Когда зацветет абелия - Ирина Лакина

– Что? – Я замерла, переваривая ее слова. – Какой еще шанс? Как вернуть?

– Хочешь или нет? – гаркнула бабка так, что я подпрыгнула на месте. – Последний раз спрашиваю!

– Хо-хо-хочу, – ответила я, стуча зубами.

– Ешь!

Перед моим носом возникла ее сухая костлявая рука, на раскрытой ладони которой лежала карамелька зеленого цвета. Я наклонилась и принюхалась – обычная барбариска. Ехидная улыбка появилась на моем лице.

– То есть – съем конфету, и жизнь наладится, так, что ли? – спросила я.

– Она заговоренная. Съешь и перенесешься на 13 лет назад. Сможешь забеременеть и брак сохранить. – Ягуся хитро прищурилась и по-птичьи наклонила голову.

– Да ладно!

Весь страх у меня прошел. Я еле сдерживала себя, чтобы не расхохотаться в голос. Бабка больше не то что не пугала меня, мне даже стало ее жаль. Ведь, судя по выражению ее сине-зеленых глаз, она искренне верила в то, что несет.

– Считаю до трех, – не выдержала госпожа Ванда и медленно начала отступать назад, продолжая держать ладонь раскрытой, – один… два…

– Хорошо. Давайте свой волшебный леденец. А вы прекрасный психолог – хорошо умеете играть на чувствах людей. Отличное шоу! Браво!

Я взяла с ладони конфету и отправила ее в рот. «Барбариска – она и есть», – пронеслась у меня последняя здравая мысль. Почему последняя? Потому что я понятия не имела, что подмешала к леденцу старуха и каким ветром меня занесло в дремучий лес, в котором я очнулась спустя мгновение. А на языке все еще оставался привкус зеленой карамельки.

Глава 2

Над головой светила луна. Полная, яркая, невероятно большая. Ее мягкий свет помог глазам свыкнуться с темнотой. Где-то в отдалении раздался душераздирающий волчий вой. Он-то и прервал мое любование луной и заставил вскочить с земли. И только теперь я поняла, что дело пахнет керосином. В неизвестном направлении исчезли и госпожа Ванда с «Иллюзионом», и ярмарка, и Театральная площадь, да и сам город испарился неведомо куда. Меня окружали вековые исполины – дубы и каштаны, густо поросшие мхом, с кудрявыми кронами, меж ветвей которых гулял теплый ветер, заставляя их шуметь и раскачиваться.

Под ногами хлюпала вода и рос дягиль. Пахло болотом и тиной. Покуда хватало глаз – тянулся этот лес, и от осознания страшной правды сердце ухало, точно филин, и то и дело падало в желудок, заставляя его скручиваться в ужасном спазме.

Волчий вой повторился вновь – на этот раз ближе, и я словно очнулась, спохватилась, подняла с земли первую попавшуюся крепкую палку и побежала. Хотя бегом это можно было назвать с натяжкой. Ноги вязли во влажной почве, к тому же неизвестно по какой причине с меня начали спадать джинсы, которые я еще пару часов назад с трудом могла застегнуть. Не могла же я вдруг сбросить пятнадцать лишних кило?! Ко всему прочему через несколько минут мне стало жарко. Я со злости скинула с себя куртку, затем сняла джинсы, оставшись в одних колготках и балахоне, который болтался на мне, как сутана.

Не знаю, сколько я брела по этому лесу, но когда на горизонте забрезжил рассвет, я поняла, что силы мои иссякли, и опустилась на мягкий мох у подножия высокого дуба, приклонила к стволу голову и уснула богатырским сном. Где-то далеко выли волки, но мне уже было совершенно все равно – сожрут ли меня эти твари или я умру от голода и жажды в этом бесконечном дремучем лесу. Засыпала я с надеждой, что все это лишь мой ночной кошмар, который развеется, когда солнечные лучи постучат в окно моей съемной студии (которую я любовно называла зэгэтэшкой) на последнем этаже малосемейки.

Очнулась я от того, что чья-то рука теребила меня за плечо. Открыв глаза, я обнаружила, что лес по-прежнему был на месте.

– Ян, посмотри! Это же госпожа Федерика, дочка графа Лоренцо! – над ухом прозвучал полный удивления и неподдельного восторга грубый женский голос. – Точно она, зуб даю! Погляди, как выросла!

– Что? – промямлила я, продирая заспанные глаза и пытаясь рассмотреть того самого Яна и женщину, обладательницу зычного тембра. – Какая еще Федерика? Меня зовут Феодора. И я знать не знаю никакого графа Лоренцо! Где я?

«И что за странный говор у этих двоих? – пронеслось в голове. – Похоже на испанский или итальянский. Как я их понимаю? Ладно еще понимаю их речь, но я сама только что им ответила. Чудеса в решете!»

