Фальшивые небеса - Владимир Мясоедов

Первое, что бросилось ему в глаза, это практически уничтоженное помещение гауптвахты, до боли похожее на точно такие же закутки корабельных душегубок. А уж сравнивать Алексу было с чем. По старой пилотской традиции за время службы в ВКС он почтил своим вниманием практически все подобные заведения на флоте. Начиная с линкора и заканчивая заштатным закутком торгового лихтера. Чего только не придумали яйцеголовые для того, чтобы скинуть послебоевой мандраж чудом выживших в мясорубках ближнего боя пилотов истребителей! Однако до сих пор ничего лучше обычной выпивки, хорошего мордобоя и горячей девчонки под боком так и не изобрели. Тем более что всевозможная наркота или жесткий программный контроль эндокринной системы никогда ни до чего хорошего не доводили. Поэтому командование флота предпочитало мириться с вечно пропадающими на гауптвахтах дебоширами, а не тратиться на восстанавливающую психопластику для внезапно сошедших с и так не великого ума «ангелов космоса». Правда, из-за этого бывших военных пилотов на гражданке, и в особенности в торговом флоте, любили чуть более чем никак. Да и планетарные СБ относились к списанным из-за ранений, израсходования восстановительных ресурсов организма или еще по каким-нибудь причинам летунам очень уж подозрительно. Нет, в основной своей массе все боевые имплантаты из них вынимали еще при увольнении. Однако вставлять на место поврежденные безнаказанностью и адреналиновыми штормами мозги флотские коновалы не умели. А может, и не хотели, о чем с большей долей вероятности втайне подозревали то же СБ и большинство населения.

К счастью, срывы, подобные вчерашнему, из-за которого он и угодил в это разрушенное странным образом помещение, с Алексом случались не часто. Не то чтобы на станции отсутствовало необходимое горючее… Просто, на взгляд бывшего военного пилота, в заполненных учеными аккуратных зданиях научного городка оказалось не с кем выпить. Не считать же хорошими кандидатами для совместной пьянки настороженно зыркающих зверьков из СБ? Ну а с гражданскими летунами за полгода своего нахождения в этой столичной тьмутаракани пилот третьего ранга Алекс Вей так и не сошелся. Вряд ли парочка легких мордобоев и уведенная в баре девчонка из юротдела могли считаться началом дружбы. Вообще свое появление на этой научной базе Алекс считал одной из главных несправедливостей и подлянок, которые ему лично могла сделать вселенная.

Уволившись полгода назад, а еще точнее, попав в список профнепригодных из-за незначительных повреждений нейросети, вызванных электромагнитным импульсом, возникшим при близком взрыве изношенного в хлам плазменного реактора какого-то задрипанного пирата, Вей был брошен на произвол неласковой тетки судьбы в лице медицинского департамента. И уж если развитие человечества привело к какому бы то ни было прогрессу, то, по мнению большинства военных, этот прогресс в основном заключался в изобретении все более разнообразных методов, способных оставить ближнего без последнего кредита. Попытка восстановления пилотской нейросети стоила Вею триста двенадцать тысяч. Извлечение окончательно сдохших мозговых имплантатов и восстановительные мероприятия – девяносто пять тысяч. Проживание и поиск хоть какой-нибудь достойной работы в течение месяца – лишь трехсот шестнадцати кредитов. А ведь еще пришлось тратиться на покупку и установку старенькой, но вполне себе надежной пилотской нейросети гражданского образца.

В итоге по окончании медицинских процедур на его счету осталось не более семи сотен универсальных денежных единиц. И если бы не наводка одного старого друга, вовремя маякнувшего о наличии хлебного места старшего техника на борту удачно подвернувшейся каботажной калоши, уже через пару-тройку месяцев или при строгой экономии через полгода бывший пилот оказался бы на улице. Нет, конечно, в том вселенском муравейнике материнской планеты, в который его по окончании всех процедур выбросил проходящий по своему маршруту корабль-госпиталь ВКС, можно было устроиться на вполне себе непыльную работу… Оператором на гидропонной ферме или техником по ремонту транспортных краулеров. На большее с таким послужным списком надеяться просто смешно. Посторонних без опыта работы зажравшиеся столичные корпорации на нормальные должности не брали, а чтобы получить этот самый опыт, требовалось куда-то устроиться, причем не уборщиком или там грузчиком.

Прочихавшись и еще раз заковыристо помянув рвачей из медслужбы, Алекс наконец-то огляделся. Окружающее, конечно, не виделось в радужных тонах, но один факт внушал определенный оптимизм – в пролом на потолке лился вполне естественный мягкий свет, и тянуло оттуда приятным свежим воздухом.

