Дягилев - Наталия Чернышова-Мельник

Время ухаживаний пролетело быстро. Наступил день венчания — 19 мая 1871 года[2]. Церемония состоялась в церкви Захария и Елисаветы Кавалергардского полка в Санкт-Петербурге. Но прежде было получено специальное разрешение великого князя Николая Николаевича Старшего, так как жениху не хватало нескольких дней до 23-летия — брачного ценза для военных. И вот под купол храма взлетает «аллилуйя» и обволакивающий запах ладана заполняет всё пространство. Счастливые новобрачные не замечают слез на лицах родных, они с такой поспешностью сплетают руки, словно боятся даже на миг расстаться. Этот жест невольно вызывает улыбку у всех присутствующих, и лишь лицо священника остается серьезным…

Было ли у молодых недоброе предчувствие? Сегодня ответить на этот вопрос невозможно. Известно лишь, что их столь романтичному знакомству предшествовало предзнаменование, словно сама Судьба посылала тревожные сигналы, намекая на нечто грозное, чему невозможно противостоять.

Однажды Женя Евреинова, приехав на званый вечер, неизвестно отчего загрустила. Неожиданно к девушке подошла незнакомая ей высокая дама и предложила погадать. Как оказалось, это была известная в ту пору в столичном обществе мадемуазель Глазенап, которая умела предсказывать будущее, глядя на огонь. Женя удивилась столь неожиданному предложению, но отвергать его не стала, ведь в юности часто хочется заглянуть в будущее. Они удобно устроились у камина, и ясновидящая стала сосредоточенно смотреть на тлеющие головешки. Минуту-другую она молчала, а потом стала описывать Жене ее жизнь, любовь, препятствия и… разлуку. Казалось бы, что тут странного? О многом из того, что происходило с девушкой, мадемуазель могла услышать от многочисленных общих знакомых. Но вот она перешла от настоящего к будущему, и голос ее при этом ничуть не потерял уверенности.

— Вы выйдете замуж за любимого человека, — сказала Глазенап, — будете вполне счастливы, потом у вас родится сын, потом…

Она надолго замолчала, словно подбирая слова. Женя почувствовала какую-то неясную тревогу, пристально посмотрела на собеседницу, но та ограничилась единственным высказыванием, что, мол, скоро всем испытаниям придет конец, и прервала разговор.

Первые испытания выпали на долю молодоженов, когда Павла на год направили в Селищенский гарнизон, расквартированный в Новгородской губернии. Казармы помещались в Грузине, знаменитом имении графа А. А. Аракчеева на реке Волхов. Там молодой офицер сразу же окунулся в новую жизнь, где царила не музыка, как в столице, а застолья за полночь с обильными возлияниями. Если бы кто-нибудь в те дни сказал кавалергарду, что окружающие его люди с испитыми лицами будут вскоре ласково смотреть на него и дружелюбно ему улыбаться, он бы вряд ли поверил. Ведь Павел не стал пить водку, не участвовал в картежных играх с сослуживцами. И все-таки не прошло и двух месяцев, как он сделался всеобщим любимцем. По свидетельству Елены Валерьяновны, «всё растаяло перед его незлобивостью и простотой. Кроме того, он внес луч света в смрадную общую скуку. Он сгруппировал около себя любителей пения. Под его регентством устроился отличный хор, который пел в церкви. Он любил это дело и увлек за собой других. Спевки сделались любимейшим препровождением времени как для участвующих, так и для слушателей. Доходило до того, что их устраивали даже во время перемен между занятиями. Главного зачинщика носили просто на руках, но и ему самому хор приносил пользу, занимая минуты досуга, которые были полны для него грустью разлуки и вечным стремлением удрать в Петербург хоть на один день».

И так продолжалось до тех пор, пока к нему не приехала любимая жена. Настоящая жизнь начиналась вечером, когда супруги, усевшись рядышком на диване, тихонько говорили о самом сокровенном. Главной радостью и надеждой стал будущий малыш, который то и дело давал о себе знать легкими толчками — позывными, которые устанавливают первую, с каждым днем крепнущую связь между не родившимся еще человеком и ожидающими его появления на свет родителями.

Всё шло своим чередом. Когда заметно пополневшая Женя почувствовала приближение родов, из столицы прибыл доктор. Рядом с ним хлопотала няня Авдотья Андриановна — бывшая крепостная Евреиновых. Вскоре приехала и любимая сестра Павла М. П. Корибут-Кубитович, которая была старше брата лет на семь. Незадолго до этого она похоронила мужа и осталась с тремя детьми на руках, но унынию не предавалась, по крайней мере, при молодых супругах, и вместе с доктором и няней вселяла в них уверенность в благополучном исходе, одним лишь своим присутствием вызывая в их памяти ощущение дома, сравниться с которым не может ничто. Вскоре должно было свершиться таинство, благодаря которому из века в век продолжается род человеческий.

Сережа появился на свет 19 марта, а спустя три месяца его мать умерла от «местного воспаления брюшины». Вот так, страшно и точно, сбылось пророчество мадемуазель Глазенап.

Роковые хитросплетения судьбы преследовали мальчика с самого рождения. Имя он получил не случайно, а в память о трагически погибшем шестнадцатилетнем Сергее Хитрово, тайном обожателе Жени Евреиновой. Его юношеское чувство оказалось настолько сильным, что, узнав о предстоящем замужестве любимой девушки, он не смог этого пережить — выстрелил себе в висок. Несчастного влюбленного нашли в парке. Он сидел за деревянным столом, склонив голову на руки, как живой. Маленькому Сереже Дягилеву отныне предстояло радоваться жизни не только за себя, но и за столь рано ушедших в мир иной юную мать и влюбленного в нее юношу.

«В церкви на похоронах все плакали, — описывает спустя много лет эту трагедию Елена Валерьяновна, — не только „свои“ — все чужие. Священник останавливался, глотал слезы, вытирал глаза. Офицерский хор, Поленькин (Павла Павловича. — Н. Ч.-М.) хор, всхлипывал и обрывался. После отпевания тело повезли в Колпино, а потом в Царское Село, в Кузьмино (имение Евреиновых. — Н. Ч.-М.), под широкие ветви большой ели, где Жене так понравилось год тому назад».

Что чувствовал в эти дни вдовец, которому минуло лишь 25 лет? Ему казалось, что жизнь закончилась, едва начавшись. От безысходной тоски спасало лишь присутствие крохотного сына. На семейном совете было решено соединить две осиротевшие семьи. Ведь Павлу Павловичу нужно было продолжать службу и один с новорожденным он справиться не мог. Вскоре Дягилев получил эскадрон и переехал в большую казенную квартиру в казармах Кавалергардского полка в Санкт-Петербурге на Шпалерной улице.

Старший двоюродный брат маленького Сережи, Павел, вспоминал те дни спустя шесть с лишним десятилетий: «…весною привезли к нам белоголового, черноглазого Сережу. Я его разглядывал на руках пышной рыжей кормилицы, — и тут же рядом няня Дуня, плотная, в типичном белом плоеном чепце, какой носили все няни в благопристойных семьях; наша няня, Авдотья А<н>дриановна, в таком же чепце, обласкала вновь прибывших. Все у нас особенно любили и ласкали Сережу, осиротевшего с первых дней жизни».