Пропавший - Геннадий Башкуев

«Баран рэзать будэм?» — кричал через стол сладко захмелевший Жорик.

«Будэм, будэм!» — скалил зубы шофер Коля и отстранял стакан, косясь на Сергея Аюровича.

Это было непостижимо: большой человек разговаривал с Жориком на равных, интересовался его личной жизнью и планами на будущее и даже поговорил с ним — это под водку-тс! — на международные темы. И тут Жорик выдал. Аж Семенов перестал жевать, застыл со стаканом в руке. Как раз накануне Жорик слушал новости и брякнул про апартеид. Сергей Аюрович удивления не выказал, а серьезно подтвердил самые худшие опасения Жаргала Нурова насчет дискриминации коренного населения Южной Африки.

«Ну, Жорж, ты даешь!» — оскалился Коля.

«Они у нас в районе такие! Подкованные!» — с гордостью отметил круглолицый, вытирая платком лоснившиеся от баранины щеки.

Семенов икнул и поправил очки:

«Политинформации проводим по четвергам».

«Это хорошо, — вставая, подал хозяину руку Сергей Аюрович. Рука была мягкая, как у женщины. — Будем считать, что провели еще одну».

И все, переглядываясь, заулыбались, довольные друг другом.

Когда гости взялись за дверцы «уазика», из-за сарая вылетел ветврач с мешком в кровавых пятнах.

«Свеженинка! Сергей Аюрович!» — блестя золотой дужкой, закричал Семенов.

«Это когда он успел забить второго?» — мелькнуло у Жорика в голове.

А Сергей Аюрович, натянув на белую кисть кожаную перчатку, бросил что-то круглолицему и сел на переднее сиденье. Круглолицый, досадливо прихлопнув дверцей, запахнул разъезжавшиеся полы заграничной дубленки, хмуро махнул рукой — «давай назад!» Шофер Коля, высунувшись из кабины, выразительно постучал по лбу: соображать, мол, надо. И дал прощальный гудок.

«Видал? Большой человек…» — бросив мешок, выдохнул Семенов, икнул, утерся шапкой и сплюнул. Жорик тоже сплюнул — в знак согласия. Ветеринар, сделав ладонь козырьком, долго щурился вслед катившему под уклон «уазику». Толкнув в бок, издал булькающий смешок:

— Ну? Акт составлять будэ-эм?

Приезда городских гостей Жорик с тех пор ждал, как праздника. И уж не жалел, что связался с отарой. Теперь он — хозяин…

Жорик был доволен, что выдержал натиск двоюродного брата. Отцовский дом он отдал молодым специалистам временно, пока не построят новый — из бруса, так обещал председатель. Наведываясь в колхозную баню, Жорик видел: целую улицу надумал отгрохать Базаров. Вкусно пахло на морозе свежим деревом, смолой, стружкой, от чего сама собой чесалась правая ладонь, хотелось коснуться топорища, сдвинуть шапку набекрень и сесть орлом на крышу вырезать конька из желтой несучковатой плахи… Но это так — накатывало на миг. Жорик знал, что Базарову пиломатериал, кругляк дается с криком-руганью, что председатель трясется над каждой доской в этом степном краю, ездит кланяться в далекие леспромхозы. Жорик кривил губы. В артели такие дела они проворачивали куда шустрее через сельповский магазин. На водку для какого-нибудь дяди Феди-кладовщика не скупились. В этой науке их артельный мог дать председателю урок. Вот так-то, студент Базаров!..

Вскоре на заимку приехал уже на «Волге» шофер Коля, привез «Жоржу» блоки заграничного безвкусного курева. На правах старого знаке ого валялся в ботинках на нарах, пугал овец в загонах, скалился, хлебал чай, рассказывал городские новости: у шефа женится сын, намечается свадьба— пир на весь мир, нужны живые барашки; а также кто где проворовался, кого где сняли. Теперь и девочек на заднем сиденье не покатаешь, новый завгар кислород перекрывает, зараза, пора рвать когти на север… Уложив в багажник связанных, пучивших круглые глазки бараков, совал конверт — «от себя и того парня», давал просительный гудок.

Но с Колей, хоть и веселый он парень, было скучновато. Коля болтал о знакомых продавщицах, обещал познакомить. После таких разговоров Жорик не мог уснуть, ворочался на нарах, припоминал артельную жизнь. И уж не хотелось слушать транзистор.

Но вот на ночь глядя с запиской от Семенова прикатили на замызгенном «Запорожце» моложавые, шумные, одинаковые, как близнецы то ли кандидаты, то ли ученые, со смехом объявили, что у них наклевывается банкет. Не передохнув с дальней дороги, они влезли в хотон — Жорик только-только собирался запустить овец в кошару. Валухи шарахнулись по углам, заблеяли, налезая на изгородь, — чуяли неладное. Перекрикивая овечий ор, то и дело падая, кандидаты гонялись за баранами. Предвкушая близкую выпивку, Жорик стучал папкой по изгороди, хохотал в азарте: «Вон того! Вон того! В углу, да не того! Ха-ха! Кто ж так хватает?! За ногу, за ногу, так твою! Да не за переднюю, дурни!..»