Мне, наконец, удалось полностью открыть глаза, и я едва сдержалась, чтобы не закричать от испуга. На меня смотрели двое весьма странных людей. На женщине было длинное засаленное платье до пят, пошитое то ли из мешковины, то ли из какой другой дешевой материи, поверх которого был повязан видавший виды фартук с жирными пятнами масла. На голове у нее красовался чепец, призванный сдерживать рыжие вьющиеся волосы, которые выбивались из-под него и лезли грузной даме в глаза. Лицо у мадам было грязно-серое от пыли. Такого же цвета была ее рука, которая продолжала лежать на моем плече. Захотелось немедленно сбросить ее и вообще – держаться от неизвестной тетки подальше, ибо ко всему прочему у нее жутко воняло изо рта. Я поднесла к лицу руку, чтобы хоть как-то перекрыть зловоние.

Мужчина выглядел не лучше, хотя и был моложе своей спутницы лет на пятнадцать. Он напоминал бурлака с картины Репина – с длинной рыжей бородой, грязными взъерошенными волосами, в заштопанной рубахе и коротких облегающих штанах до колен, которые открывали взору его мощные икры, покрытые курчавой рыжей растительностью. Этот Ян таращился на меня как баран на новые ворота, демонстрируя поистине зловещую улыбку, которой недоставало как минимум половины зубов, остальные же были такого желто-коричневого цвета, что от одного их вида я была готова упасть в обморок. Короче, не мужик, а мечта дантиста.

«Бомжи», – выдал решение мой воспаленный мозг.

– Матушка, она говорит, что ее зовут Феодора, – повторил мои слова мужлан.

– Да ты посмотри на нее – в монашеской рясе, которую ей, наверное, не меняли со дня пропажи, и каких-то черных изношенных башмаках да драных чулках, грязная, худая и напуганная. Ее наверняка держали в плену эти изверги-иезуиты! Может быть, даже пытали. Вот бедняжка и повредилась умом. – Тетка деловито покрутила пальцем у виска, чем вызвала во мне жгучее желание треснуть ей по макушке. – Сколько лет уж ищет ее отец? За такой срок можно и свихнуться, милок.

Я поморщилась, слушая душещипательный рассказ бомжихи, и смерила ее презрительным взглядом. Но она ничуть не смутилась.

– Никакая ты не Феодора, душенька! Ты Фе-де-ри-ка, графиня Конте. Дочь графа Лоренцо, владельца этого леса и болота. И полей за лесом.

«Конте… Лоренцо… Федерика… – подумала я, – точно Испания или Италия».

– Черт-те что и сбоку бантик, – резюмировала я откровение тетки, а затем поднялась и осмотрелась, ища глазами тропу, по которой пришли эти двое, – толку от вас ноль. Нужно самой выбираться.

– Матушка, а граф выдаст нам награду за госпожу Федерику? – поинтересовался Ян.

– Выдаст, выдаст. А потом догонит и добавит. С чего ему нам награды выдавать? Сборщик налогов который месяц обивает порог замка, а все же не смог добиться от графа ни единого луидора. Того и гляди пошлет за королевской гвардией, чтобы бросить графа в долговую яму.

Я старалась не слушать бредни странной парочки, которая, судя по всему, была немного не в себе, и, заприметив тропинку, зашагала к ней. Наверняка она выведет меня если не на окраину города, то по крайней мере я окажусь в каком-нибудь населенном пункте.

В голове крутились вопросы. Как я тут очутилась? Почему мне вдруг стали велики джинсы и балахон? Что со мной сделала Бабка-Яга и ее скоморох? Оглушили или опоили чем-то? Куда они меня вывезли? А главное, как они умудрились вывезти меня в Европу? Откуда я знаю этот язык? И где все это время носило Катерину? Ух, и огребет же она у меня по полной программе за это представление!

За спиной слышалось шушуканье сына и матери. Они шли за мной по пятам, и как бы я ни старалась отдалиться, ужасный запах от их пропитанных потом и грязью одежд доносился до меня, заставляя желудок сворачиваться в трубочку и протяжно урчать, грозя приступом рвоты.

Неожиданно в мыслях проскочил еще один, казалось бы, совсем не важный, вопрос. Проскочил быстро, почти незаметно на фоне остальных проблем, терзавших мое сознание, но мне вдруг показалось, что именно в ответе на этот вопрос и кроется разгадка моей головоломки.

Меня внезапно осенило, что из дому я выходила тепло одетая и в начале апреля, когда снег еще не до конца сошел и по ночам продолжаются заморозки. А сейчас мне невыносимо жарко в моем шерстяном балахоне и теплых ботинках. И я уже не могу списать это на бег по ночному лесу.

Мои ленивые шаги с трудом можно назвать бегом. Да и наряды парочки бомжей куда больше по погоде, нежели мой. Я резко остановилась и повернулась к ним лицом.

– Какой сегодня день?

Мой пытливый взгляд просверливал на их поросших пылью лицах дырки, но вопрос, судя по реакции тетки, был воспринят сочувственно, поскольку вполне себе вписывался в их концепцию о потери мной памяти вследствие иезуитских пыток.