Последний спартанец. Разгромить Ксеркса! - Виктор Поротников

– Если персы отступят, значит, и у наших кораблей появится возможность стать на якорь у мыса Артемисий, – сказал Еврибиад.

– Персидские навархи первым делом захватят побережье у Артемисия, если наш флот уйдет отсюда, – промолвил Фемистокл. – И конечно же, персы займут своими кораблями все бухты на противоположном берегу пролива. Не следует принимать вражеских полководцев за глупцов, друзья.

– Так что же ты предлагаешь? – с вызовом в голосе обратился к Фемистоклу Адимант.

Фемистокл не успел ответить Адиманту. С морского побережья, где на отмелях стояли греческие триеры, вдруг раздались сигналы боевых труб, объявляющие тревогу.

– Похоже, друзья, худшее все-таки случилось! – мрачно обронил Поликрит. – Не теряя времени даром, персы решили напасть на наш флот.

– Но ведь персидские корабли по-прежнему стоят на якоре у побережья Магнесии, – недоумевающе пробормотал Еврибиад, оглядывая море из-под ладони, дабы его не слепили солнечные лучи. – Ничего не понимаю! Кто там внизу сигналит тревогу?

– В самом деле, что происходит? – проворчал Фемистокл, разглядывая синюю гладь Эвбейского пролива, на котором не было заметно ни одного вражеского судна. – Почему афинские триеры отчаливают от берега?

– Глядите! – Адимант указал рукой в сторону Скиафа. – Видите, от острова к мысу Артемисий идут под парусами две вереницы судов. Судя по очертаниям носовых штевней, это явно азиатские корабли. К ним-то и направляются афинские триеры.

Правота Адиманта очень скоро подтвердилась. Пятнадцать кораблей, шедших на всех парусах от острова Скиаф, при виде афинских триер, надвигающихся на них, сбились в кучу, с них посыпались горящие стрелы.

Сорок афинских триер, действуя быстро и слаженно, окружили вражеские корабли, взяв их на абордаж. Сражение продолжалось не более получаса.

Видя, что победоносные афинские триеры возвращаются обратно к мысу Артемисий, таща на буксире захваченные вражеские суда, Фемистокл чуть ли не бегом устремился вниз по тропе к подножию горы. Следом за ним поспешили и трое его собеседников, придерживая на бегу полы плащей и мечи, висящие на поясе.

Оказалось, что приказ афинским морякам о выходе в море отдал стратег Мнесифил. Если Фемистокл похвалил Мнесифила за быстроту действий и умелое руководство афинскими кораблями в сражении, то Еврибиад набросился на него с упреками. Еврибиаду не понравилось то, что Мнесифил вывел триеры в море без его приказа.

– Твоя палатка была пуста, уважаемый, – оправдывался Мнесифил перед Еврибиадом. – Разыскивать тебя не было времени. Наш дозорный корабль заметил движение вражеских судов к мысу Артемисий. Нужно было спешно принимать решение. Медлительность на войне недопустима! Я думаю, всякому спартанцу это хорошо известно.

Из всех афинских навархов Мнесифил был настроен особенно непримиримо к Еврибиаду, коего он считал грубияном и невеждой. Мнесифил, знающий наизусть почти всю «Илиаду», частенько в спорах с Еврибиадом позволял себе отвечать ему стихами Гомера. Это злило Еврибиада, который не мог похвастаться своей начитанностью. Еще Еврибиада уязвляло то, что Мнесифил прекрасно умеет командовать в сражении как одним кораблем, так и большим отрядом триер.

Лишь благодаря вмешательству Фемистокла перепалка между Еврибиадом и Мнесифилом не переросла в крупную ссору.

Шагая к своему шатру, Мнесифил с нарочитой громкостью цитировал слова Нестора из «Илиады»:

В прежние годы с мужами отважней тебя говорил я;Даже они никогда увещаний моих не гнушались.Ибо подобных мужей я не видел и вновь не увижу…

Еврибиад удалился в свою палатку весь красный от еле сдерживаемого гнева. Фемистокл посчитал этот момент подходящим для того, чтобы побеседовать с Еврибиадом о его деспотизме в общении с воинами и стратегами из стана афинян и их союзников. К коринфянам и эгинцам Еврибиад проявлял дружелюбие, ибо те были дорийского племени, как и спартанцы. Афиняне же вместе с эвбейцами и кеосцами относились к ионийскому племени. В далеком прошлом, когда греческие племена только-только пришли на Балканский полуостров, между дорийцами и ионийцами не раз случались войны из-за более плодородных земель. Ионийцы большей частью были вытеснены дорийцами с материковой Греции в Малую Азию и на острова Эгеиды. Лишь афинянам удалось выстоять под натиском воинственных дорийцев и закрепиться на полуострове Аттика.

– Если я бываю суров, а порой и жесток в общении с военачальниками, то это ради поддержания строгой дисциплины, – молвил Еврибиад, отвечая на упреки Фемистокла. – В спартанском войске царит жесточайшая дисциплина, друг мой. Благодаря этому спартанцы непобедимы на поле битвы. В объединенном эллинском флоте должен быть такой же железный порядок, иначе нам не одолеть варваров.

– Полностью с тобой согласен, Еврибиад, – сказал Фемистокл, – но не следует все же перегибать палку. Ты позволяешь себе открыто оскорблять стратегов в присутствии слуг и простых воинов, забывая при этом, что они люди знатные. И совершенно недопустимо, по-моему, подвергать военачальников телесным наказаниям, если дело не касается измены или бегства с поля битвы.

– Ты же сам, Фемистокл, сурово наказываешь тех афинян, кто играет в кости или пьет вино перед заступлением в караул, – возразил на это Еврибиад. – У тебя есть специальный раб, который сечет плетью провинившихся воинов. Это ли не унижение для свободнорожденных граждан!

– И все же мой раб не наказывает плетьми военачальников, – заметил Фемистокл. – Я прекрасно сознаю, что аристократы и люди из народа – не одно и то же. Будет лучше, Еврибиад, если и ты станешь следовать моему примеру. Я понимаю, ты привык жить по суровым спартанским законам. Однако здесь не Спарта, а твои соратники – не илоты.

Фемистокл знал, что спартанские илоты – государственные рабы – полностью бесправны, хотя численно они в несколько раз превосходят граждан Лакедемона. Всякий спартанец имеет право подвергнуть любого илота истязаниям за какую-либо вину, а то и вовсе убить. Никакой ответственности за это спартанские граждане не несут. Более того, власти Лакедемона поощряют убийство наиболее сильных илотов спартанскими юношами, готовящимися вступить в войско.

Еврибиад заверил Фемистокла, что впредь он станет более милостив к провинившимся стратегам.

– Я больше не буду поднимать на них руку, – с кривой полу-усмешкой молвил Еврибиад, – не стану и голос повышать на этих изнеженных аристократов. Поручу это моему симбулею Динону, пусть он журит их, как малых детей, не трогая пальцем.

Симбулеем в Спарте называли помощника наварха, который был обязан неплохо знать морское дело. По этой причине в симбулеи обычно назначали кого-нибудь из периэков, живущих на морском побережье Лаконики. Периэками в Спартанском государстве называли граждан, населяющих небольшие лаконские города, подвластные Спарте, и ограниченных в правах по сравнению с коренными спартиатами. Периэков было гораздо меньше, чем илотов, но значительно больше, чем полноправных лакедемонян. Если илоты во время войны поставляли гребцов на триеры и легкую пехоту в спартанское войско, то периэки выставляли тяжеловооруженных гоплитов, занимая в боевом строю равное положение с лакедемонянами.