С ними он маленько отвел душу. Баир и Гарик, так они назвались, дружно чокались стаканами, обжигаясь, жадно запивали водку бульоном. Перебивая друг друга, рассказывали анекдоты на русском языке и по очереди хлопали «шефа» по плечу. Жорик, придав лицу много значительность, выпятив нижнюю губу, сетовал, что в мире явно не хватает пресной воды. Интересно, что думают по этому поводу ученые? Заир и Гарик, переглянувшись, охотно поддержали беседу и серьезно отметили, что Запад, безусловно, успешно загнивает.

Жорик долго вспоминал эту беседу, перебирал словечки и удачные фразы, в животе делалось теплей, и забывалось, что сказал Баир Гарику или Гарик Баиру на крыльце заимки: «Слушай, старик, в этой глухомани можно еще не так свихнуться!..» Скорее всего, он ослышался или неточно понял…

И все-таки Жорик продолжал ждать Сергея Аюровича. Ждал, когда внимательно умные глаза спросят: как живешь, чабан Нуров, счастлив ли ты на своей забытой богом и людьми заимке?..

По вечерам все чаще налетал тот же юго-западный низовик, в кошаре беспокоились овцы. При свете керосиновой лампы Жорик осматривал закуржавевшие стены и потолок, сгребал хохир — перегорая, овечий помет давал тепло. Подперев дверь кошары, он удивлялся, как быстро пропала луна. На степь было страшно смотреть. Да и чего там увидишь? Темь непролазная, но Жорик, пересиливая себя, стоял на юру, слезившимися глазами всматриваясь в сторону реки и села. В дощатом сарае всхрапывал, переступая с ноги на ногу, мерин, в полудреме чутко улавливал надвигающуюся непогодь. Вот-вот начнется…

Сбив шапку на затылок, не застегивая телогрейки, Жорик ловил ртом крепчавший низовик, уже всерьез покусывавший щеки. В такие минуты холодом обмирало нутро, мурашки бежали по спине, и в отчаянии хотелось крикнуть на всю степь, что он, Жаргал Нуров, человек в конце концов! Спросить бы кого, любое живое существо, хоть мерина этого, зачем он, человек, живет, какой такой смысл в его прозябании на этой равнодушной земле? Умри, пропади, замерзни в снегах — никто и не заметит.

Сморкаясь и всхлипывая, Жорик мочился за сараем, вслушиваясь в вой волков, — совсем обнаглели, серые разбойники, а может, это ветер подвывает в щелястой крыше? Он смотрел в небо. Звезд не было…

Но приезжали с записками люди, и стыдно было за недавние слезы.

Осенью в клубе на традиционном собрании овцеводов, где подводились итоги чабанского года, Жорик сидел в первых рядах. Накануне он смазал жиром сапоги, купил на оставшиеся от аванса деньги новую рубаху, поверх надел легкий овчинный тулупчик и смело прошелся по главной улице. Плен по шерсти он сделал, и по живому весу поголовья не оплошал, и теперь парился в тулупчике, не мигая пялился в президиум. Отгороженные от зала красным сукном, на сцене сидели чабаны-скотники, специалисты, председатель колхоза Базаров, ветврач Семенов, уже знакомый круглолицый начальник из райцентра. Все — в галстуках, с торжественными физиономиями. Ходили слухи, что Семенов уходит из колхоза на повышение, уже сдает дела и будет кем-то в райцентре. Не проработав и года! Мужчины на клубном крыльце качали головами, но сказать худого про ветеринара не могли, как и доброго, и соглашались, что начальству виднее.

Семенов говорил без бумажки — это было поразительно, особенно после нудного, с массой цифр доклада главного зоотехника. Выправив плечи, вперив негодующий взор куда-то в потолок — некоторые даже стали задирать головы: чего он там увидел? — Семенов, пуская золотые зайчики от очков, обрушил свой гнев на хромающую дисциплину у «ряда чабанов», а чтобы не быть голословным, то у товарища Нурова, который, несмотря на неоднократные замечания ветеринарной службы, продолжал пьянствовать в рабочее время, халатно относился к своим обязанностям, допустил заболеваемость и падеж вверенных ему животных. Куда, интересно, смотрит правление колхоза? При этом Семенов сослался на постановления партии и правительства, завершив выступление неоспоримой цитатой из газеты. Хочешь не хочешь — надо хлопать, раздались аплодисменты. Круглолицый начальник позже в своей речи отметил принципиальность коммуниста Семенова. Председатель нахмурился, бросил испепеляющий взгляд на Жорика, как нарочно, усевшегося районному начальству на обозрение. С задних рядов крикнули, что «наш Жорик всегда впереди», по залу пробежала волна смешков… Жорик мигом вспотел в тулупчике, съежился, влез в него с макушкой и до окончания собрания не высовывался. Слова Семенова сразили его наповал. Но странное дело, обиды на ветврача не было. Жорик впоследствии долго думал над этим фактом и пришел к выводу, что нечто подобное от Семенова ожидал.