Дети железной дороги - Эдит Несбит

– Ты, Бобби, раньше всегда говорила, что у нас какая-то скучная жизнь, – тщательно расправила складки на переднике Филлис. – Совсем не такая, как в книгах, которые мы читаем. А теперь вот и с нами что-то случилось.

– Но я не хотела, чтобы случилось то, что сделало маму несчастной. Это же ужас, – ответила ей Роберта.

И в течение нескольких недель все оставалось так же ужасно. Мамы почти никогда дома не было. Еда стала очень невкусной. Служанку на подхвате пришлось уволить, и еще к ним в гости приехала тетя Эмма. Она приходилась маме старшей сестрой, гораздо более старшей, и собиралась отправиться за границу, чтобы работать там гувернанткой. Этот план поглощал ее целиком, и она была занята исключительно подготовкой одежды к отъезду. Предметы ее гардероба, весьма безобразных фасонов и к тому же ужасных цветов, теперь валялись по всему дому. И швейная машинка ее стучала целыми днями и большую часть ночей. По мнению тети Эммы, дети должны были знать свое место, дети же полагали, что ей самой неплохо бы знать то же самое, и, отведя тете место там, где их самих нет, постарались свести с ней контакты до минимума, а время свое в основном проводили в компании слуг. С ними им было куда веселее. Кухарка, когда не злилась на что-нибудь, замечательно пела комические куплеты, а служанка, если они не выводили ее из себя, соглашалась изобразить курицу, которая только что снесла яйцо, бутылку шампанского, из которой с хлопком вылетает пробка, и мяукать, как две дерущиеся кошки. Впрочем, в общении с ними тоже имелась одна неприятная сторона. Слуги хоть и помалкивали насчет плохих новостей, которые принесли папе два джентльмена, однако нет-нет да и намекали, что могли бы вообще-то им многое на сей счет рассказать, и каждый раз, когда это происходило, детям делалось зябко.

Однажды Питер устроил над дверью ванной ловушку, которая великолепно сработала в тот момент, когда под ней проходила Рут. Горничная, изловив его, надрала ему уши с яростным восклицанием:

– Попомни мои слова, мерзкий неслух! Если не прекратишь такое свое поведение, для тебя это плохо закончится. Отправишься прямо туда, где твой драгоценный папочка!

Роберта в точности повторила ее слова маме, и Рут на другой день уволили.

Однажды мама, вернувшись домой, легла в кровать и оставалась там целых два дня, и к ней приходил доктор, а дети на цыпочках бродили по дому, и у всех троих было полное впечатление, что наступил конец света.

На третье утро мама спустилась к завтраку. Лицо ее было бледно, и на нем появились морщинки, которых дети раньше не замечали. Она улыбнулась им через силу и объявила:

– Ну, теперь я должна вам сказать, что все решено. Мы уедем из этого дома и будем жить за городом. В таком маленьком хорошеньком беленьком домике. Уверена, он вам понравится.

Сборы продлились неделю, и это были безумные сборы, потому что одно дело собрать в чемоданы одежду, когда вы решили отдохнуть у моря, и совсем другое, если вам требуется переехать на новое место. Поверхности столов и стульев заворачивали в мешковину, а ножки обматывали соломой. А кроме мебели, надо было еще увезти с собой кучу вещей, которые, разумеется, никто не взял бы с собой для поездки на отдых у моря. Посуда, одеяла, подсвечники, спинки кроватей, кастрюли, кочерги, решетки и прочие каминные принадлежности – все это скапливалось в огромные кучи поклажи, и дом постепенно стал походить на склад какого-нибудь магазина, что детям казалось весьма забавным.

Мама была очень всем этим занята, но все-таки находила время на разговоры с ними или на то, чтобы им почитать, и даже смогла сочинить смешной стишок для отвлечения Филлис, когда та упала с отверткой в руках, которая вонзилась ей в ладонь.

– А это ты разве не собираешься упаковывать, мама? – спросила Роберта, указывая на красивый секретер, инкрустированный красной черепахой и латунью.

– Но мы не можем взять с собой все, – отвечала она.

– И почему-то при этом берем с собой только все некрасивое, – удивилась старшая дочь.

– Нет, мы просто берем все самое нужное, – объяснила мама. – И нам придется теперь, дорогой мой цыпленок, какое-то время поиграть в бедных.

Когда все полезные некрасивые вещи упаковали и увезли в фургоне мужчины в фартуках из зеленой бязи, обеим девочкам, маме и тете Эмме пришлось спать в двух очень красиво обставленных спальнях для гостей, так как их собственные кровати уже уехали в маленький беленький домик, а Питера по той же причине устроили на диване в гостиной.

