Демиург - Андрей Респов

неё такой… гулящий. Бывает и такое, не скрою. А только не из такого теста Гудрун! Все Ведьмы, принявшие силу в Ковене, причастившиеся от Первоисточника и взявшие обет служения Долине Справедливости, становятся бесплодными.

— Вот тебе на…

— Не знал? Ещё одна причина, почему твоя любимая не очень тянется в Ведьмы… Женщина, самими Богами предназначенная оставить продолжение своё на земле в плоде любви беззаветной… Идёт с Ковеном против природы своей. А твоя невеста ещё и смелая до безрассудства!

— Это почему же? До безрассудства-то? — мне стало обидно за Нати.

— Потому, квартерон, что не шибко любит Ковен, когда против канона идут. Невыгодно ордену, да и опасно оставлять без контроля такую, данную богами силу! А ещё, дорогой наш Холиен, девочке своей должен по гроб жизни быть благодарен… Бесконечным своим веком ты не заметишь, как переживёшь и её юность, и зрелость, и старость… Обречён будешь, квартерон, наблюдать, как гаснет рядом твоя любимая, а если дети, внуки пойдут? Всех переживёшь! А ей терпеть твои неизбежные измены. Да, да, не криви лицо, красавчик. Ты-то будешь всегда молодым и рьяным Грандмастером!..

— Ты говоришь действительно страшные вещи, Маттенгельд Хайгуринн… — у меня перехватило дыхание и лоб покрылся испариной.

— Вот ещё о чём подумай, мастер Холиен. Знаете вы с северянкой друг друга без году неделя. Даже ложки соли вместе не съели… Ты вот уже второй месяц в пути, с нами, голью перекатной. А она с матерью, Вельвой Севера, некоронованной правительницей всех хирдов, от Ритании до Кодебю… Что там ей напоют по-родственному на розовое ушко…

— Хватит, Матильда! Я услышал… И позволь мне всё же самому решать. Сначала обещанное надо доделать до конца. А сомневаться в Нати? Какой я после этого мужчина? Или не хозяин слову своему?

— Всё так, Грандмастер, не серчай и руны свои погаси, скоро народ коситься начнёт, — я не заметил, как над головой закружилась золотистая карусель. Да, сумела гнома достучаться до потаённых страхов моих!

— Скоро там постоялый двор? — я решил прекратить неприятный разговор, смахнув карусель рун.

— Да вон уже виднеется…большой какой. Наконец, отоспимся в тепле, а не на сеновале. Постираться бы ещё не мешало да колёса в фургоне подремонтировать. Не то до границы не дотянем, — Маттенгельд Хайгуринн вновь превратилась в милую ворчунью. Лишь лукавый взгляд в мою сторону напоминал о предыдущей беседе.

— Мда, действительно большой. Не то что тот, который неделю назад проезжали. Гадюшник, да и только! Мне тамошние тараканы ещё долго сниться будут… Брр… А рожа у хозяина, как у висельника.

— Это в землях Эдгара Жадного? Хех! Кривой Дрю и так висельник. Его братья три раза из-под королевского суда выкупали. Мрачное местечко, ни за что бы не заехали. Да оно единственное в тех местах на тракте, где всегда есть овёс и чистая вода для лошадей. Ну и альвы редко заглядывают, знамо дело.

Я вспомнил странных постояльцев придорожной гостиницы. Седой благородной наружности мужчина, одетый, как воин, но без меча. С девушкой, которую он звал darnenn, со странно блуждающим взглядом и бледным лицом. Оба обретались в странной неподходящей компании хватких головорезов, что постоянно сновали во дворе.

— А пиво у них хорошее было! — Гуггенхайм, молчавший последние полчаса, вступил в нашу беседу.

— Кто о чём… старый ты… — Хейген шутливо хлопнула по лысине Алхимика, — тебе дай только волю, остался бы в том трактире на неделю.

— Нет, Матильда… не остался бы. Нехорошо там. Кровью пахнет… — хлюпнул носом всё же простудившийся Гуггенхайм.

— Вы тоже заметили, мастер? Думал одному мне показалось. Постояльцы эти странные, что с королевскими гардами и егерями приехали. Помните взгляды этих хумансов с красными от недосыпа глазами и грязными рваными плащами на плечах. Я ещё решил, что они загонной охотой промышляют… — из остановившегося фургона первым выскочил долговязый Бруно, чтобы открыть ворота постоялого двора, к которому мы, наконец, подъехали.

— Ты бы держался, сынок, подальше от всякого отребья! Не доведут такие знакомы до добра, — материнский подзатыльник придал ускорение Бруно. Как только удавалось низкорослой маркитантке доставать до затылка старшего сына?

— Да ладно мам! Нормальные они, королевские егеря. А у гардов знаешь какое оружие? — у парня блестели глаза, он раскраснелся, возмущённый незаслуженной обидой.

— Ой, да хватит уже, Бруно! Знаю я какое оружие вы там рассматривали. В кости небось играли, да служанкам под юбки заглядывали. Вот допросишься ты у меня, женю на первой же приличной девушке…

Бруно взял одну из лошадей под уздцы и начал заводить фургон на широкий двор, выискивая место под навесом. Долговязый отпрыск Хейген попытался реабилитироваться:

— Всё вы напраслину говорите, мама. Егеря — люди серьёзные, по королевской надобности в тех краях были. Вон, мастер Холиен не даст соврать, он даже лечил одного… — Бруно осёкся, взглянул на меня виновато, поняв, что сболтнул лишнего. Хейген, отдав вожжи Гуггенхайму, спустилась с облучка и подошла ко мне:

— Это что такое, мастер Холиен? Почему я узнаю только сейчас про какие-то дела моего сына, да ещё и с квартероном в компании? — видимое спокойствие гномы не могло меня обмануть, а тяжесть её кулака я хорошо помнил.

— Эээ… ничего особенного, Хейген. Я и не думал о таком пустяке. Бруно и правда засиделся с этими егерями. А потом привёл ко мне одного из них. Тот маялся болями в… мужском месте. Лепетал что-то про случай на охоте, что, мол, мочится кровью. Ну я и потратил на него два Средних Исцеления. Они и расплатились даже… бочонком пива. Гуггенхайм оценил… — под укоризненным взглядом гномы я, кажется, понял, что в чём-то опять сглупил.

— Ох, мне, — маркитантка махнула на меня рукой и отвернулась, помогая спускаться из фургона младшим детям, — когда ты только Холиен поймёшь, что много денег не бывает, а за работу надо брать верную плату! Пива бочонок! Надо же! Выпить и поссать — вот и вся твоя плата, Целитель! Сам сказал, егеря по королевской надобности в тех краях обретались. А значит, при деньгах!

Мда, в такие моменты мне действительно было нечего сказать. Кругом права гнома. Не привык я ещё быть бережливым и помнить от том, что в этом мире, всё, что касается денег, побуждает хумансов тебя в первую очередь надуть, облапошить. А за проявленную жадность и скупость только прибавится уважения…

— Ладно, давайте устраиваться. Все устали, да и солнце садится. Холиен, не вздумай сам с трактирщиком об оплате договариваться! Соришь золотыми квартерон, как конюх опилками…

Нам достались две неплохие комнаты. Я, Гуггенхайм и Бруно заняли меньшую, с двумя широкими кроватями, а Хейген