменить его, нас можно было оправдать за то, что мы, поплакав над нашими предками, продолжали вести свой безмятежный образ жизни. Но если мы теперь отвернемся и позволим им страдать, когда знаем, что в силах помочь им, мы отравим свою счастливую жизнь, и наш золотой век перестанет существовать. Настоящий человек никогда не примирится с бессмысленными страданиями другого.

Нелегко было принять то, о чем она просила, но нашлись такие, кто согласился с ней. Не все, но в конце концов их набралось достаточно.

Ничто в ее происхождении, воспитании и образовании не предвещало того, что в один прекрасный день, уничтожив один мир, она создаст другой. Как и многие другие молодые люди, став сотрудницей Службы минувшего, Тагири воспользовалась хроновизором, чтобы проследить, поколение за поколением, историю своих собственных предков. Она догадывалась, что в течение ее первого года работы за ней, как за новичком, будут наблюдать. Но разве ей не сказали в самом начале, что пока она будет учиться управлению и точной настройке хроновизора (“это искусство, а не наука”), ей разрешается исследовать все, что угодно? В любом случае, ее нисколько не задело бы, узнай она, что ее начальники лишь снисходительно кивнули, когда выяснилось, что она прослеживает историю своих предков по материнской линии вплоть до того времени, когда они жили в деревне Донготона на берегах реки Косе. В Тагири, как и во всех людях нынешнего поколения, текла кровь различных рас и национальностей, но она выбрала для исследования наиболее важную для нее линию, которая наиболее ярко проявилась в ней. Донготоной называлось и ее племя, и гористая местность, где оно жило. А деревня Икото была родиной предков ее матери.

Нелегко было научиться пользоваться хроновизором. Хотя машина была снабжена превосходной системой компьютерной настройки, позволявшей всего за несколько минут точно попасть в нужное место и время, пока еще не создали компьютер, который мог бы решить “проблему значимости”, как ее называли сотрудники Службы. Тагири обычно выбирала наиболее выгодную для наблюдения позицию вблизи главной тропы, петлявшей среди хижин, и задавала отрезок времени, например, неделю. Компьютер затем следил за передвижениями людей и регистрировал все происходящее в этом месте.