Базар, вокзал, милиция - Валерий Суси

Каждое утро начиналось с оперативной летучки. Гриша Сазонов (шеф) просматривал план мероприятий на день и или утверждал его, или говорил:" Ты что решил сегодня выходной устроить? А ну, дописывай!" Совещания наши, иногда, затягивались на полчаса. Однако, если гришино утро начиналось с сосредоточенного движения челюстями, переминающими мятную резинку, то это означало только одно - собрание продлится ровно минуту. За это время шеф успевал расписаться под планами восьмерых сотрудников, кося слезящимся глазом по тексту. Он спешил как спешат на поезд или в бомбоубежище во время воздушной тревоги.

- Все свободны! Дрейманис и Румянцев останьтесь!

Сценарий повторялся с такой регулярностью, что половину последующих сцен мы с Янкой могли бы рассказать без запинки. Вторую часть представления предсказать не мог никто! Что касается финала, то у всех спектаклей он был один. Под утро я оказывался возле дверей собственной квартиры и ключом от сейфа пытался открыть замок. Выходила жена, и я падал в ее объятия как раненный боец. Или убитый!

- Вы, наверно, не против похмелиться? - начинал Гриша. Кто ж станет разубеждать начальника в таком деле, если накануне Вы даже не притрагивались к спиртному? К тому же это означало бы, что мы отказываемся составить компанию шефу и нам, кроме того, не заманчиво провести веселый денек вместо того, чтоб долбать расхитителей государственного имущества в невзрачном кабинете. Количество расхитителей не уменьшалось. Наоборот, как будто росло, а праздник он и есть праздник! Какой дурак станет от него отказываться? Мы с Янкой не отказались ни разу!

Из Управления выходили по одному и встречались в условленном месте. Опера, все ж... Потом сматывались подальше от центра... И понеслось... В одном месте долго не задерживались и точки меняли словно это могло бы кого-то сбить со следа. Конспираторы... Нас вычислили бы в три секунды, если б такая задача ставилась! Достаточно было пустить "наружку" и все... Чтоб ее засечь мало быть трезвым. Надо не пить последние десять лет...

Однажды, уже хорошо нагруженные, ломились в кафеюшник и сильно возмущались, что нам никто не отворяет. То, что витрины были замазаны белой строительной краской, на это никто не обратил внимания. Тогда мы вытащили все имеющиеся при нас ключи и подобрали-таки нужный. Вошли. Кругом мусор, бумага на полу, ведра, щетки, козлы, стремянки. И ни одной живой души.

- Официант, бутылку гони! Сгною в камере! - грозил шеф.

Иллюзия - это самое счастливое человеческое заблуждение из всех других заблуждений! Но Московский район, где проходило мое воспитание - самое неудачное место для иллюзий. Как дрейфующая льдина для разведения кокосовых пальм.

Московский район - это для чиновников. Для нас - "форштад" или "москачка". Поскольку советское руководство планировало все на свете (от количества швейных иголок до количества ракет на Кубе), то и "форштад" заселялся по какому-то послевоенному плану. Там, наверно, было все досконально продумано (постичь логику высших руководителей, увы, нам не дано), но вышло так, что образовалась в Риге независимая территория, вольное преступное сообщество. Отчаянные подростки военного времени возмужали и превратились в главарей банд.

Район имел свой цвет - преимущественно землистый (фасадная краска) и свой запах - сивушный от интенсивного самогоноварения, которое по степени эффективности опережало темпы роста социалистической промышленности.

В небольшом скверике (мы называли его - "техас") при свете луны Коля-бульдозер наваливался скалистой спиной на скамейку, выжимая из нее писк и приступал к воровским новеллам на сочном блатном жаргоне. Его убойные кулаки вздувались как шаровары запорожцев.

Мои друзья уходили на зону монотонно, напоминая движение в очереди за колбасой. Только в той очереди триста грамм равнялись трем годам.

Однажды, спустя много лет я ехал на машине из Саратова в Уральск. Неожиданно шоссе закончилось. Я вышел и обескураженно стал разглядывать препятствие. Возвышенность, заваленная разнокалиберными камнями. "Видать, сбился с дороги" - подумал я. И тут увидел, как из-за глыб, переваливаясь с боку на бок, осторожно словно двигаясь по минному полю показался "пазик". Также невероятно как троллейбус на Эльбрусе!

- Где дорога на Уральск? - обратился я к невозмутимому шоферу, казаху по наружности.

- Так ты на ней стоишь! - подивился он моей недогадливости.