– Бред! Кх! Кх! Бха! – откашлялся бывший пилот, а теперь заштатный техник орбитального буксира, лишь для красоты обозначенного в отчетах планетарным челноком, и сплюнул куда-то в район бывшей двери: – Мерзость-то какая! Чего же это такое я вчера пил, если оно даже сейчас на полу все еще зеленое и подозрительно пузырится?

Кое-как выбравшись из-под остатков рухнувших перекрытий и кусков пластобетона, Алекс наконец-то смог полностью окинуть взглядом внутренности той мышеловки, в которой оказался. Стандартное помещение карцера, описанное в строительных флотских нормативах какого-то лохматого, вроде бы еще докосмического года, изменилось до неузнаваемости. На воздействие фугасного боеприпаса это, конечно, походило слабо, но чем еще можно так приголубить отдельно стоящее на краю космодрома рядом с норкой «зверьков» и звездой комплексов ПКО здание гауптвахты? Уж на местах заключения флот и армия никогда не экономили. Тяжелый пластобетон четвертого-пятого класса с кварцевым наполнителем во флоте по традиции шел только на одежду капониров и гауптвахты. И чтобы довести его до вот такого состояния, следовало очень постараться. Обычный пилот вряд ли оказался бы специалистом по воздействию боеприпасов на планетарные сооружения, но парочка строчек в личном деле Алекса объясняла такую осведомленность. За годы службы человечеству, ну или хотя бы Совету Земли как его руководящему органу, Алексу приходилось очень много летать. И аж четыре раза падать. Объяснялось подобное положение дел в первую очередь его машиной, любовно прозванной в войсках «гарантированным гробом с крылышками». Многоцелевой аппарат в девичестве создавался как тяжелый космический истребитель и для своего класса был в общем-то не так уж плох. Вот только после нескольких лет его использования какой-то конструктор-рационализатор, явно имеющий волосатую лапу в верхах, выдал линейку модификаций для данного вида техники.

История умалчивает, что и в каких выражениях было сказано первыми военными пилотами после того, как они бросили взгляд на чудовищ, прибывших к ним из недр судостроительных заводов Солнечной системы. Однако в обиходный сленг технического персонала тяжелые десантные истребители так и вошли под емким и запоминающимся обозначением «гроб с крылышками». Ну и для уточнения того, какая именно это модель, подставлялась пара-тройка эпитетов. В редком случае – цензурных.

«Лакированный гроб» получил свое гордое прозвище за противолазерную абляционную броню, так весело переливающуюся всеми цветами радуги под огнями технических рамп на стартовых столах. И чуть менее чем никак держащую осколочные элементы и кинетические боеприпасы вражеской ПКО. «Гроб-камикадзе» обладал двойным реактором, выдающим неплохую мощность, но идущим вразнос чуть ли не от первого же попадания. Большой проблемой было найти людей, согласных сесть за штурвал «музыкального гроба». Предназначенная в основном для радиолокационной борьбы техника лишилась части брони, вооружения и системы экстренного катапультирования пилота. Но вершиной конструкторской мысли, а точнее, конструкторского идиотизма, по праву могла считаться десантная модификация, прослывшая не просто «гробом», а тем самым «гарантированным гробом». Да, народа туда влезало немного, всего человек десять. Вот только, по мнению заседающих в штабах стратегов и тактиков, в этом был один большой плюс. По крайней мере, доверенные им войска не могли убиться все сразу, попав под удачный выстрел. Ну а почти гарантированная потеря нескольких аппаратов при каждой высадке укладывалась в допустимые проценты.

Эту машину пилоты ненавидели, поскольку, изначально спроектированная для космоса, в атмосфере она вела себя как гибрид кирпича с неуправляемой ракетой. Под каждым их ругательством мог подписаться любой пехотинец, которому довелось под огнем противника выползать из тесных противоперегрузочных ложементов, куда определил людей технический гений создателя сего замечательного аппарата. С дружной руганью разных родов войск были согласны даже вечно всем недовольные костоправы из медицинской службы, уставшие вырезать по кускам из легко сминаемых при аварийной посадке машин то, что еще недавно было веселыми, улыбающимися парнями. А еще стоило добавить тот факт, что проведшая более пары часов в тесных вертикальных ложементах десантная партия практически гарантированно обретала чуть ли не поголовные признаки стойкой клаустрофобии и после окончания миссии стройными рядами шествовала на поголовную психокоррекцию.