– Это ведь потрясающе! – в полном восторге вертелся он на своем новом ложе, пока мама старалась его получше укутать в теплое одеяло. – Вот было бы здорово каждый месяц куда-то переезжать.

– А мне не хотелось бы, – засмеялась мама. – Ну, Питеркин, спи. Спокойной ночи.

Когда она от него отвернулась, Роберта заметила выражение ее лица и поняла, что теперь никогда его не забудет.

– Ой, мама, – тихонько, чтобы никто не расслышал, шептала девочка, забираясь в постель, – какая же ты у нас храбрая и как я тебя люблю. Я бы, наверное, не смогла так весело засмеяться, когда мне так плохо.

С утра заполняли коробки, коробки и снова коробки, а во второй половине дня к дому подкатил кеб, чтобы всех отвезти на вокзал.

Тете Эмме казалось, будто она провожает их. По мнению же детей, все было наоборот. Это они ее провожали, чему очень радовались.

– Мне очень жалко несчастных иностранных детей, которых она собралась учить, – прошептала Филлис сестре и брату. – Ни за что на свете не захотела бы оказаться на их месте.

В вагоне они сперва с интересом смотрели в окно. Однако едва стемнело, глаза у них стали слипаться, и никто из троих не мог после сказать, долго ли или коротко они ехали, когда мама, с нежностью их потрясывая, объявила:

– Пора просыпаться, мои дорогие. Мы прибыли.

Вышли они из купе замерзшие, сонные и меланхоличные, а потом им пришлось дожидаться, дрожа от холода на продуваемой всеми ветрами платформе, пока их багаж вытаскивали наружу. Наконец паровоз, исторгая с громким пыхтением клубы пара, вновь принялся за работу и утащил за собою поезд, в котором они приехали. Дети его провожали взглядами до тех пор, пока огни последнего вагона не поглотила тьма.

Это был первый поезд, увиденный ими на этой железной дороге, которая позже им стала такой родной. Правда, тогда они еще не догадывались, что скоро полюбят ее и она станет центром их новой жизни, привнеся в нее удивительные и чудесные изменения. Все это им предстояло узнать потом, а пока они лишь дрожали на холоде и чихали, мечтая скорее найти от него спасение в новом жилище, путь к которому, как надеялся каждый, будет не слишком длинным. У Питера никогда еще до такой степени не замерзал нос. Шляпка Роберты помялась, резинка ее сильней, чем обычно, давила на подбородок. А у Филлис развязались шнурки на обоих ботинках.

– Ну, в путь, – скомандовала мама. – Кебов здесь нет, нам придется идти пешком.

Ни разу в жизни еще не ходили они по такой темноте и грязи! Фонарей вдоль дороги не было. Дети оскальзывались и спотыкались на ухабах и выбоинах неровной дороги, а Филлис даже упала в лужу, откуда ее извлекли очень мокрой и крайне расстроенной. Путь их к тому же шел в гору. Повозка с вещами ехала чуть впереди и, двигаясь в столь же медленном темпе, как и они, сопровождала и без того изнурительный их поход надрывным скрипом колес.

Когда их глаза немного привыкли к кромешной тьме, они сперва разглядели маячившую впереди груду коробок на повозке, а чуть погодя – широкие ворота. Возница их отворил, и они поехали через поле, которое шло под уклон. Наконец впереди, чуть справа, показались неровные очертания дома.

– Мы почти прибыли, – объявила мама. – Не понимаю только, зачем ей понадобилось закрывать ставни?

– Кому это ей? – полюбопытствовала Роберта.

– Женщине, которую я наняла вымыть дом, расставить в нем нашу мебель и приготовить нам ужин, – отозвалась мама.

Теперь они шли вдоль низкой стены, над которой виднелись деревья.

– Это сад, – объяснила мама.

– Больше всего похоже на сковородку, из которой торчат поджаренные капустные кочаны, – отметил Питер.

Миновав садовую стену, повозка свернула к дому. Колеса ее прогрохотали по вымощенному булыжником двору, и возница остановился у задней двери.

Все окна были темны. Дети и мама дружно заколотили в дверь, но ее никто не открыл. Возница высказал мнение, что миссис Вайни, видать, удалилась к себе домой.

– А причина вся в том, что поезд ваш, мэм, чересчур припозднился.

– Но у нее же ключ! – воскликнула мама. – Что мы теперь будем делать?

– Да она его, верно, оставила под порогом, – предположил возница. – В наших краях народ завсегда так делает.

Он снял с повозки фонарь, светя им, нагнулся к порогу и тут же выпрямился с ключом в руках.

– Ну, так и есть, – уже отпирал он дверь.

Войдя первым внутрь, он поставил фонарь на стол и осведомился: