Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность - В. Васильев

Отец-Мирабо в своем “Друге людей”, говоря о распущенности французской аристократии, доказывает, что строгими мерами ничего нельзя сделать в борьбе с подобным злом; тут необходимы хорошие примеры и привычка родителей к воздержанности. Хорошего примера он сыну своему не дал, а испросил указ, по которому восемнадцатилетний граф был заточен в крепости на острове Ре, где и должен был провести целый год или полгода вдобавок к прежним его арестам по распоряжению Ламбера.

Глава II

Женитьба Мирабо. – Первое его произведение “Опыт о деспотизме”

Выпущенный на свободу граф испросил разрешение отправиться на Корсику. Корсиканцы в то время отстаивали свою свободу против притязании генуэзцев и французов, и будущему герою французской революции пришлось начать свою общественную деятельность с подавления чужой свободы. Он поступил так, как тогда поступали все французские аристократы, но природа в нем показала себя; увидев, что делалось на Корсике, он пламенными чертами изобразил варварства, которыми сопровождалась борьба со свободолюбивым народом, на бумаге. Отец разорвал его рукопись. Свободолюбивый английский аристократ, конечно, ни в коем случае не согласился бы подавлять чужую свободу, но о такой последовательности поведения юный Мирабо и не слыхивал. Он поступил, как дитя природы. Увлекаясь воинственным азартом под влиянием окружающей его среды, он пошел воевать, а когда увидал, что происходит на этой войне, то страстно вооружился против нее; но и этот второй добрый порыв был подавлен так же сурово, как честное его желание жениться. Грубость среды увлекала Мирабо на ложный путь, а когда он сделался деятелем французской революции, ему пришлось жестоко каяться в своем поступке, который вменялся знаменитому трибуну его врагами в преступление. Ему нетрудно было отличиться на войне и получить чин драгунского капитана.

Брат Мирабо-отца, рыцарь Мальтийского ордена, бальи Мирабо, считался олицетворением здравого смысла и гением-хранителем семейства. Ему естественно было желать прекратить скандал, произошедший между отцом и сыном. Он примирил их. Едва начав свою военную карьеру, юноша вышел в отставку и в 1769 году, двадцати лет, сделался доверенным по управлению имений своего отца, расположенных в разных провинциях Франции. Из специалиста по военному делу ему пришлось сделаться специалистом по сельскому хозяйству. Его подвиги на этом поприще едва ли были велики. Условия жизни и дух французской аристократии и тут заставили его показать такую же непоследовательность, какую он обнаружил, отправившись воевать против Корсики. В молодости Мирабо стоял на стороне своей матери и воевал с нею против отца. Теперь, под тяжким гнетом обстоятельств, он примирился с отцом и перешел на его сторону. С самых малых лет все его благородные порывы, его пламенное стремление бороться против всякой несправедливости подавлялись самым жестоким и варварским образом; он получил воспитание раба, а не сына. И все-таки Мирабо не мог подавить того прекрасного, что вложено было в него от рождения; непосильная борьба сделала его двуличным, лицемерным; на каждом шагу будущий властитель дум должен был преклоняться перед тем, что он ненавидел, льстить злейшим своим угнетателям и восхвалять их. Там, где его страстная, деятельная натура взращивала в нем хорошее, вконец испорченная среда подавляла этот росток, а там, где он был слаб, где он соблазнялся блеском и развратом, эта среда толкала его всеми силами на ложный путь. К примирению с отцом могли склонить не только личные выгоды, но и нравственные причины: он имел полное основание уважать в нем выдающегося писателя и полезного общественного деятеля. Но человек последовательный не мог бы примириться с отцом, не примирив с ним и свою мать; во всяком случае, он не бросил бы мать на произвол судьбы и не перешел от одного из своих родителей к другому так, чтобы этот поступок получил незавидный колорит. Мать горько упрекала его за такое поведение и с презрением отвернулась от него.

Но таковы уже были тогда французские дворяне, – лицемерие было у них в крови. Они все горько жаловались на несправедливость, когда несправедливость эта относилась к ним, и так же поступали с другими, когда были прижаты к стене.

Обращаясь к истории, мы встречаем эту черту не только у французского дворянства XVIII века, – она вообще свойственна людям, стоящим на известном уровне развития; у них расходится не только слово и дело, но чувство и дело. В течение многих лет литература старалась выработать людей, у которых бы слово и дело совпадали, и все-таки ей это так мало удалось, что люди, у которых слово и дело расходятся самым резким образом, могут пользоваться восторженным поклонением. В Англии человек не мог бы иметь слушателей, если бы он проповедовал одно, а делал другое под предлогом греховной своей слабости. Мы увидим ниже, как дорого Франция поплатилась за легкомысленное лицемерие своих образованных классов.

Примирившись с отцом, Мирабо недолго довольствовался своим новым положением. Содержание казалось ему недостаточным, и он стал изыскивать средства к увеличению своих доходов. На помощь пришел опять дядя-бальи, ангел-хранитель семейства, олицетворение здравого смысла. Государи женятся по политическим соображениям, отец-Мирабо женился по денежным. Брак вышел лучше, чем можно было ожидать: жена привлекала к себе мужа. По мнению жены, ее привлекательность была для нее даже обременительна, во всяком случае, они произвели тринадцать человек детей. Олицетворение здравого смысла, бальи находил однако же, что брак по расчету не может быть удачным, и до тех пор работал над его расторжением, пока ему не удалось развести мужа и жену безвозвратно. Как истинный сын аристократии, он, имея этот пример перед глазами, не задумался, однако, присоветовать своему племяннику брак по расчету для поправления своих денежных дел. Он посоветовал ему жениться на дочери маркиза Мариньяна. Выполнить такое намерение было не так-то легко: претендентов было много, и Мирабо – один из последних. Маркиз отказал ему, а отец Мирабо, оскорбленный в своей гордости, находил, что подходящей партией для его сына могла быть только владетельная особа. Чтобы все-таки достигнуть своей цели, Мирабо стал страстно за ней ухаживать и успел до того скомпрометировать девушку, что все думали, будто она ему отдалась. Родители уступили, и 22 июня 1772 года была отпразднована свадьба. Двадцати трех лет от роду Мирабо сделался мужем. Отец был доволен находчивостью сына, назначил ему 6 тысяч ливров в год содержания и обещал ежегодно прибавлять к ним по 500 ливров. Путем субституции, обходя второго своего сына, он сделал его владельцем большей части своих провансальских имений. Новобрачной он подарил драгоценностей на 12 тысяч ливров. Маркиз де Мариньян был гораздо менее доволен браком и назначил своей дочери только 3 тысячи ливров содержания.