Соло на IBM - Сергей Довлатов

Юноша отправился в советское посольство. Уехал на родину. Через некоторое время был арестован. Получил несколько лет за дезертирство.

Проходит месяц. Приезжает в лагерь капитан госбезопасности. Находит этого молодого человека. Говорит ему:

– Пиши открытку своему дружку в Канаду. Я буду диктовать, а ты пиши. «Дорогой Виталий! С приветом к тебе ближайший друг Андрей. Уже шесть месяцев, как вернулся на родину. Встретили меня отлично. Мать жива-здорова. Девушка моя Наталка шлет тебе привет. Я выучился на бульдозериста. Зарабатываю неплохо, чего и тебе желаю. Короче, мой тебе совет – возвращайся!..» Ну и так далее.

И тут Андрей спрашивает капитана госбезопасности:

– А можно, я ему свою фотку пошлю?

Тот говорит:

– Прекрасная идея. Только месяц-другой подождем, чтобы волосы отросли. Я к этому времени тебе гражданскую одежду привезу.

Проходит два месяца. Приезжает капитан. Диктует зэку очередное сентиментальное письмо. Затем Андрей надевает гражданский костюм. Его под конвоем уводят из лагеря. Фотографируют на фоне пышных таежных деревьев.

Друг его в Канаде распечатывает письмо. Читает: живу, мол, хорошо. Зарабатываю отлично. Наталка кланяется… Мой тебе совет – возвращайся на родину. И тому подобное. Ко всему этому прилагается фото. Стоит Андрей на фоне деревьев. Одет в приличный гражданский костюм. И в каждой руке у него – пачка «Беломора»!

Основа всех моих знаний – любовь к порядку. Страсть к порядку. Иными словами – ненависть к хаосу.

Кто-то говорил:

«Точность – лучший заменитель гения».

Это сказано обо мне.

Опечатки: «Джинсы с тоником», «Кофе с молотком».

Чемпионат страны по метанию бисера.

– Что может быть важнее справедливости?

– Важнее справедливости? Хотя бы – милость к падшим.

Португалия. Обед в гостинице «Ритц». Какое-то невиданное рыбное блюдо с овощами. Помню, хотелось спросить:

– Кто художник?

Дело было в кулуарах лиссабонской конференции. Помню, Энн Гетти сбросила мне на руки шубу. Несу я эту шубу в гардероб и думаю:

«Продать бы отсюда ворсинок шесть. И потом лет шесть не работать».

Гласность – это правда, умноженная на безнаказанность.

Все кричат – гласность! А где же тогда статьи, направленные против гласности?

Гласность есть, а вот слышимость плохая. Многие думают: чтобы быть услышанными, надо выступать хором. Ясно, что это не так. Только одинокие голоса мы слышим. Только солисты внушают доверие.

Горбачев побывал на спектакле Марка Захарова. Поздно вечером звонит режиссеру:

– Поздравляю! Спектакль отличный! Это – пердуха!

Захаров несколько смутился и думает:

«Может, у номенклатуры такой грубоватый жаргон? Если им что-то нравится, они говорят: „Пердуха! Настоящая пердуха!“»

А Горбачев твердит свое:

– Пердуха! Пердуха!

Наконец Захаров сообразил: «Пир духа!» Вот что подразумевал генеральный секретарь.

Я не интересуюсь тем, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.

Из студенческого капустника ЛГУ (1962):

«Огней немало золотыхНа улицах Саратова,Парней так много холостых,А я люблю Довлатова…»

О многих я слышал:

«Под напускной его грубостью скрывалась доброта…»

Зачем ее скрывать? Да еще так упорно?

У доктора Маклина был перстень. Из этого перстня выпал драгоценный камешек. Требовалась небольшая ювелирная работа.

И появляется вдруг у Маклина больной. Ювелир по специальности. И даже вроде бы хозяин ювелирного магазина. Разглядывает перстень и говорит:

– Доктор! Вы меня спасли от радикулита. Разрешите и мне оказать вам услугу? Я это кольцо починю. Причем бесплатно…

И пропадает. Месяц не звонит, два, три.

Украли, ну и ладно…

Проходит месяца четыре. Вдруг звонит этот больной-ювелир:

– Простите, доктор, я был очень занят. Колечко ваше я обязательно починю. Причем бесплатно. Занесу в четверг. А вы уже решили – пропал Шендерович?.. Кстати, может, вам на этом перстне гравировку сделать?

– Спасибо, – Маклин отвечает, – гравировка – это лишнее. Камень укрепите и все.

– Не беспокойтесь, – говорит ювелир, – в четверг увидимся. И пропадает. Теперь уже навсегда.

Доктор Маклин, когда рассказывал эту историю, все удивлялся:

– Зачем он позвонил?..

И действительно – зачем?

Л.Я.Гинзбург пишет: «Надо быть как все».

И даже настаивает: «Быть как все…»

Мне кажется это и есть гордыня. Мы и есть как все. Самое удивительное, что Толстой был как все.

Снобизм – это единственное растение, которое цветет даже в пустыне.

– Вы слышали, Моргулис заболел!

– Интересно, зачем ему это понадобилось?

Божий дар как сокровище. То есть буквально – как деньги. Или ценные бумаги. А может, ювелирное изделие. Отсюда – боязнь лишиться. Страх, что украдут. Тревога, что обесценится со временем. И еще – что умрешь, так и не потратив.

Мещане – это люди, которые уверены, что им должно быть хорошо.

Судят за черты характера. Осуждают за свойства натуры.

Что такое демократия? Может быть, диалог человека с государством?

Грузин в нашем районе торгует шашлыками.

Женщина обиженно спрашивает:

– Чего это вы дали тому господину хороший шашлык, а мне – плохой?

Грузин молчит.

Женщина опять:

– Я спрашиваю…

И так далее.

Грузин встает. Воздевает руки к небу. Звонко хлопает себя по лысине и отвечает:

– Потому что он мне нр-р-равится…

Чем объясняется факт идентичных литературных сюжетов у разных народов? По Шкловскому – самопроизвольным их возникновением.

Это значит, что литература, в сущности, предрешена. Писатель не творит ее, а как бы исполняет, улавливает сигналы. Чувствительность к такого рода сигналам и есть Божий дар.

В повести может действовать герой. Но может действовать и его отсутствие. Один писатель старается «вскрыть». Другой пытается «скрыть». И то и другое – существенно.

Внутренний мир – предпосылка. Литература – изъявление внутреннего мира. Жанр – способ изъявления, прием. Талант – потребность в изъявлении. Ремесло – дорога от внутреннего мира к приему.

Юмор – инверсия жизни. Лучше так: юмор – инверсия здравого смысла. Улыбка разума.

У любого животного есть сексуальные признаки. (Это помимо органов). У рыб-самцов – какие-то чешуйки на брюхе. У насекомых – детали окраски. У обезьян – чудовищные мозоли на заду. У петуха, допустим, – хвост. Вот и приглядываешься к окружающим мужчинам – а где твой хвост? И без труда этот хвост обнаруживаешь.

У одного – это деньги. У другого – юмор. У третьего – учтивость, такт. У четвертого – приятная внешность. У пятого – душа. И лишь у самых беззаботных – просто фаллос. Член как таковой.

Либеральная точка зрения: «Родина – это свобода». Есть вариант: «Родина там, где человек находит себя».

Одного моего знакомого провожали друзья в эмиграцию. Кто-то сказал ему:

– Помни, старик! Где водка, там и родина!

Собственнический инстинкт выражается по-разному. Это может быть любовь к собственному добру. А может быть и ненависть к чужому.

У Лимонова плоть – слово. А надо, чтобы слово было плотью. Этому вроде бы учил Мандельштам.

Соцреализм с человеческим лицом. (Гроссман?)

Кающийся грешник хотя бы на словах разделяет добро и зло.

Кто страдает, тот не грешит.

Легко не красть. Тем более – не убивать. Легко не вожделеть жены своего ближнего. Куда труднее – не судить. Может быть, это и есть самое трудное в христианстве. Именно потому, что греховность тут неощутима. Подумаешь – не суди! А между тем, «не суди» – это целая философия.

Творчество – как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью. Пруст только этим и занимался.

Скудность мысли порождает легионы единомышленников.

Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой.

Когда-то я служил на Ленинградском радио. Потом был уволен. Вскоре на эту должность стал проситься мой брат.

Ему сказали:

– Вы очень способный человек. Однако работать под фамилией Довлатов вы не сможете. Возьмите себе какой-нибудь псевдоним. Как фамилия вашей жены?

– Ее фамилия – Сахарова.

– Чудно, – сказали ему, – великолепно. Борис Сахаров! Просто и хорошо звучит.

Это было в 76 году.

Знакомый писатель украл колбасу в супермаркете. На мои предостережения реагировал так:

– Спокойно! Это моя борьба с инфляцией!

Существует понятие «чувство юмора». Однако есть и нечто противоположное чувству юмора. Ну, скажем – «чувство драмы». Отсутствие чувства юмора – трагедия для писателя. Вернее, катастрофа. Но и отсутствие чувства драмы – такая же беда. Лишь Ильф с Петровым умудрились написать хорошие романы без тени драматизма.