- И что... до самого Уральска так?

- Да нет! Километров двадцать всего!

К чему я это вспомнил? А к тому, что тогда, когда мои товарищи рассортировывались по зонам я, примерно, шел по такому же бездорожью. Только не знал, что впереди... Да и о расстоянии не имел никакого понятия. Пару раз, за драки конечно, устраивался в ту очередь... К счастью, "колбаса" успевала закончиться раньше и мне ничего не доставалось... Везло? Пожалуй... А могло и не повезти...

Во-во! И капитана Криворотова я бы не узнал! Разве ж это было бы справедливо? И ментом бы не стал, а стал бы как раз их добычей. Зона никого не исправляла. Уходили туда глупые щенята, а возвращались молодые волки с острыми мордами и шалым блеском в глазах. И жить они могли уже только по волчьим законам.

Каждый второй, случись ему избегнуть решетки в семнадцать, превратился бы в нормального мужика. Для этого нужно было всего лишь не думать, что колония способна кому-то помочь. Не способна!

Треугольник не научил меня правильно и непринужденно пользоваться столовыми приборами, не приучил слушать классическую музыку, не приобщил к живописи и не способствовал развитию вежливых манер. Все это пришлось наверстывать потом и самому. Наверно, я с этим плохо справился, потому что так и не приобрел той интеллегентности, какую иной раз наблюдаю. Деликатные улыбки, которым не веришь; приятные слова, которые не трогают; интонации, которые фальшивят как расстроенный инструмент. Речь насыщена высокопарным слогом как беспризорный пес блохами. Такой интеллегент может возбудить любопытство в первые полчаса. Потом он превращается в губителя всего живого как кислотный дождь.

Однажды меня попытались научить манерам... Я жил непродолжительное время с женщиной, которая называла меня "пассия" и любила декламировать Блока, потому что была убеждена в собственном актерском таланте. Она работала массовиком-затейником и стихи читала как массовик-затейник - дурным визгливым голосом.

Мы вышли из поезда с двумя чемоданами и сумкой. Поставили их на каменную перонную поверхность и стали ждать носильщика. Тележку подкатил дохленький юноша непонятный в этой роли. Мне стало жаль его, и я нагнулся за чемоданами, чтоб не видеть как он будет надрываться. Культработник цепко перехватила мою руку и посмотрела на меня презрительно. "До чего же ты мужлан неотесаный", прочитал я в ее глазах. И мне стало стыдно! И я отступил! И покраснел как будто!

Но, слава Богу, театр оказался непродолжительным... Интеллегентность - это природная естественность! Во всяком случае, без этого она как тело без души!

Я люблю людей, от которых распространяется человеческая щедрость непроизвольно, без всяких усилий, естественно как запах весеннего леса. Эта броская примета помогала мне всю жизнь выбирать друзей.

Когда стало известно, что одна моя повесть появится в престижном журнале я сообщил об этом своим знакомым.

Одним понадобилось три месяца, чтоб восстановить нормальный пульс и продолжить общение со мной. Другие перестали звонить вовсе. Самые умные задавали один и тот же вопрос:" Сколько тебе заплатят"? Друг друга они не знали, но спрашивали одинаковыми голосами и с одинаковым видом. С видом, который демонстрировал полное пренебрежение к факту самой публикации словно речь шла о публикации в заводской многотиражке, а главным было денежное вознаграждение.

Позвонил коллега-журналист. Не звонил четыре месяца.

- Ты слышал, какой в России финансовый кризис? Журналы лопаются как мыльные пузыри. Вот беда! Наверно, с твоей повестью ничего не получится..."

Надежда трепыхалась в его голосе как птичка в силке. Невелик, однако, выбор друзей... Да и знакомых...

Иллюзия - это самое счастливое человеческое заблуждение из всех других заблуждений! Когда я однажды прикинул на калькуляторе количество агентов в городе, учитывая на глазок и тех, кто состоял на связи в уголовном розыске да еще и в КГБ, то мои остававшиеся мечтания о порядочности скатились тихо как непроизвольная слеза на морозе.

Агентами оперативных служб становятся по принуждению. Или из любви к скромным суммам. Разговоры о сознательной помощи Родине - это для недоумков.

Отношения наши были цинично-меркантильными. Мне требовалась информация, а им небольшие суммы на пропой или какие-либо привилегии. Например, безнаказанно воровать.

Существовала четкая формула - пусть агент украдет на тысячу, но сообщит о хищении на десять тысяч; пусть украдет на десять - сообщит о ста и так далее. Система работала вовсю.