Алёна - Евгений Сапач

— Он весь такой на фитнесе. Фитоняшка, её богу. Невинно-девственная груда мышц. И рядом я. Тяжелее бокала ничего не поднимала в своей жизни. Мне казалось, что рядом с ним изменюсь. Стану лучше. Начну заниматься. ПП. Трезвый бранч по воскресеньям. И ведь всё так и было. Вначале.

Я очень люблю искренность, люблю, когда можно с человеком вот так, без обиняков. Но здесь я стал переживать. Алёна очевидно начала раскрываться. Я боялся, что не смогу закрыть этот ящик пандоры.

— Дальше я начала испытывать легкий дискомфорт. Мне хотелось пропустить бокальчик, другой. Позволить себе гастрономический оргазм (к сожалению, я не могла с ним позволить другого, но ведь женщины часто готовы отказаться от “себя” в пользу любимого). Я уже стала забывать язык вина. Он специфичен. Человеку непосвященному разговор сомелье покажется странным, двусмысленным и даже комичным. Именно так и воспринимал его мой экс. “Тело” существовало только в границах качалки. А танины он воспринимал как вещи, забытые некой Татьяной.

Во мне эхом отбиваются её рассуждения о вине. Сразу вспоминаю о “душе” вина. В зависимости от того, насколько легко и быстро или, наоборот, с трудом и долго вино проявляет свой букет, его называют открытым или закрытым. Попади я в винную бочку — был бы открытым простачком. Вином на вечер. Уж слишком быстро открываюсь.

— Я пыталась. Хотела сохранить эти отношения. Не знаю, зачем. Наверное, думала, что он излечит меня от моей же “неправильности”. И примерно в этот момент появляешься ты. Весь такой правильный. И ещё в таком месте, где каждый: работник и гость, директор и клинер разделяли мою любовь к вину. Как же ты был похож. Я не могла стерпеть зла. На тебя. Точне на него. Всё то, что я хотела, но так боялась сказать ему — говорила тебе. Ты был моей болью и моим спасением одновременно. Мне грело душу, что я могу не выпустить тебя на смену, заставить мыть приборы, уйти в самый дальний угол. Меня грело чувство вседозволенности. Будто я вырвалась из оков. Более того, я поместила в них тебя — моего правильного бывшего.

Сказать, что я был ошарашен — ничего не сказать. В свои 20 стал заложником чужих разборок. Пленником стороннего конфликта. Я одновременно был рад осознать, что дело не в моей дефектности. С другой стороны, подкашивала ситуация. Как же так? Личное на профессиональное? Как ты посмела? Кто дал тебе такое право? Я чуть сдержался, чтобы не сбежать в тот же момент.

— Извини. Я была не права, — видя разочарование произносит Алёна.

Перебиваю:

— К тебе!

Я уже не мог сдерживать чувств. Я устал от разговоров. Мне хотелось действовать.

— Вьйейска 16

Много целуемся в такси. Хорошо, что ехать недалеко. Ещё километр и нетолерантный Нусгар высадил бы нас на ближайшем перекрестке. Также неистово целуемся в лифте. Пять этажей вакханалии, которой грешат разве что подростки. Нервные попытки попасть ключом в замочную скважину. Как Гензель и Гретта, оставляем тропинку из вещей, чтобы не заблудиться. Куртка, рубашка, брюки. Пальто, платье, бельё. Алёна в диком порыве страсти хватает меня за шею.

Стоп. Чего-то не хватает. Не могу понять — чего… Машинально провожу рукой по горлу. Цепочка! Где цепочка? Та, что некогда подарила мне мама и которую так упорно заставляла снимать меня Алёна, во времена нашего рабочего союза. Её нет!

Сразу не понимаю, куда могла деться? Я никогда ее не снимаю. Потерять не мог. И здесь, прямо в затылок, ударяет бумеранг воспоминаний. Увидев Алёну, я совершено непроизвольно снял цепочку. Настолько сильна была установка, собачий рефлекс. Вот так, спустя годы, всё ещё интуитивно боялся праведного гнева строгой начальницы.

Тело Алёны, как ошпаренный уж, изгибается на двуспальной сковороде.

— Я не могу, Алёна…

— Что?!

— Извини. Я без цепочки не могу.

Встаю. Прохожу мой аварийный путь Гензеля. В обратном порядке собираю сорванные с меня вещи. Обнаженная Алёна на оголённой постели. Сидит. Я очень хотел бы забраться к ней в голову. Понять, что там происходит? Но я не хакер. Молча захлопываю дверь. Спускаюсь. Пешком иду в свою “прагу”. Деньги на такси к Алёне были последними. Ни о чём не думаю. Музыка замещает поток мыслей. Подпеваю. Час — и дома. Скидываю куртку. Ничего больше. Я больше не хочу раздеваться этим вечером. Засыпаю.

Открываю глаза — вторник. Всё это приснилось.

Бывает, что наши желания накрывают нас в самый неожиданный момент. Так и произошло. Зелёный змей, которого я с задором дворового хулигана грозился намотать на кулак, обвил мою шею и перекрыл кислород сознанию. Ставка-таки сыграла. Как заправский пилот, видимо, добрался домой по приборам. Со стаканом на бортовой панели.

Глаза мои полны утреннего гноя и сожаления. Мгновение спустя — слёз. Казалось бы — в горле комок — юношеская травма проработана и давно забыта. Блюдо, по всем законам жанра, подано холодным. До неприличия. Получи. Но всё это произошло в моей пьяной фантазии, с которой мы подписали договор. Негласное, но взаимовыгодное соглашение. Я её — она меня.

Отравленный токсинами мозг не выдержал напряжения, дал сбой. Нервная система устала бороться с травами, выдав мне самую безобидную. Спасибо и на этом. Волнует только одно. Что выстрелит дальше? И справлюсь ли я в следующий раз.